Впрочем, дела на Эстонской земле шли успешно.

Под дельным руководством Олевипоэга вздымались в безоблачное небо пахнущие смолой стропила новых домов. Справлялись новоселья, свадьбы, крестины. Повышался жизненный уровень. На рынках появлялись новые, невиданные до сей поры товары.

Счастье и мир. Мир и счастье.

Всюду, где я появлялся, встречали меня с радостью и уважением — из меня вышел правитель, любимый народом. Однако в душе у меня счастья и мира не было. Частенько сиживал я на берегу озера Юлемисте, на волны глядя, а оттуда взирала на меня суровая, мужественная, но чуток мрачноватая личность короля средних лет: не нашел я своим силам достойного применения.

Что же мне теперь, до конца дней своих байбачить, лодыря гонять? — горестно вопрошал я себя. Эх, оседлать бы борзого коня да в сечу кинуться! Для того ведь герои на свет родятся, чтобы врагов сокрушать да подвиги совершать. Но с кем тебе, человече, биться-то? Дела в королевстве идут исправно, границ наших уж давно никто нарушить не смеет. В младые-то годы я, долго не размышляя, ворога сам сыскал бы, а ныне, королевским саном облеченный, не решался я безо всякой причины, только лишь чтоб мощь свою показать, народ на поле брани гнать.

на Эстонской земле, как в «Калевипоэге» говорится; терпение мое истощалось. Каждое утро от сна пробуждаясь, откинув тулуп, коим укрывался, вставал я с ложа, другим тулупом покрытого, и со страхом великим на брюхо свое взирал, не разжирело ли, ибо прилежных занятий зарядкой и гимнастикой, что простых людей в форме поддерживают, для героя маловато. В сердце моем вынашивал я планы бегства. Ну разве не здорово было бы наняться под чужим именем на какой-нибудь парусник и махнуть в теплые края с дикарями сражаться?

Одна радость оставалась — охота. Но и этой услады меня лишили. На одном заседании совета старейшин какой-то ученый муж объявил, что травлю волков и медведей надлежит прекратить немедля, ибо грозит им полное истребление. Будто бы Калевипоэг столько их перебил, что природное равновесие, изволите ли видеть, пошатнулось, а это для человечества, частью природы являющегося, опасность немалую будто бы создает. И можете себе представить, приняли-таки закон о защите и нарушителей оного постановили браконьерами нарекать…

После принятия столь зверского закона решение мое о побеге укрепилось окончательно. Решил последний разок под покровом ночи на охоту сходить: последняя охота и — привет королевству!

Долго блуждал я по темному лесу, пока на захудалого бирюка не наткнулся. Врезал ему здоровенным валуном с силошкой молодецкою, повалился он на бок и был готов. Подскакал я к трофею, а из кустов мужичишка вылезает, серого разбойника за хвост хватает и орет, что то его добыча. И в самом деле у волка в груди стрела торчит.

— Я его уложил, мой он, — вопил мужик, в темноте короля своего не признавший, — а ты убирайся к черту, проваливай в Ад!

«Проваливай в Ад!» — слова эти пронзили меня, как стрела бирюка. Это ценная мысль! И как я сам не додумался, что не в теплые страны, а в Ад свои стопы направить могу. А может, мне удастся устроить присоединение Ада к Эстонской земле и за счет сего густонаселенного пункта тесные границы государства нашего расширить?

— Во имя эстонского народа, Отца Небесного и самого Рогатого завтра же отбываю в Ад! — радостно возопил я.

Откуда-то донеслось странное блеяние. Потом уханье филина послышалось, зловещее и многозначительное.

Мужик рот открыл и глаза вылупил, когда я коня поворотил и вскачь пустился, о волке позабывши.

Поутру поведал я друзьям о своем решении. Сулеви-, Алеви— и Олевипоэг инда с лица спали и пылко меня уговаривать принялись от нового опасного похода отказаться. Однако я был непреклонен: горящую свечу в сундуке не держат; коли есть у тебя горчичное зерно, дай ему прорасти. На Эстонской земле, благодарение небесам, все складно идет, народ со своей работой и без меня справляется. А уж друзьям моим и вовсе резону нет меня удерживать: ведь, в Аду побывав однажды, принес я на собственной спине каждому по курочке.

— В стране нашей табуны холостяков, жаждущих столь же пригожих и домовитых хозяек себе заполучить, — шуткой пытался я приободрить друзей.

— Проводить-то хоть можно? — спросили они.

— Валяйте, — ответил я.

И мы отправились в путь.

Шагали мы к озеру Эндла, там, насколько я знал, находился единственный в Эстонии вход в Подземное царство.

Нерадостным было шествие наше. Никак не удавалось мне друзей своих расшевелить.

Двухчасовым броском продвинулись мы к знакомому месту. Вновь узрел я костер меж деревьями и нос мой учуял супное благоухание, от коего я зело возвеселился. Друзья же струхнули чуток, хоть и виду не показывали.

Возле костра на сей раз не толклись мужики — варители фордыбаки, а сидела морщинистая старуха с крючковатым носом. В одной руке держала она поварешку, в другой — какой-то свиток. Подойдя поближе, заметили мы, что хрычовка подслеповата. Олевипоэг, отменный грамотей, учтиво старушенции помощь предложил, та же призналась, что не в силах решить, сколько кочанов (большая куча капусты лежала возле костра) в котел класть. Олевипоэг прочел без запинок и с выражением:

С недоумением смотрел на меня Олевипоэг.

— А, заурядные колдовские штучки, — объяснил я и рассказал о прежних поварах.

Сулевипоэг нахмурился: уже в те стародавние времена был сей муж ярым противником чародейства и убежденным последователем материализма. Без лишних слов пнул он ногой старухин котел.

— Ну, теперь следует прощальную вечерю сотворить, ибо неведомо, когда нам вновь свидеться придется, — предложил Сулевипоэг, пустой котел для щей на место водружая.

Я-то не прочь был немедля в пещеру направиться, но по лицам друзей приметил, что они Сулевипоэгов замысел одобряют. Алевипоэг, слюни глотая, сказал, что сей вечер торжественно отметить надобно. И я уступил их пожеланиям.

Сулевипоэг первым дежурство у котла принял. Мы же все, в отдалении усевшись, на рдеющий закатный небосвод молча любовались. И печаль меня вдруг объяла: тут милое мое королевство, тут други мои дорогие… Увижу ли я вновь их?..

Ветер верхушки дерев колыхал, ночные мотыльки к костру летели, прямо в огонь, неразумные, стремились. Они — в огонь, я — в Ад…

Как видно, не судьба мне была счастье в любви изведать, думал я, однако есть у меня верные друзья, предстоящей разлукой столь опечаленные, что слова вымолвить не могут. А друзья — немалое благо. Тут Алевипоэг засвистел носом, и высокому тому звуку завторил густой, степенный Олевипоэгов храп, словно из бочки доносящийся…

«Пойти, что ли, с Сулевипоэгом словечком перекинуться», — подумал я. И что же узрел — Сулевипоэга, с жадностью щи хлебающего! То были уж последки, ибо приходилось ему круто котел наклонять, дабы из желобка последние глоточки допить.

«Не успеет в третий раз петух пропеть, как вы меня предадите», — подумал я с горечью. Ужели уместен сейчас сладкий сон и аппетит добрый? Ушел я от костра и прилег, глаза зажмурив. Пусть Сулевипоэг полагает, что я тоже сплю. Да, прискорбно, зело прискорбно…