Изабель Миньер
Обыкновенная пара
Посвящается Виржини, Солин и Марин
…Некоторые, боясь, что о них скажут плохо или причинят им зло, стали трусами и оставили путь добродетели, будучи не в силах перенести презрение.
Если ты встретил болтуна, который пристал к тебе и утомляет разговорами, — не бойся, прерви его и займись своими делами. Бегство такого рода, хотя и вызывает порицание, помогает преодолеть робость и готовит нас к ситуациям другого масштаба.
…Принципы вырабатываются, когда ими пользуются.
Плутарх. «Порок и добродетель»
Не стоит приписывать ближнему свои недостатки.
Плутарх. «Как извлечь выгоду из своих врагов»
1
Откровение журнального столика
Не знаю, как это началось, — в тот момент я не осознавал этого.
С недавнего времени я чувствую: что-то не так, но не знаю что, не могу выразить это словами. Тут просто ощущение, безымянное ощущение, вроде тревоги, но очень смутной. Все как в тумане.
Я озираюсь вокруг и спрашиваю себя, что я здесь делаю.
Конечно же, я понимаю, что нахожусь в магазине, я не сумасшедший — или не до такой степени. Еще я знаю, что я здесь потому, что Беатрис хотелось взять меня с собой: «Мне нужен твой совет, Бенжамен!» Я даже знаю, что надо купить журнальный столик в гостиную.
Тем не менее я спрашиваю себя, что я вообще здесь делаю.
Я не возражал, я пошел с ней добровольно, но мне это неинтересно: я мало что смыслю в журнальных столиках. Но раз уж Беатрис понадобилось мое мнение, придется выбирать тот или этот…
Внезапно меня охватывает отчаяние: в магазине этих столиков тьма. Журнальные столики повсюду, вокруг одни только журнальные столики, целый океан журнальных столиков, а я среди них как сбившийся с курса корабль.
К счастью, к нам направляется продавец. Или к Беатрис? Скорее, к ней.
Я рассматриваю ближайший ко мне столик, стараясь им заинтересоваться. Продавец сразу же решает, будто столик мне нравится.
— Хорошо смотрится, да?
Не спорю.
— Эта модель отличается красивыми, удивительно чистыми линиями, не так ли? Но вот дерево… С деревом тут…
— Разве он не деревянный?
— Деревянный, конечно. Только ведь дерево дереву рознь. Думаете, это цельное дерево?
На самом деле я ничего на этот счет не думаю, но киваю в знак согласия.
— Так вот, месье, вынужден вас огорчить. Когда речь о качестве, с клиентами надо быть откровенным. Тут все — оптический обман. Внутри столик пустой. Деревом он только облицован. Чудесная облицовка, не спорю, но не цельное дерево…
Не знаю, в чем тут дело… Но вдруг что-то в болтовне продавца меня цепляет. Словно, говоря о цельном дереве, он нажал на нужную кнопку и этим вызвал во мне реакцию.
Я заинтригован, мне просто необходимо все прояснить.
— Вы хотите сказать, что у него внутри ничего нет?
— Именно так: посмотришь — он вроде бы из цельного дерева, но внутри пусто. Да?
Да?.. Что — да?..
Странное и совершенно внезапное ощущение: как будто это «да» относится лично ко мне.
Так бывает, когда вдруг закружится голова. Я все понял. Туман рассеялся. Продавец говорит обо мне. Сам того не зная, он только что дал мне характеристику. Я воспринял это как откровение.
Да?
Да, конечно же, да. Я такой же, я пустой внутри, как этот столик. Мы с ним из одного дерева. Я смотрю на продавца как на кудесника и инстинктивно понижаю голос, будто поверяю ему нечто сокровенное.
То, что я говорю, — очень личное.
— Видимость обманчива, внешне все в порядке, только это заблуждение, потому что внутри… пусто.
Пусто… Произнеся это слово, я понял, что этим все сказано.
Я чувствую себя таким опустошенным… Только оболочка, одна видимость, а глубоко внутри, за этими театральными декорациями, ничего нет. Ничего не осталось. Совсем ничего. Я где-то потерял себя и не заметил потери.
Я потрясен. Откровение ошеломляет и затуманивает разум. Я думаю: если бы хирург вскрыл мое тело, он бы растерялся — нечего оперировать, никаких внутренностей, нет ни сердца, ни легких…
Прихожу в себя и понимаю: нет, хирург обнаружил бы все, что нужно, там, где положено. Я пуст иначе. Мое тело функционирует, просто внутри — никого. Меня нет, только этого не видно, так же как и со столиком.
Тук, тук, тук! Есть кто-нибудь? Здесь есть кто-нибудь?
Никого…
— Бенжамен, ты уснул, что ли?
Тут я замечаю, что на меня смотрит Беатрис. Снисходительно — на людях она никогда не злится.
— Повитал немножко в облаках… Что ты сказала?
— Ничего! Я ничего не говорила, просто ждала, когда ты вернешься на землю!
И она улыбается. Конечно же, продавцу. Беатрис любит нравиться. Впрочем, она и так очень нравится всем.
— Ну что, — спрашивает продавец, — возьмете этот столик?
Беатрис надувает губки — она классно надувает губки.
— Нет. Ни в коем случае. Он слишком грубый.
И направляется к другим столикам, должно быть более изысканным. Как жаль! Мне бы очень хотелось иметь столик, похожий на меня. Я упустил случай заиметь в доме что-то, похожее на меня…
Беатрис берет дело в свои руки, задает вопросы, вовлекает меня в разговор:
— Бенжамен, а ты-то что скажешь?
Я молчу. Я смотрю на все эти столики из цельного дерева и сожалею о своем.
— Этот — как он тебе? Правда, красивый?
— Да, да…
— Вот и отлично! Потому что я им просто очарована!
Продавец тоже очарован. Он блаженно улыбается Беатрис. И я спрашиваю себя, может быть, он внутри тоже пустоват?
И много ли нас таких, пустых внутри?
— Прекрасно выглядит, да?
На этот раз продавец, сам того не понимая, говорит о Беатрис. Она соглашается:
— О да, совершенно роскошный, и такой стильный!
Мораль: если хотите узнать что-нибудь о себе, сходите в мебельный магазин. И вам все станет ясно.
— Бенжамен, я хочу, чтобы мы выбирали вместе. Я устала решать одна.
Она всегда так говорит, вот только если у меня другое мнение, устраивает скандал. Я не люблю скандалов. И не люблю крика.
Не все ли равно, какой столик — тот или этот? Бороться лучше за то, что того стоит. А что этого стоит?
Пока мы расплачиваемся и грузим столик в машину (это выставочный образец, последний экземпляр, который едва не ускользнул у нас из-под носа, как нам повезло, правда?), пока я действую совершенно машинально, я думаю о том, есть ли в моей жизни хоть что-то, за что стоит бороться?
Да, есть, но это не вещь…
Марион…
Марион того стоит, она стоит этой внезапной боли. Мне вдруг становится больно за нее: Марион заслуживает полноценного отца, а не такого, не пустого внутри.
— Ты о чем думаешь, Бенжамен?
— Ни о чем…
— Ни о чем? Тогда почему у тебя такой вид, будто ты на похоронах?
А? Вот это новость! Я взглянул в зеркало для дам (Беатрис так называет маленькое зеркальце перед «ее» местом в салоне машины). Какое там — на похоронах, скорее я сам похож на покойника. Ужасно выгляжу и очень бледен. Пуст и мертвенно-бледен.
— Нет, я в порядке, просто еще чуть-чуть повитал в облаках, вот и все.
— Опять! Ты слишком часто там витаешь! Бенжамен, ты совсем не в порядке. Ты должен взять себя в руки.
Берусь правой рукой за левую.
— Ну, взял!
— Не смешно! Бенжамен, ты валяешь дурака и уходишь от разговора!
— Я тебя слушаю.
— Нам нужно серьезно поговорить! Ладно, поговорим дома! Открой, пожалуйста, гараж!
Я и не заметил, что мы приехали. Последнее время машину водит она, потому что делает это намного лучше меня, потому что лучше паркуется и всегда находит хорошее место, потому что со мной обязательно попадешь в аварию, потому что вообще — где я только учился водить, потому что…