Уговорить Комина не составило большого труда. Собственно, я его и не уговаривал. В пятницу вечером я объявил: «Завтра подъем в шесть, садимся в поезд и едем в Лугано». Комин попробовал вяло протестовать, но я сказал ему: «Послушай, это – свинство! Когда тебе нужна была моя помощь, ты выдергивал меня среди ночи, таскал по горам с жутким похмельем и считал, что так и нужно. А теперь мне, точнее, одному хорошему человеку нужна наша помощь, твоя и моя».

Комин не нашел, что возразить.

– А что надо делать? – спросил он.

– Сниматься в кино. Тебе досталась роль Вергилия.

– Кого? – удивился Комин.

– Вергилия, поэта. Я играю Данте. Это экранизация «Божественной комедии». Мы с тобой будем спускаться в ад.

– А почему в Лугано? Поближе спуска не нашлось?

– Не капризничай, ты пока еще не звезда. Режиссер сказал в Лугано, значит, в Лугано.

– Режиссер… – протяжно произнес Комин и больше ничего не сказал.

Два с половиной часа в поезде он проспал, слова роли учить отказался, всем своим видом показывая полное безразличие к затее. Я добросовестно прочитал свою роль два раза, а на третьем тоже уснул.

На вокзале в Лугано нас встречал Рустам. Он долго тряс нам руки и лез обниматься.

– Ребята, молодцы, что приехали! Как я рад вас видеть!

Мы сели в его машину и поехали в сторону пригородов.

– Все готово! – рассказывал Рустам. – Только вас ждем. Массовка – сто человек, представляешь? Таких съемок у меня еще не было! Я даже и мечтать не смел. Только времени в обрез, очень мало. В три часа нам всем надо в церкви быть.

– А церковь зачем?

– Как зачем? Это же свадьба!

– Свадьба? – удивился я.

– Ну да – свадьба!

– Ты же сказал, что съемки фильма!

– Правильно! – кивнул Рустам. – Сначала съемки фильма, а потом свадьба, точнее, это все одновременно.

Комин на заднем сидении тихо застонал, словно у него разболелся зуб.

– Понимаете, – Рустам повернулся к Комину, отчего машина вильнула в сторону обочины.

– Смотри на дорогу! – прошипел я.

– Понимаете! – снова начал Рустам. – Они мне сказали, что хотели бы чего-нибудь необычного, ну, чтобы это была необычная свадьба. Я им говорю, а давайте кино снимем, всем коллективом, «Божественную комедию». Я давно мечтал об этом, случая не представлялось. Они: О, супер, давай! Только они хотели не «Ад», а «Рай», вторую часть, то есть. Ну, вроде логично, у людей такое событие, начало семейной жизни. А мне «Ад» больше нравится, там все круче гораздо. И потом, «Ад» – это же начало произведения. В общем, мы долго спорили, и мне удалось их убедить. Решили снимать «Ад», первые главы. Для них это элемент юмора такой, им нравится. Да вы не переживайте, ребята! Эти заказчики – хорошие люди, я таких сроду не встречал, полюбил их, как родных. Правда, они все там только по-итальянски говорят. Немного сложно общаться. Я по-итальянски только «дестра» и «синистра» знаю, лево-право, то есть. Еще «переколозо».

– А что такое «переколозо»? – поинтересовался я.

– «Переколозо» значит «опасно», – объяснил Рустам. – Но вы не переживайте, там ничего такого нет. Говорю же, милейшие люди.

По бокам дороги мелькали пальмы, в промежутках между буйной тропической растительностью сверкала изумрудная полоска озера, светило солнце. Думать о плохом не хотелось.

Рустам свернул с шоссе на проселочную дорогу, тянущуюся среди виноградников.

– Вот и приехали! Это здесь, – машина въехала в широкие распахнутые ворота винного хозяйства. На выгоревшей от солнца вывеске можно было разобрать только слово «дегустации». Виноградники прилепились на крутом склоне. У подножия склона стоял красивый старинный дом и чуть в стороне пара таких же старинных сараев. Перед домом были устроены белоснежные навесы, под ними – длинные столы с винами и закусками и множество веселых людей. Похоже, обещанная на вывеске дегустация была в самом разгаре. Появление нашей машины люди встретили радостными возгласами и поднятыми бокалами. Рустам помахал из окна в ответ и направил машину мимо столов, к дальним постройкам.

– Перекусим в перерыве, – объявил он нам. – Сейчас быстро переодеваться!

Мы выгрузились у ветхого сарая, где была устроена гардеробная. Рустам порылся в тюках и извлек кусок белой ткани.

– Это туника Вергилия! – он протянул ее Комину. – Надевай!

Он снова порылся в тюках и достал ворох пестрого тряпья:

– А это тебе!

Мне предназначался цветастый балахон, кожаный пояс с кошельком и тюбетейка. Легкомысленная расцветка балахона внушала подозрения.

– Ты уверен, что это мужское? – спросил я. – Я все-таки Дант, а не боярыня Морозова.

– Мужское, мужское, – торопливо заверил Рустам.

«Послать его к чертям, режиссера этого, – подумал я. – Так ведь отсюда теперь не выберешься, завез, подлец, бог знает куда».

Я посмотрел на Комина, он вертел в руках тунику и думал, похоже, о том же самом.

Рустам почувствовал, что над проектом сгущаются тучи.

– Ну, вы тут переодевайтесь! – пропел он медовым голосом. – А я побегу, дам команду на общее построение. – И растворился в пыльном дверном проеме.

– Прохиндей! – бросил я ему в след. – Вот мы попали! Ты извини, Саня! – повернулся я к Комину. – Я ей-богу не знал, что тут свадьба!

Комин пожал плечами.

– Свадьба так свадьба! Давай одеваться, – он начал натягивать на себя тунику.

Я помог ему расправить складки, а он помог мне с балахоном. Среди разбитой мебели и куч тряпья обнаружилось старинное подслеповатое зеркало с коричневыми пигментными пятнами. Сквозь пыль и трещины в нем проявились две нелепые фигуры – завсегдатая Сандуновских бань и торговца дынями с узбекского рынка.

– Обувь подкачала, – сказал торговец, показывая на кроссовки на ногах у обоих.

Завсегдатай бань согласно кивнул.

– Надо поискать. Может, тут где-то есть сандалии.

Сандалий не нашлось, зато обнаружились старые сапоги для верховой езды и ветхие кожаные башмаки. Сапоги я взял себе, а башмаки достались Комину.

Когда мы закончили переобувание, вбежал запыхавшийся Рустам с бутылью прозрачной жидкости.

– Все готово! – объявил он. – Давайте, быстренько по стаканчику за успех предприятия! Это граппа, домашняя, чистый нектар! Эх, черт! – хлопнул он себя по лбу. – Стаканы забыл! Ну, ничего, из горлышка!

Он приложился первым, протянул бутылку Комину. Комин сделал несколько больших глотков и отдал бутылку мне. Граппа и вправду оказалась на удивление хороша и пришлась очень кстати. Отхлебнув три-четыре раза, я вернул бутылку никакому не банщику, а самому настоящему Вергилию.

Пышная брюнетка с отчетливыми усиками на верхней губе, немного смущаясь, выкрикнула что-то по-итальянски и громко хлопнула киношной хлопушкой.

– Так, ребятки! Пошли! Пошли! – скомандовал из-за установленной на штативе камеры Рустам. – Смотрим по сторонам, вы в волшебном лесу!

Слегка поддерживая друг друга, мы с Коминым тронулись по узкой каменистой тропинке. Никакого леса, ни волшебного, ни даже обыкновенного, вокруг нас не было. Были цветочные кусты, камни и колючие кучи срубленных виноградных лоз. Лес Рустам обещал вставить в фильм потом, на стадии монтажа.

– Стоп! Встали! – раздалась команда режиссера. – Смотрим наверх, видим огненные буквы. Вергилий, поднимай руку! Читай с выражением!

Прямо перед нами возник подросток с большим листом бумаги, на котором крупными буквами был написан текст.

– Я увожу к отверженным селеньям, я увожу сквозь вековечный стон, я увожу к погибшим поколеньям, – начал читать Комин.

– Стоп! – закричал Рустам. – Торжественней! Умоляю, торжественней! А ты, Дант, что ты стоишь, будто трамвая ждешь?

– А что ж мне делать?

– Ужасайся!

– Я ужасаюсь.

– Что-то не заметно. Ты нагляднее ужасайся! Нагляднее!

Я промолчал, мысленно запустив в Рустама камнем.

– Еще разок! Поехали! – раздалось из-за камеры.

– Входящие! Оставьте упованья! – торжественно дочитал Комин надпись.