Когда я был уже в дверях, в пяти сантиметрах от моей головы, как бомба, грохнула о косяк пивная бутылка, меня осыпало осколками.

Мы со всех ног бросились к машине, впрыгнули в нее и, визжа шинами, рванули с места.

Комин хохотал, как сумасшедший. Я, чертыхаясь, вытряхивал из волос осколки стекла.

– Что ты смеешься, идиот! – заорал я на него. – Они чуть не убили меня!

– Зато ты, наконец, проснулся!

– Иди ты к черту! Чтоб ты провалился со своими идеями! Все люди – братья! Хороши братья! Полюбуйся, кровь! – один осколок больно впился мне в кожу за ухом.

– Они не дали мне договорить! – Комин протянул мне бумажный носовой платок. – Вот провернем с тобой операцию в Базеле, ты увидишь, это будет совсем другое дело!

– Иди к черту со своим Базелем! – невозмутимый тон Комина еще больше взбесил меня. – Спаситель человечества хренов! Дубина! Идиот – вот ты кто! Угробили целый день на то, чтобы послушать сказки про Толстую Матильду! Ты слышал такое слово – «маркетинг»!? Все, чего хочет Амман – продавать свои часы еще дороже. Всё! Вон он и сочинил кучерявую историю, и борьбу с глобализмом приплел. А ты уши развесил! Американцы тебя поматросили, лещенки всякие. Князь Мышкин. Видали? Оставь меня в покое, понял? Не желаю иметь с тобой никаких дел!

Улыбка медленно сползла с лица Комина. Он шмыгнул носом и пожевал губами, словно пережевывал обиду.

– Оставить в покое? – повторил он. – Хорошо.

До самого Цюриха мы не сказали друг другу ни слова.

Католическое рождество и Новый год я собирался встретить с семьей в Копенгагене. В последние дни перед отъездом носился по городу, скупая подарки, спешно доделывал дела. В списке оставшихся дел среди прочего значилось «позвонить Томасу». Для этого звонка, помимо поздравлений с наступающими праздниками, был еще один повод. Старина Томас куда-то запропастился. Я регулярно читал газету «Цюрихзее цайтунг», в которой он работал, и в один прекрасный день вдруг обнаружил, что его фамилия исчезла из редакционного списка на последней полосе. Томас не любил свою работу, гипотетическое увольнение было его любимой темой на протяжении всего нашего знакомства, то он грозился податься в официанты, то собирался уехать в Таиланд или в Сибирь, где, как он думал, можно прожить на два франка в день. Выпустив пар за бокалом пива, Томас тянул ненавистную газетную лямку дальше. И вот – неужели наконец-то решился?

Я набрал номер. Томас обрадовался, услышав мой голос.

– Привет, Володя! Давно собирался позвонить, но сейчас у меня такой период, совершенно нет времени! Выпить кофе? Извини, только после Нового года. Ты не поверишь, нет ни минуты свободной. У меня через десять минут встреча, мы прямо сейчас можем с тобой немного поболтать, – Томас говорил быстро, на бегу, так что я едва успевал вставить слово. – В газете? Нет, не работаю, уволился. Сам уволился. До сих пор не пойму, что я там делал так долго! Дорогой Володя! Я хочу сказать, что я тебе очень благодарен! Очень! За то, что ты взял меня с собой в поездку в Аскону, помнишь? Эта поездка совершенно изменила мою жизнь. Я тогда остался в Асконе, ты помнишь? Я разыскал людей, которые провели эту акцию, ракету в парке, помнишь? Я много с ними разговаривал. Это удивительные, невероятные люди. Есть такое общественное движение, «Кей-френдз», они выступают за то, чтобы все человечество объединилось для общего дела – колонизации космоса. Это потрясающая идея! Такая простая, понятная и очень актуальная! У человечества наконец-то появится коллективная судьба. Я хочу, чтобы моя судьба была общей со всем человечеством, чтобы у меня, в конце концов, просто была судьба! Почему «Кей-френдз»? Алекс Кей, это один американец, он наш лидер. Встречался? Нет, я с ним не встречался. Он недоступен.

Томас сделал короткую паузу, но тут же затараторил вновь.

– Может, для тебя это смешно звучит, но я отношусь к этому очень серьезно. В своей жизни я еще ни к чему не относился так серьезно. Я нашел свое дело, свое место. Мне скоро пятьдесят лет, и это, наконец, произошло! Понимаешь? Я стал членом «Кей-френдз». Там много молодежи, горячие головы, они устраивают какие-то акции, на грани экстремизма – я это не поддерживаю. Я хочу сформировать умеренное, так сказать, консервативное крыло «Кей-френдз». Мы будем издавать книги и журналы, проводить научные конференции, выставки, мы постараемся объединить вокруг себя лучшие умы человечества. Это будет потрясающе, Володя! Я уверен, все получится! Я встречаюсь с людьми, у меня по десять встреч в день, я ищу партнеров, занимаюсь фандрайзингом, собираю деньги. И я уже много собрал! Сам бы не поверил, что мне это удастся! Володя, мы обязательно с тобой встретимся после Нового года, я тебе все расскажу подробно, и ты поймешь, как это здорово! А сейчас, извини, надо бежать…

Я не верил своим ушам.

– Подожди, Томас! Подожди! – я схватил телефонную трубку обеими руками, словно боялся, что она убежит вместе с Томасом. – Что-то ничего не понимаю. Как ты умудрился в это вляпаться, дружище?! Я знаю этих космических колонизаторов… то есть, слышал о них, читал в интернете… Это же дешевая научная фантастика! На уровне комиксов. Как вместе с ними оказался ты? Разумный, взрослый человек!!! Алекс Кей какой-то!.. Кто он такой, этот Алекс Кей?! Почему Алекс Кей?! Почему не Капитан Америка!? Или не Человек-Паук?

Томас кашлянул, голос его стал серьезным, даже строгим:

– Пожалуйста, не надо этой злой иронии, Володя. Я знаю, в наше время почти не осталось моральных авторитетов. Но, слава богу, есть Алекс Кей, я счастлив, что делаю общее дело с таким человеком. Моя жизнь совершенно изменилась после того, как я… – Томас осекся, колеблясь, стоит ли продолжать, наконец, решился. – После того, как я приобщился к его духовным практикам.

– К духовным практикам? – переспросил я.

– Да, – сухо ответил Томас.

– У Алекса Кея есть духовные практики?

– Да.

«Чувство космоса!» – догадался я.

– Знаешь что… – продолжил Томас после короткой паузы, – сегодня вечером будет интересное мероприятие. Предаукционный показ работ в галерее «Слоу Арт». Художники решили пожертвовать часть вырученных средств нашей организации. Я участвую в организации этого показа. Приходи. Спокойно поговорить не удастся. Но минут пять-десять, думаю, найдем. И потом работы действительно интересные. Очень актуальное искусство. Ты должен прийти увидеть это! А сейчас, извини, убегаю! – В трубке раздались гудки.

Мой швейцарский друг Томас никогда прежде не говорил мне, что я должен что-то делать. Свои предпочтения и привязанности – будь то либерализм, пивной бар или любимый писатель, он обычно рекомендовал, или даже не рекомендовал, а предлагал к рассмотрению крайне деликатно: это хорошо, но ни в коем случае не обязательно… На этот раз Томас сказал: «должен прийти!», и я пошел.

С отношением к «актуальному искусству» мне в свое время помог определиться художник Николаев, с которым мы познакомились на посольском приеме еще в бытность мою журналистом.

– Что искусство, а что – нет? Это элементарно, старичок! – говорил он. – Если вещь стоит дороже ста тысяч, значит, искусство, если дешевле, значит, профанация.

Сам Николаев стотысячную планку успешно перевалил. Он тиражировал портреты Ленина кислотной расцветки, городил леса из кремлевских башен. Смотреть на это было больно, однако ж, художественно-арифметические выкладки Николаева оказались полезны в моем часовом бизнесе. Если кто-то из заказчиков спрашивал, почему за тикающую безделушку, даже не украшенную бриллиантами, просят как за роскошный автомобиль, я отвечал: «Понимаете, это не просто часы, это произведение искусства. Воспринимайте это как кинетическую скульптуру у вас на запястье, что-то уровня Дэмиена Херста или Джеффа Кунса». И хотя большинство моих заказчиков смутно представляли себе, кто такие Дэмиен Херст и Джефф Кунс (впрочем, как и я), это работало, и за это я был очень признателен современному искусству.

Галерея «Слоу Арт» делила с десятком других галерей огромное здание бывшего пивзавода на Лимматштрассе. Это можно было принять за нравственный прогресс – искусство вместо пива, если только наблюдать со стороны и не заходить внутрь. Как-то раз я попал здесь на вернисаж, где представляли инсталляцию из мертвых щенков. Щенки были ненастоящие, но сделаны очень правдоподобно. И ажиотаж, помнится, поднялся большой. «Весь Цюрих» пришел посмотреть на несчастных животных. Это была прекрасная возможность встретить нужных людей, которых в других обстоятельствах, без помощи актуального искусства, встретить было очень сложно.