– Нет, просто картинка из ИКЕИ.
– Откуда?
– ИКЕА — шведский магазин.
– А... – протянул Комин. – В Антарктиде хорошо, – сказал он, разглядывая даму, будто это она навела его на такую мысль. – Не скажу, что мне там на кухне особо весело было, но, знаешь, я думать начал. Антарктида как-то к этому делу располагает. Суеты нет, двести дней в году метёт… Только и остается – читать да… думать. Слово «думать» Комин произнес слегка смущенно. Словно бухгалтер, которого заставили признаться, что он пишет стихи. Чтобы перебороть смущение, Комин заговорил быстрее. – Попалась мне книжка о Николае Федорове, один зимовщик из Новосибирска привез. Он с собой притащил чемодан книг по философии, говорит, на Большой земле такие себя читать не заставишь, специально для Антарктиды чтение. Отзимовал, уехал, книги оставил. Я обратил внимание – Федоров. Думал, это тот, академик, в честь которого пароход назвали. Оказалось, не тот, не академик, простой библиотекарь, философ. Николай Федорович Федоров. Слышал про такого?
– Нет, – признался я.
– Воскрешение отцов, бессмертие, русский космизм… Неужели не слышал?
– Я философией не очень интересуюсь…
– Да я тоже, – сказал Комин. – Из того чемодана книг я только Федорова осилил. Но, знаешь, зацепил он меня. То есть на первый взгляд – полный бред. Человек предлагает воскрешать отцов, расселяться в космосе и отменить смерть. Я, например, тоже пофантазировать люблю, но это даже для меня слишком. Поначалу каша в голове была, но потом как-то разлеглось всё. Это не было озарение или что-то еще, просто день за днем, месяц за месяцем это во мне зрело. Как дитя во чреве матери. Не смейся! – Комин поймал мой взгляд, который показался ему насмешливым. – Хотя, черт с тобой, смейся! Можешь смеяться сколько угодно. Я не боюсь быть смешным. Знаешь, я даже признаю, что я не особо умный человек. На свете есть сколько угодно людей умнее меня. Однако все эти умные люди почему-то занимаются какой-то несусветной ерундой… А, – Комин взмахнул рукой. – Не будем о грустном. Расскажи лучше о себе. Как ты тут поживаешь?
– Нормально поживаю, – ответил я. – Семья, дети… точнее, один ребенок, дочь, Настя. Они с женой сейчас не здесь, в Копенгагене. У жены там работа, командировали на год. Она работает в международной компании, занимается корпоративными коммуникациями – реструктуризации, слияния, поглощения. Ну, я создаю, так сказать, плацдарм. Пока снимаем полдома в хорошем пригороде. В скором будущем купим что-то свое.
– То есть, решили осесть в Швейцарии?
– Ну да. А что? Поездили по миру, поняли, что Швейцария – самая подходящая страна. Спокойно, чистый воздух, качественные продукты. Дороговато, конечно, но зато все хорошо организованно, все прекрасно функционирует. Например, если открывать свое дело, то тоже лучше места не найти, налоги невысокие, инфраструктура отличная...
Комин неожиданно засмеялся.
– Что? – не понял я.
– Прости, – он, извиняясь, вскинул ладони. – Помнишь Осипова? Ну, из института, в параллельной группе учился. Как только первые кооперативы появились, он аппарат для сахарной ваты купил. Помнишь?
– Ну, помню. И что?
– Когда ты сейчас про Швейцарию рассказывал, у тебя было точно такое же выражение лица, как у Осипова, когда он своим аппаратом хвастался. Помнишь?
Сравнение показалось мне обидным, туповатый прижимистый Осипов со своим нелепым, хотя и весьма доходным бизнесом был нашим любимым объектом насмешек.
Комин сделал маленький глоток, смакуя не столько дешевый виски, сколько воспоминания. Помолчали.
– А если всё это вдруг кончится? – спросил он.
– Что кончится?
– Чистый воздух, качественные продукты, Швейцария твоя кончится!
– Шалишь, брат! – возразил я, чувствуя туман в голове. – Швейцария – нейтральная страна с очень стабильной экономической и политической ситуацией, она не может кончиться.
– Может! Все может кончиться. По тысяче причин! Ты это прекрасно знаешь. Падение метеорита, столкновение с кометой, ядерная катастрофа, извержение вулкана, эпидемия. Русская рулетка – это образ жизни человечества. Вспомни холодную войну! Ядерные чемоданчики у старых маразматиков. Нажал кнопку – и всё! И так на протяжении десятилетий.
– Холодная война закончилась, по-моему…
– Чемоданчики остались. Мир стал еще опасней, чем двадцать лет назад.
– И ты предлагаешь срочно начинать колонизацию космоса.
– Да, – не обращая внимания на мой хмельной сарказм, серьезно ответил Комин. – Но в первую очередь, я предлагаю общую идею, общее дело для всего человечества. Точнее, это не я, это Николай Федоров его предложил.
– Коммунисты, помнится, тоже что-то такое предлагали, обо всем человечестве разом хотели позаботиться, но как-то неудачно.
– Коммунизм – замечательная идея, – возразил Комин. – Только ее испортили революционеры. К коммунизму нельзя было прийти путем революции, путем насилия. Если за идею нужно заплатить хотя бы одну человеческую жизнь – это идея преступная. Человеческая жизнь – высшая ценность, кульминация развития Вселенной. Это мое самое главное убеждение. И ограничение рождаемости, в любой форме, это тоже преступление. Людей должно быть много – сотни миллиардов, триллионы, всех возможных рас и национальностей. Космос примет всех, а Землю человек уже перерос. Земля – это материнская утроба, если плод остается в ней слишком долго – он губит мать и погибает сам. Оставаясь на Земле, мы погибнем. Дарвиновская эволюция закончилась с появлением человека разумного. Естественный отбор для человека больше не работает. Выживают все – приспособленные, неприспособленные, умные, глупые, сильные, слабые. Человек готов для следующего шага вперед. Этот шаг – распространение разума во Вселенной, главное предназначение человека, твое и мое предназначение. Человек земной превращается в человека космического, новый этап эволюции, который разовьет у человека новые способности. Долголетие или даже бессмертие. Именно бессмертие, без всяких чудес! – воскликнул Комин с энтузиазмом продавца овощерезок в телевизионным магазине. – Каждая клетка человеческого организма обновляется раз в пять лет. В среднем. Какие-то быстрее, какие-то дольше. Но это факт. И это фундамент для бессмертия. Мы стареем и умираем, потому что природа запускает в организме некий механизм, ведущий к угасанию. Человек земной не живет долго, потому что на Земле у него нет задач, для которых необходима долгая жизнь. Другое дело – человек космический, которому для межзвездных путешествий понадобятся сотни лет. Стоит человеку выйти за пределы материнской утробы, и включатся совсем другие механизмы. Человек получит эти сотни лет дополнительной жизни.
Было заметно, что эти фразы Комин произносит в десятый, а может и в сотый раз, умело управляясь с интонациями и паузами. Глаза его, не без помощи виски, увлажнились и сверкали честным пророческим блеском. Сквозь щетину на щеках проступил румянец. Двадцати лет со времен общежитских посиделок как не бывало. Передо мной сидел Сашка Комин, вдохновенный враль. На институтских девиц эти его штучки действовали завораживающе. Начинал за общим столом, что-нибудь типа что есть любовь или почему Милош Форман гений, а Тарковский так себе, или как он ехал в одном купе с академиком Сахаровым. Потом увлекал какую-нибудь девицу в сумеречный коридор, откуда долго доносилось его бубнение, приглушенные восклицания и загадочное шарканье. Возвращался, как правило, под утро. И этот балабол посмел сравнить меня с Осиповым! – закипело во мне пьяное возмущение. Я решил не оставаться в долгу:
– Знаешь, Сань, вот ей-богу, твоя теория интегрального флирта нравилась мне больше. Какая-то она более органичная, что ли. Помнишь, на пятом курсе?
Комин резко осекся, будто получил пощечину. Он сильно побледнел и посмотрел на меня так, будто увидел впервые.
– Флирта? – тихо переспросил он.
– Сань, дружище, – поняв, что перегнул палку, я примирительно чокнулся, – это замечательные идеи, и ты их прекрасно излагаешь. Я со многим согласен, почти со всем. Но зачем было взрывать ледник и эту канализацию в Генуе? Написал бы книгу или статью в каком-нибудь журнале. И Интерпол тебя бы сейчас не разыскивал.
