От генотипа, от физиологических данных, то есть от типа нервной деятельности, зависят лишь особенности формы проявления тех или иных черт характера, то есть их интенсивность (страстность — вялость, порывистость — спокойствие и т. д.), содержание же их всегда определяется жизненным опытом личности, ее фенотипом: это — отношение человека к другим людям (общительность — замкнутость, вежливость — грубость, мягкость — жестокость и пр.) и отношение человека к себе (скромность — самомнение, доброта — себялюбие и пр.), что в конечном итоге создает общественную окраску личности. Положительные или отрицательные фенотипические черты личности усиливаются или ослабляются ее генотипическими чертами: например, доброта у темпераментного холерика («сильного безудержного» по Павлову) превращается в активное самопожертвование, у вялого меланхолика — в пассивную доброжелательность, а злобность у холерика дает деятельную жестокость, у меланхолика — вялое злопыхательство.

Я опять сделал паузу. Слушатели зашевелились, кто-то кашлянул. Потом снова воцарилась тишина.

— Генотипические черты исследуемой нами личности вам, товарищи, известны так же, как и мне: это — выраженный холерик, то есть сильная, активная личность с постоянным преобладанием процессов раздражения. Динамическая личность, это бесспорно. Такова форма. Каково же содержание? Я ссылаюсь на слова свидетеля, которому мы все верим; я его потом назову по фамилии: «властолюбие, грубость, нетерпимость, нелояльность, невежливость, невнимательность к товарищам, капризность». От себя добавлю: фанатическая преданность одной мысли, невероятное упорство в ее реализации, трудолюбие, беспощадность, бескомпромиссность. Я полагаю, что и мне, в качестве свидетеля, вы верите. Тогда наше собрание вызывает второго эксперта. Это крупный ученый, известный советский психиатор профессор Ганнушкин, уже давно умерший. Всю свою жизнь ученый посвятил изучению пограничных состояний, то есть болезненно развившихся характеров людей, которых нет никаких оснований считать клинически больными, но и нельзя относить к категории вполне здоровых. В одном из своих трудов Ганнушкин так описывает подобный характер (я излагаю авторский текст несколько сокращенно по книжечке, переданной мне Носовой): «Самыми характерными свойствами этого типа людей мы считаем, во-первых, крайнюю раздражительность, доходящую до приступов неудержимой ярости, во-вторых, приступы расстройства настроения (с характером страха, гнева и тоски) и, в-третьих, определенно выраженные так называемые моральные дефекты (антисоциальные установки). Обычно эти люди активные, односторонние, напряженно деятельные, страстные, очень настойчивые, даже упрямые. Та или другая мысль надолго застревает в их сознании, и можно определенно говорить об их склонности к сверхценным идеям».

Тут я оторвался от бумаги, пообещав скороговоркой: «О сверхценных идеях полнее расскажу дальше», — и снова стал читать ровным голосом настоящего лектора:

— «Их чувственная установка всегда имеет неприятный, окрашенный плохо скрываемой злобностью, оттенок, на фоне которого время от времени развиваются бурные вспышки, ведущие к опасным насильственным действиям. Эти люди крайне нетерпимы к мнению окружающих и совершенно не выносят противоречий. Если к этому прибавить большое себялюбие, чрезвычайную требовательность и нежелание считаться с чьими бы то ни было интересами, кроме своих собственных, то станет понятно, что поводов для столкновения с окружающими у них всегда много: малейшую провинность они возводят в крупную вину и ни одного проступка не оставляют без наказания. Такой человек подозрителен, обидчив, придирчив: он всегда требует покорности и подчинения себе, и, наоборот, сам совершенно не выносит критических замечаний. Всю жизнь эти люди проводят в борьбе. Очень важно подчеркнуть чрезвычайно характерную склонность к расстройствам настроения с постоянным наличием трех компонентов — злобности, страха и тоски. Именно на эти дни и падают наиболее бурные и безрассудные вспышки».

Я перевел дух.

— Ну как, не скучно?

— К черту! Не отвлекайтесь, доктор!

— «Несмотря на свою необузданность, такие люди всегда остаются очень узкими, односторонними. Их чувства лишены богатства оттенков и определяются постоянно имеющейся в наличии агрессивностью по отношению к окружающим. Чувство симпатии и сострадания, способность вчувствоваться в чужие переживания им недоступны Отсутствие этих чувств в соединении с крайним себялюбием и злобностью делает их морально неполноценными, способными на действия, далеко выходящие не только за рамки приемлемого в нормальных условиях общежития, но и за границы определяемые уголовным законом. Особенно они сталкиваются с последним из-за склонности к насильственным актам: страстные и неудержимые, они ни в чем не знают меры — в том числе и в актах жестокости».

Я опустил бумагу на колени и дал слушателям минуту отдыха. Все задвигалось. Из окна я посмотрел в небо, пожал плечами и начал говорить снова:

— Так как мы подвергаем научному анализу характер не простого человека, а выдающегося политического деятеля и партийного вождя, то тут будет не лишним ознакомить вас с мнением Ганнушкина относительно фанатиков, то есть самоотверженных и неутомимых проводников каких-либо идей. «Фанатики — люди сверхценных идей, крайне односторонние и субъективные. Центр тяжести их интересов лежит не в самих идеях, а в претворении их в жизнь, — результат того, что деятельность ума чаще всего у них отодвигается на второй план по сравнению с волей, движимой глубоким, неистощимым возбуждением. Это люди ограниченные, их мировоззрение не отличается сложностью и состоит из небольшого количества идей, чаще всего заимствованных, но благодаря своей сильной чувственной окраске глубоко сросшихся со всей их личностью, и, раз они усвоены, не подвергаются изменению до самой смерти их носителей. В личных отношениях они безразлично холодны или требовательно строги. Человеческое горе их не трогает и бездушная жестокость составляет их свойство. Главная сила фанатиков заключается в их несокрушимой воле, которая помогает им без колебания проводить в жизнь то, что они считают нужным. Железная воля фанатиков делает их опасными для общества: нередко под их руководством совершались чудовищные преступления. Русская действительность знала пытки, убийства и другие страшные дела».

Я положил бумагу на полку за бутылки с лекарствами.

— Вольф, все в порядке?

— Да, яволь, доктор, аллее ист орднунг! — ответил Вольфганг и я заговорил опять:

— На какой же почве и при каких условиях может развиваться такой ужасный фенотип из слабых порочных ростков, даваемых генотипом? В данном случае ответ даст биография интересующего нас человека, она напечатана в упомянутой выше энциклопедии: в юношеские годы мы находим добровольный уход из семьи и отрыв от обычных условий жизни, затем следуют долгие годы существования в глубоком подполье и работа под страхом провала, семь арестов, пять побегов, шесть ссылок. Довольно, чтобы ожесточить страстного человека? Я думаю, товарищи, вполне. Вот начало развития, исходная позиция. Затем исследуемый нами характер претерпевает потрясение: он добивается власти, его начинания ведут страну от победы к победе, он — фигура мирового значения. Он отчетливо сознает, что на все времена вписал в историю свое имя.

Уже несколько раз Абашидзе порывался спросить что-то, но, едва он начинал шевелиться, как все поворачивали к нему возмущенные лица и скромный человек умолкал. Один раз он даже начал: «Я хочу спросить», — но Анечка шептала: «Тише!» — махнула рукой, и я начал речь снова:

— Если внешние раздражения повторяют из месяца в месяц и из года в год, то в мозгу складывается особая система связей, вызывающих один и тот же тип реакции — то есть ответного поведения. В быту это называется привычкой, в науке — стереотипом. Исследуемая нами личность вначале годами вырабатывала описанный выше стереотип агрессии, грубости, нетерпимости и пр., затем на этот первый стереотип стали наслаиваться черты второго, давая очень сложное сочетание. Я вновь обращаюсь к профессору Ганнушкину, в скобках поясняя только, что сверхценная идея — это длительный очаг раздражения, порождающий в сознании доминанту, а что такое доминанта — вы уже знаете.