%

У меня есть близкий друг, его зовут Луис Сарно, он живет в племени бабензеле в Центральной Африке, эти же бабензеле живут еще в Конго, это так называемые пигмеи. Он написал о них книгу под названием «Лесная песня», а недавно закончил вторую. Он живет там уже девять или десять лет, изучил их язык и культуру. По профессии он музыковед, записывает и исследует их музыку. Я бы с удовольствием навестил его, пожил бы у пигмеев, возможно, снял бы там фильм. Эти люди — прекрасные музыканты. Они поют под очень скупой аккомпанемент — барабаны, иногда что-то вроде арфы. У них потрясающие вокальные вещи; иногда это почти йодль — когда они поют гортанными, прерывистыми голосами, — но это очень благородное, цельное и оригинальное пение. Когда Луис Сарно впервые приехал в Африку и начал записывать местных музыкантов, они все ему говорили: «У нас хорошая музыка, но настоящая музыка — у пигмеев," тебе нужно их послушать». Он отправился на поиски пигмеев, и чем ближе он был к цели, тем чаще ему говорили об их музыке. И когда он наконец нашел это племя, его настолько очаровали их музыка и культура, что он прожил там уже десять лет.

То есть они практически полностью отрезаны от окружающего мира?

Да, особенно в Конго. Эти племена никогда не видели автомобиля. Туда можно добраться только на лодках и каноэ. Но все постепенно меняется, потому что эту местность начинают осваивать лесозаготовительные компании, и это очень печально. Луис пишет об этом в своей книге. Пигмеи — единственное племя, которое живет в дождевых лесах. Другие племена часто селятся недалеко от леса, но никто из них не смог бы выжить в самом дождевом лесу. Поэтому пигмеи кажутся им полу-людьми-полупризраками, ведь они тысячелетиями жили в дождевых лесах.

Отождествляете ли вы себя в какой-то мере с японцами из «Таинственного поезда», которые приехали на поезде в Мемфис? Их переполняет восторг и любопытство, когда они вступают в этот в каком-то смысле священный город.

Ну да, это своего рода религиозное паломничество. Я уверен, что в этих героях есть что-то от меня, но я - не знаю, как это точно описать. У меня нет страсти к паломничеству, хотя я, конечно же, был в Грейсленде[28], а когда приехал в Японию, то отправился из Токио в Камакуру, чтобы посетить могилу кинорежиссера Одзу. Так что я совершал нечто похожее.

Эти поездки имели для вас особый духовный смысл?

Все, что тебя привлекает, становится частью твоей души, так что определенная связь здесь присутствует. То, что имеет для человека особую важность, что принесло с собой добро и свет — будь то Карл Перкинс или кто угодно,— эти вещи, наверное, имеют некое духовное значение.

Почему вы уехали из Огайо именно в Нью-Йорк?

Еще подростками мы с приятелем нашли в комнате его старшего брата книги Уильяма Берроуза, Рембо, пластинки Mothers of Invention и Капитана Бифхарта. Для нас это было настоящее открытие: «Ничего себе! Акроном этот мир не ограничивается!» Эти книги и записи очень быстро расширили наши представления о жизни. Когда нам было по четырнадцать, мы обменивались книгами Уильяма Берроуза, тайком, чтобы родители не узнали, что мы читаем «Джанки». Эти вещи открыли нам глаза. И тогда я подумал: «Нет нужды оставаться здесь на всю жизнь. Передо мной — целый мир». Я не знаю, почему я выбрал Нью-Йорк, а не Калифорнию, — так уж вышло. И я до сих пор живу в Нью-Йорке. В ближайшее время переезжать не собираюсь. Мне нравится в Нью-Йорке, он все время меняется. Я вообще люблю города, отношусь к ним как к любимым женщинам.

В городах всегда происходит столкновение различных культур: в каждом квартале свои запахи, звуки...

Да, это точно. Например, в том квартале, где я сейчас живу, можно встретить сицилийцев, доминиканцев, пуэрториканцев, евреев-хасидов, негров, белых, китайцев. В Акроне я никогда не слышал сальсы. Там ее просто не было. Там все разгорожено, все разделено. А в Нью-Йорке все предельно сконцентрировано. Меня восхищает энергия этого города.

Где снимался «Пес-призрак»?

Мне не хотелось, чтобы зрители догадались, где все это происходит. Предполагалось, что события разворачиваются в некоем городе на Восточном побережье. На самом деле большую часть фильма мы сняли в Джерси-Сити, потому что он выглядит достаточно неопределенно. Это мог бы быть Кливленд, Филадельфия, Балтимор или какой-то район Нью-Йорка, но не Бруклин и не Манхэттен. Мне нравится этот фон, потому что его невозможно локализовать.

Мне понравилось, что у всех этих итальянских мафиози есть милые особнячки на окраине, однако собираются они в довольно сомнительном клубе.

На самом деле это задняя комната в китайском ресторане. Забавно, что они собираются даже не в итальянском ресторане. Мир вокруг этих людей настолько изменился, что сами они кажутся анахронизмом.

Сейчас еще можно встретить подобные национальные клубы — они напоминают старинные мужские клубы, не правда ли?

Да, и в фильме есть одна сцена, действие которой происходит как раз в таком клубе. В конце семидесятых и в восьмидесятые годы я жил прямо напротив «Равените», это был клуб клана Гамбино. Так что я постоянно видел на улице этих персонажей — Джона Готти, Сэмми-Быка, Нила Деллакроче, еще когда он был жив, — они все тусовались в моем квартале. Однажды мы с Томом Уэйтсом столкнулись с ними при довольно странных обстоятельствах. Это длинная история. Том отдал в починку свой огромный «кадиллак», и взамен ему дали миниатюрную «хонду-сивик», которая дико его бесила, потому что Том любит большие машины. Как- то раз мы встали на Малберри-стрит, потому что нам загородили дорогу несколько больших «линкольнов», которые подъехали к клубу «Равените». Несколько молодцев разговаривали с типом, который сидел в одном из «линкольнов», а мы стояли сразу за ним. Характер у Тома вспыльчивый, он тут же стал сигналить и громко орать из окна машины (подражает рычанию Уэйтса): «Ехать-то будем? Сам не едешь — дай другим проехать!» Я ему: «Том, заткнись быстро! Не ори. Это же парни из клана Гамбино!» Том ничего не слышит, он вне себя от ярости. В конце концов один из этих парней, в тысячедолларовом костюме, медленно, очень медленно подходит к нам, наклоняется к окну и осведомляется: «Какие-то проблемы?» В ответ Том орет: «Представь себе, да! Я хочу проехать! Сколько раз уже был зеленый свет, а?» Я бормочу: «Все в порядке. Мы подождем. Не торопитесь». «Ага, не торопитесь!» — изрыгает Том. Мафиози смотрит на меня и с легкой ухмылкой говорит: «Я попрошу его пропустить вас». Он идет обратно, так же медленно, долго разговаривает с тем типом. Все это время Том сигналит как одержимый. Наконец нас пропускают, и, проезжая мимо «линкольна», Том показывает водителю средний палец. Я думаю: «Ну все, мы покойники». Это было в моем квартале; слава богу, нас не пристрелили и не покалечили. Потом я говорю Тому: «До тебя что, не дошло? Это же мафия, Том!» А он мне: «Серьезно? Что ж ты мне ничего не сказал?»

Опубликовано в Studio, №213, 2005, September. Печатается с разрешения автора.

Меня часто приглашали давать «уроки кино», но этот род деятельности никогда меня не привлекал. Еще будучи студентом, я понял, что нет твердых правил: их столько же, сколько режиссеров. Не вижу себя в роли человека, показывающего студентам, как надо работать, где ставить камеру... Это было бы просто смешно. В Колумбийском университете и Школе искусств (Tisch Scool of the Arts) в Нью-Йорке у меня было несколько интересных профессоров, но большинство никуда не годились. Приходилось самому делать отсев и подчас переучивать то, чему меня учили, чтобы не пойти ложным путем. Единственным, кто меня чему-то научил, был Николас Рэй. Мне посчастливилось работать с ним в качестве ассистента на «Фильме Ника», где сорежиссером был Вим Вендерс. Я наблюдал за его методами работы, манерой разговаривать с техническим персоналом. Именно тогда я понял, что научить снимать кино невозможно. Этому можно научиться, только наблюдая за работой других. Главное — найти свой путь, чтобы снимать личностные, авторские картины. Разумеется, вы научитесь многому, просматривая фильмы других режиссеров. Вы будете их анализировать, чтобы понять, как они сделаны. Почему одна сцена работает, а другая нет? Почему одним режиссерам удаются крупные планы, а другим, наоборот, общие? Возьмите, к примеру,