Мне уж ясно стало, что следующим номером будет Золотая дева, также ни черта ни о чем не знающая, и я предварил братнин о сем рассказ вопросом, куда понесло его после расставания с этой дорогостоящей штучкой. Тут брат расчувствовался и сообщил, что

Ну тут я окончательно убедился, что старший мой братец, вовсе о матушке позабывши, без толку по свету шатался, беспутно время проводя. Озлобился я на него и огорчился вельми. Таковой ли должна быть сыновняя благодарность той, коей всем, что в нем есть хорошего, он обязан!

Средний брат поведал, что, матушку по лесам разыскивая, повстречался он с волком, потом с медведем малость покалякал, а опосля того с кукушкой чуток покуковал. Этому я прямо сказал, что всяким басенкам про волков и кукушек грош цена, и что он, средний то есть брат, тоже не стоит и десятой доли тех забот, кои незабвенная родительница наша на его воспитание и всестороннее развитие положила.

Братья злыми взглядами обменялись, и почудилось мне, что, не будь на моем боку добрый меч подвешен, история нашего народа обогатилась бы весьма колоритным братоубийством, что, впрочем, для многих культурных народов отнюдь не диковинка.

Набычившись, глядели мы исподлобья друг на друга и молчали. Первым нарушил молчание старший брат: пора, говорит, решать, кто нашей страной управлять будет. Не втроем же, мол, нам распоряжаться.

Струхнул я тут изрядно. Ну, думаю, сейчас выложит: старшему править, среднему казной владеть, а младшему — вот те бог, а вот порог, скачи себе во чистое поле на белогривом мерине. Однако он по-другому решил:

Я аж прослезился от умиления. Ей-богу, мировой мужик мой старший! Добровольно от права первородства отказался и такое дельное предложение вносит.

— Жребий по-всякому кидать можно, — продолжал меж тем старший брат, — а лучше всего камни бросать. Кто дальше кинет, тот и король.

Теперь дело было за средним братом. Ведь в случае отказа старшего от престола он бразды правления принять должен. Чудеса, да и только! И этот туда же — согласен, говорит, обеими руками кидать буду. Ну и ну! И в кого это они пошли, братаны-то мои, откуда у них такое великодушие? Чокнулись, что ли, оба?

А может, тайные козни супротив меня замышляют? Чего это они разиндифферентничались? Чай, целая страна — это не баран начихал. А братья меж тем уселись преспокойно в «подкидного дурака» играть, а о жребии, что завтра с утра кидать будем, и говорить больше не желают.

Я же в смятении и тревоге пребывал. Ни есть, ни пить, ни спать не мог. Ерзал на ложе, словно на муравьиной куче, сна ни в одном глазу, а ведь перед таким ответственным соревнованием крепкий сон ох как нужен.

До полуночи с боку на бок ворочался, потом решил к отцу на могилу пойти.

Поделился с ним кручиной своей.

С трепетом ждал я отцова ответа. И вот донеслось из могилы:

Да… Нельзя сказать, что это был дельный совет…

Нимало не успокоенный, брел я сквозь ночной лес к дому. Ни одно окно в нем не светилось, братья мои спали спокойным сном. А высокие ели возле дома шумели, покачивая острыми верхушками, и почудилось мне, что они в беспокойном раздумье о судьбе родной земли, об исходе завтрашнего турнира. Сорвал я ромашку и стал лепестки обрывать. Что-то ждет меня завтра?..

Едва заря заалела, вскочил я с ложа своего, умылся у колодца, утреннюю зарядку совершил и несколько валунов со двора на луг зашвырнул. И чего это братья придумали — камни метать? Я же их обоих здоровей и в плечах шире. Ежели рука не подведет, я их сегодня славно причешу! Да, только бы рука не дрогнула!

До того мне не терпелось королем поскорее стать, что я и позавтракать путем братьям не дал. А они над моей спешкой насмешки строить взялись. К чему это, дескать, такие темпы и что это за горячка, вроде бы не пожар. А средний и того чище отмочил: надо бы, говорит, сперва на ярмарку заглянуть… И так, и сяк, и криком, и уговорами выпер я их наконец из дому. Потащились мы нога за ногу к озеру Саадъярва — месту нашей олимпиады, и пока дошли, братья, наверное, раз двадцать отдыхать присаживались, а я в это время от нетерпения с ноги на ногу переминался да ногти грыз.

Долго ли, коротко ли, а только к полудню добрались мы до Саадъярва, и можно было зажигать олимпийский огонь.

Старший брат сказал, что раз он из нас старший, так ему первому и бросать. Ладно, думаю, валяй, спорить не буду. Выбирал он выбирал, наконец выбрал себе здоровенный валун, ну вовсе к сему случаю негожий, словно сроду не бросал он камешков, коих дети «блинчиками» зовут, и не любовался, как они по воде прыгают. А такая глыба куда брякнется, там и шмякнется. Удивился я на старшего брата, однако ничего не сказал.

Приготовился он к броску. А допрежь того многозначительно произнес: дескать, чему быть, того не миновать, но чтобы никаких свар и ссор. Кто дальше камень кинет, тот король, и вся недолга. Честная игра благородных людей, все без обмана.

Со свистом взлетел его камень. Да, это был богатырский бросок, и на всякий случай мы со средним немного попятились. Ибо наш старший пульнул свой камешек прямо вверх, аж в самые облака. На время он вообще скрылся из виду. А когда вновь показался, стало ясно, что и полверсты не пролетит. Возблагодарил я в душе всех известных мне богов — слава тебе, тетерев, один утерся, не видать ему королевской короны как своих ушей. Ура, ликуй, Эстония, не сядет бабник на твой престол!

Со вполне понятной тревогой стал я ожидать броска дорогого моего среднего брата. Неужто эта мякинная башка провал старшего себе на ус не намотает?

Вид у среднего был зело деловой. Он по примеру старшего также свой бросок торжественным заявлением предварил:

Это было хорошо сказано! И когда он добавил, что:

я от души пожелал ему полного в сем успеха.

С шумом взвился вверх второй валун. Я замер в волнении, ногти в ладонь впились — сей был брошен куда толковее! Но увы! (Вернее, ура!) Траектория полета подкачала. Чуток через озеро камень не перелетел, упал в воду возле берега. Результат для молодого здорового мужика, прямо скажем, хреновый.

В предвкушении великой победы сердце мое забилось, как овечий хвост. Ежели я не растеряюсь, ежели не дрогнет моя рука, то вскорости дождется радости Эстонская земля, испытает счастье быть под моей державой.

Ни для чего иного, как только чтобы с волнением справиться, произнес и я краткую речь, в коей братьям о младенческих своих летах напомнил и о матушке нашей:

Так, бывало, баюкала меня матушка в давние времена; с той поры я подрос, возмужал и закалился, причем последнему мои любимые братья немало споспешествовали, и теперь, в сей решительный час, я великую мощь и крепость в себе ощущаю, что позволяет мне со взрослыми мужиками на равных быть. Тому убедительное доказательство я представить не замедлю.