Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я хотел было сказать, что горем нельзя заразиться, но спохватился: мне ведь так быстро передаются горести Марион…

Потом нам наносят визит: Беатрис.

Расстроенная, с заплаканными, грустными глазами, с печатью страдания на лице, она молча убирает со стола. Ты прекрасна, даже когда плачешь, твой художник наверняка был бы очарован, но я не заражусь твоим горем. Мне довольно и своего.

Марион умывают перед сном: успокаивающая тишина.

Марион укладывают в постель: тихий, убеждающий голос Беатрис, предсказания потолка.

Марион целуют перед сном: надежда…

— Бенжамен, давай перестанем ссориться из-за пустяков, тем более при Марион.

Я соглашаюсь.

— Давай мириться, улыбнись-ка скорей, мой зайчик.

Я похож на зайчика? Может быть. Но если из меня сделают зайца-плакия, если я попаду в кастрюлю[7]

— Ну улыбнись мне, Бен, я люблю тебя.

Что?

Она гладит меня по щеке, проводит рукой по волосам. А мне кажется, я ледышка. Быстрозамороженный зайчик. Ах, как художнику хотелось бы оказаться на моем месте.

— Я сварю себе кофе, тебе сварить, Бен?

— Спасибо, нет.

— Да сядь же, можно подумать, что ты в гостях.

Верно подмечено.

— Ты так и не рассказал, как прошел обед с этой жирной свиньей…

— Хорошо…

— Интересно, о чем ты с ним можешь говорить?

— Я нахожу о чем…

— А ты говорил с ним о покупке аптеки? Наверное, опять забыл?

— Почему забыл, мы об этом поговорили, но он уже ищет аптеку для своего кузена. Сама же понимаешь: если что-то найдет, раньше скажет кузену.

— Кузену? А что, его кузен — фармацевт?

— Ну да, если бы он был пекарем, то Эме искал бы пекарню.

— Что-то мне не верится, Бенжамен. Надо же, какое совпадение: кузен жирной свиньи — фармацевт и хотел бы здесь обосноваться!

— Спроси его сама, если не веришь.

— Ну и что же еще тебе рассказывала эта жирная свинья?

— Свинские истории, стало быть, ничего интересного… А как там твой художник?

— Мартен? Он по-тря-саю-щий! Истинно творческая личность! Понимаешь… я очень любила рисунки Сильви, но… я ее не чувствовала. Мы были на разной волне. А с Мартеном мы тут же нашли общий язык.

У Сильви был крупный изъян, который мешал ей нравиться моей супруге, — Сильви родилась женщиной. От этого она и умерла. Рак груди. Под конец химиотерапия, усталость, полный упадок духа сделали Сильви трудной для общения… Беатрис предпочитает мужчин, причем здоровых.

— Ты ведь помнишь, Бенжамен, как я любила Сильви, но ведь с нею сама атмосфера становилась нездоровой, это было чересчур тяжело, я буквально заболевала, когда ее видела, становилась никакая. Я слишком чувствительна.

Понятно, к чему она клонит. Мы с Беатрис настоящая пара: мы читаем мысли друг друга. Я заранее знаю, что она хочет мне сказать. Так к чему тратить силы на слова?

— Иди ко мне, поцелуй меня в знак примирения! Знаешь, это нормально, что мы ссоримся, мужчинам трудно понять современных женщин, они изменились, они хотят самовыражаться. Мужчинам приходится приспосабливаться, и иногда это непросто. Понимаешь, все, что с нами происходит, совершенно банально. Обычное дело. Мелкие неприятности обычной пары. Но мы ведь любим друг друга, Бен… Ну же, поцелуй меня…

Я думаю о кастрюле, о зайчике в кастрюле. Пробую представить, как подаю жалобу на жену за сексуальное домогательство: насмешки веселящихся полицейских, растерянность при виде преследовательницы — «она же красавица, ну и на что этот тип жалуется? Хотелось бы мне, чтобы меня домогалась такая клевая баба, не повезло ей, однако, метать бисер перед свиньей!».

Целомудренно прикасаюсь губами к ее лбу.

А она хватается за меня, вцепляется в меня, засовывает мне в рот язык, принимается им вращать и тыкать куда попало. У Беатрис огромный язык, иногда мне кажется, что их у нее несколько. Противная манера — вот эдак шуровать у меня во рту; можно подумать, она меня обследует, причем грубо, ощущения почти болезненные.

Наконец она меня выпускает.

— Это только аперитив, мой зайчик… Скоро получишь основное блюдо.

Воспользуюсь-ка я передышкой, чтобы почитать.

Когда я читаю, я один. Я читаю в постели. Беатрис говорит, что постель для того, чтобы спать и заниматься любовью, а не для того, чтобы читать. А я беру автора в постель — так мы с ним ближе.

Итак, я читаю или пытаюсь читать: я тружусь, я упорно тружусь. В каждой третьей строке, если не чаще, вижу «зайчика», или «жирную свинью», или «пиццу», «кастрюлю», «аптеку»… И вообще не понимаю, о чем написано в этой книге. Печатают невесть что. Вдруг мне на глаза попадается «научиться говорить “нет”». Может быть, это история зайчика, который говорит «нет» кастрюле, и жирного борова, продающего пиццу в аптеке. Закрываю книгу, не люблю я такие истории.

Если бы Марион не спала, я взял бы у нее сказку о принцессе. О нежной принцессе, которая очень тихо разговаривает и никогда не плачет.

Я гашу свет и обнимаю подушку, стараясь не слишком сильно сжимать ее, как если бы это была нежнейшая принцесса, превратившаяся в подушку, чтобы мне было удобно с ней спать. Принцесса, с которой я буду беспредельно нежно заниматься любовью. Я представляю себе…

Я мечтаю.

И молю Бога о том, чтобы сон напал на меня раньше кастрюли.

9

Страдания обыкновенного зайчика

Напрасно я молил Бога и напрасно мечтал. Кастрюля приближается.

Она — решительная кастрюля, а я всего лишь жалкий зайчик… И это очень грустно. Если бы я был не я, то сильно бы огорчился, отождествляя себя с собой. Пустые слова. Никудышный из меня зайчик. Жалкое ничтожество.

Если бы я был писателем, то сочинил бы историю о бедном зайчике, которого преследует металлическая, очень твердая кастрюля. Книга называлась бы «Страдания обыкновенного зайчика». И поскольку у меня уши среднего размера и нет ни малейшего намека на усы, то никто бы не догадался, что рассказ автобиографический. Но все нашли бы бедного зайчика очень славненьким, очень трогательным, особенно милые дамы — я уверен, что они существуют, — и это бы меня немного утешило.

Тем временем кастрюля переходит в наступление:

— Иди сюда, мой зайчик, ну-ка, посмотри, что тут у меня есть…

Я притворяюсь глухим зайчиком.

Но моя рука уже в плену, она уже засунута туда, куда было показано. Как обычно…

— Я читала эротическую книгу и ужасно возбудилась, просто вся горю, горю, я готова, возьми меня, проткни меня насквозь, взорви меня, взмахни скорее своей волшебной палочкой, поработай ею как следует, я этого хочу! Быстрее!

Моя волшебная палочка? Не работает. Сломалась. А она говорит мне о зверье — о пылающей киске и развратном зайчике. Это смешно. Умираю от желания захохотать во все горло. Прошло. Желание было мимолетным.

Она хватает мою волшебную палочку и начинает растирать ее так яростно, будто хочет надраить до блеска. Затем накидывается на меня:

— Ну же, зайчик, зайчик, да сделай же что-нибудь, ну, пошевелись, потрогай меня вот тут, вот тут, потереби меня, подергай…

— Что-то не очень хочется…

— Да что ты прямо как девственник! Аппетит приходит во время еды!

Она кладет мою руку себе на грудь и возит ею туда-сюда, спрашивая, неужели у нее безобразная грудь?

Она прекрасно знает, что грудь у нее очень красивая, но это ничего не меняет. Я проклинаю себя за то, что у меня две руки. Одна уже…

— Возьми же меня наконец, Бенжамен, возьми меня как дикарь, я всегда хочу так, мне это во сне снится, ну же, дикарь, бросайся на меня, бросайся!..

— Нет.

— Что?

— Нет.

Она прекращает атаку. Зажигает свет. Отбрасывает одеяло, теперь ее голое тело как на витрине.

Наслаждаюсь свободой. Руки немедленно сцепляются, чтобы поддержать одна другую.

вернуться

7

Заяц-плакия — единственное блюдо из зайца во французской кухне, которое готовится в кастрюле. Рецепт, кстати, такой: «Разрубить на куски тушку молодого зайца. Нарезать на мелкие кусочки свиное сало и вытопить в кастрюле. Шкварки вынуть, а в полученном жире обжарить до золотистого оттенка репчатый лук. Затем положить в кастрюлю куски зайца и шкварки, влить стакан воды, добавить тмин, соль и черный перец по вкусу. Варить на слабом огне 2 часа, а потом добавить изюм и чернослив (без косточек), вымоченный в воде. Варить еще час на слабом огне».

13
{"b":"252876","o":1}