– Включай выводной тоннель! – приказал Эллон, и Ирина снова забарабанила по клавишам.

Теперь мы могли убедиться в мощности генераторов метрики. Планету вышвырнуло в какую-то бездну – не пассивным скольжением по инерции в искривленном пространстве, с каким мы когда-то так остервенело боролись при первом нашем появлении в Персее, а мощным толчком наружу. Я обратился к Эллону – он не ответил, он сгибался в беззвучном ликующем хохоте. Я повернулся к дракону:

– Здесь не простое изменение метрики! Ты знаешь об этом, Бродяга?

Дракон восторженно бил хвостом, сыпал тусклыми молниями.

– Конечно, Эли! Проблема пинка в зад – так это можно назвать на человеческом языке. Еще когда я был Главным Мозгом, мне всегда хотелось наддать дополнительного импульса выбрасываемым звездолетам. Эллон осуществил мою давнюю мечту. Действенно, правда?

Я согласился: да, очень действенно. Дракон выпустил на меня густой столб багровой гари, я отшатнулся. В закрытом помещении можно было радоваться и не так дымно. Я подошел к Ирине.

– Эли, Эли! – сказала она голосом, какого я у нее никогда не слышал. – Какой он человек! Какой он удивительный человек!

Я бы мог возразить, что удивительность Эллона как раз в том, что он не человек, но промолчал. Уходя, я посмотрел на них троих. С того дня прошло много времени, я только не знаю сколько – может быть, один год, может быть, миллионы лет, любое время могло промчаться в нашей сегодняшней иновременности. Но эту картину вижу с такой отчетливостью, словно впервые рассматриваю. На полу, захватив добрую треть помещения, извивается и ликующе дымит дракон, у экранов приплясывает и исходит молчаливым хохотом фосфоресцирующий синим лицом Эллон, а Ирина, прижав руку к сердцу, восторженно, молчаливо глядит на него, только молчаливо, упоенно глядит…

Вот так и совершилось наше вторжение в темные облака, прикрывающие ядро. Сперва отказали генераторы волн пространства – и мы лишились связи с базой, а затем на нас напал космический ассенизатор – и Эллон спровадил его в тартарары. Хищная планета бесследно исчезла из нашего района космоса, ее вообще не стало в нашем мире – так показывали анализаторы. Сейчас мне кажется, что она просто выпала из нашего времени, что она в иных веках, иных тысяче– или миллионнолетиях – мы уже не одновременны в этом мире. Я сказал – «просто выпала из нашего времени». У меня пухнет голова от такой простоты. Она непостижима. Убийственная простота – вот самое точное определение для нашего нового понимания тех событий.

А на экранах день за днем разворачивалась одна и та же мрачная картина: туман и дым, и в дыму – привидениями – редкие звезды. Звездного окружения не существовало, дальние светила не пробивались сквозь мрак, лишь те, к которым мы приближались, смутно проступали в тумане и так же смутно гасли, когда мы от них отдалялись. Это были странные звезды – подмигивающие, пыхтящие, как бы вздыхающие вспышками тусклого сияния. Так преображал их дым туманности – нечеткие огоньки в исполинском пыльном погребе космоса!

Неделю за неделей, месяц за месяцем мы мчались в пыльном мраке, огибая встречные звезды. И лишь когда у одного светила – мы назвали его Красным – анализаторы обнаружили одинокую планету с условиями, благоприятными для жизни, эскадра вынырнула в Эйнштейново пространство. До сих пор все встречные звезды были беспланетны. Промчаться мимо первой обнаруженной планеты мы не могли.

Звезда только издали казалась красной. По мере того как мы приближались, она голубела. Вблизи это было хорошее светило, молодое, энергичное, животворящее, вращаться вокруг такого солнца было приятно. И наши анализаторы показали, что жизнь на планете есть. Но ни на один из сигналов никто не откликнулся. Звездолеты повисли над ней, как луны, их нельзя было не увидеть даже подслеповатым глазом, но и подслеповатого глаза, видимо, не имелось.

Олег приказал главной поисковой группе высаживаться! На каждом звездолете имеются такие, главную возглавлял я. В поисковиках числились Труб и Гиг – летающие разведчики и воины. Ромеро – историк и знаток инозвездных цивилизаций, Мери – астроботаник, Лусин – астрозоолог, Ирина с ее приборами, а также Орлан и Граций. Я сделал одно отклонение от штатных назначений: включил в нашу группу Бродягу. Олег удивился: неповоротливый старый дракон снизит мобильность поиска! Да и скафандра на такую махину не подобрать. Я, однако, не думал, что Бродяга нам помешает, а что до скафандра, то драконы, как и демиурги, отлично дышат разреженным воздухом, куда лучше нас переносят жару и холод. И Бродяге надо порезвиться на свободе. Звездолеты огромны для людей, демиургов и галактов, но конструкторы кораблей и не помышляли, что в корабельные списки будет внесено такое существо, как гигантский летающий ящер.

Олег вежливо слушал, вежливо улыбался, потряхивал золотыми кудрями. Этот человек, так похожий на красивую девушку, непроницаем. Команды он отдает дельные, им без спору подчиняются и спокойный Петри, и резкий Осима, и вспыльчивый Камагин, и рассудительная Ольга, тем более – все остальные. Слушает внимательно, но реплики подает больше улыбками, а когда приходится отвечать, отвечает решениями, а не соображениями. Так было и в этот раз.

– Тебе виднее, Эли, – сказал он.

Мы высадились на планете.

Она не удивила нас, когда мы рассматривали ее издали. В галактических пространствах мы видели миры и понеобычней. Стандартный космический шарик: размер – с Марс, атмосфера – сходная с земной, горы, моря, облака, вероятно – и зелень, и животные; может быть – и разумные существа. Каждый из поисковиков брал переносной дешифратор, а Ирина захватила еще и специальные приборы. Трубу и Гигу тоже предложили дешифраторы, но из механизмов бравые друзья признавали лишь разрядники и гранаты.

Планета была обычной лишь издали. Удивительный мир разбегался под нами вширь, когда планетолет опускался на вершину холма, торчащего посреди равнины. Такого мира мы еще не знали.

Он был окрашен только в два цвета – черный и красный. На красной земле текли красные реки, раскидывались некрупные красные озерки, с красных скал низвергались красные водопады. А на фоне назойливой вакханалии красного чернели леса и поля – черные деревья, черные кусты, черные травы. И над черными лесами летали черные птицы, в зарослях черного кустарника мелькали черные звери, в красной воде плыли черные рыбы. И облака над нами были черные с огненно-красными краями, они то сгущались – и все красное у них пропадало в черном, то редели – и черное становилось красным.

– Преддверие ада таких же цветов, ты не находишь, Эли? – пробормотал Труб и озадаченно распушил когтями бакенбарды.

– Что могут ангелы знать об аде?

– Узнаем, – пообещал он и взмыл вверх.

– Мне кажется, все неживое здесь красного цвета, а живое предпочитает черный, – заметила Мери.

Граций величественно кивнул: он пришел к такому же мнению. Мнение это было тут же опровергнуто Трубом. Ангел погнался за птицей, похожей на земного гуся, только крупнее. Черный гусь не сумел удрать от ангела. Тогда птица сложила крылья и стала падать. Она падала, на глазах превращаясь из черной в пламенно-красную. Труб приземлился и позвал нас. Птицы не было. На земле лежал небольшой валун, мертвый, холодный и такой же красный, как и все вокруг.

– Это она, она! Она превратилась в камень! Она притворяется камнем! – твердил Труб и раздраженно толкал красную глыбу то ногой, то крылом, но никак не мог сдвинуть ее: казалось, что валунок лежал на том месте тысячелетия – так он врос в грунт.

Мери с отвращением сказала:

– Здесь даже звуки черные!

Здесь и вправду все звучало глухо и невыразительно. Я бы добавил, что черными были и запахи: и красная земля, и красная вода, и черные растения пахли одинаково – и звучали тоже неотличимо. Я ударил ногой красный камень, который Труб считал преображенной птицей, Ромеро деловито постучал своей металлической тростью о металлический дешифратор: мы не услышали ни металла, ни камня, не было постукивания, не было удара – один плотный ком ваты как бы столкнулся с другим.