Иногда, чтобы построить мост, приходится пригибаться к земле.

Я думаю, это начало.

Я добрался в тот субботний вечер домой, и мы с Рубом, как всегда, отправились выгуливать Пушка. А с Пушком все было еще хуже, чем обычно. Кашель стал какой-то утробный, будто шел из самых легких.

Я спросил Кита после прогулки, не собирается ли он показать собаку ветеринару.

— Мне кажется, он не шерстью давится, — сказал я.

Ответ Кита был коротким и простым:

— Да, думаю, надо. Вид у него дохловатый.

— Да еще хуже.

— А, с ним такое бывало, — отмахнулся Кит, скорее, для собственного успокоения, — обычно ничего серьезного.

— Ну, скажете нам, что врач, ладно?

— Ага. Ну, пока, приятель.

Я на минуту задумался о собаке. Пушок. Наверное, сколько бы мы с Рубом ни стонали и ни ворчали от него, мы знали: случись с ним что, нам будет его не хватать. Забавно, есть такие вещи, от которых одни неудобства, но ты знаешь, что будешь по ним скучать, если они исчезнут. Пушок, чудо-шпиц, был как раз из таких.

Потом мы с Рубом сидели в гостиной, и я упустил кучу возможностей рассказать ему про нас с Октавией.

«Вот, — говорил я себе, — вот сейчас!»

Но мы всё сидели, а никаких слов так и не прозвучало.

На следующий вечер я отправился в гости к Стиву. Я не заглядывал к нему довольно давно и, можно сказать, даже соскучился. Это трудно точно описать, но я полюбил общество Стива, хотя мы почти не разговаривали. Нет, конечно, разговаривали больше, чем раньше, но все равно в основном молчали.

Дома я застал только Сэл.

— Но он будет с минуты на минуту, — сказала она, не очень-то обрадовавшись. — Не хочешь есть? Пить?

— Не, спасибо.

В тот вечер она явно дала понять, что не особо мне рада, будто ей трудно было даже терпеть меня рядом. У нее получилось такое лицо, будто она стреляет в меня словами. Словами типа:

Ничтожество.

Чмошник несчастный.

Не сомневаюсь, что когда-то, не так уж давно, до того, как мы со Стивом начали друг друга понимать, он, наверное, жаловался этой Сэл, каким двум раздолбаям приходится братом. Пока мы жили все вместе, он смотрел на нас с Рубом свысока. Признаю, мы творили всякие глупости: крали дорожные знаки, дрались, играли на собачьих бегах… Это не очень-то в духе Стива.

Стив пришел минут через десять — и сказал, по-настоящему улыбаясь:

— Привет, давненько не виделись!

Секунду-другую я улыбался в ответ, думая, что это мне, а потом понял: он говорит с Сэл. Последнее время она по работе часто бывала в разъездах. Стив прошел в квартиру и поцеловал Сэл. И тут заметил на диване брата.

— Привет, Кэм.

— Привет, Стив.

Было видно, что им хочется побыть вдвоем, так что, выждав несколько секунд, я поднялся. На кухне их заливал свет, а я стоял в полутемной гостиной.

— Ладно, зайду в другой раз, — скороговоркой просыпал я. И поторопился скорее убраться вон. Сэл выдала мне самый роскошный «Проваливай!»-взгляд, какой я только видел за всю жизнь.

— Не.

Я уже стоял в дверях, когда мне в спину прилетело это слово. Я обернулся — меня догнал Стив. Он с серьезным лицом сказал:

— Тебе не обязательно уходить, Кэм.

А я только посмотрел на брата, сказал: «Не волнуйся», — повернулся и вышел, сам не особо-то переживая. У меня ведь появились другие места, куда пойти.

Было еще довольно рано, так что я решил добежать до станции и успеть на поезд в Хёрствилл. В вагонном окне я увидел свое отражение: волосы уже отросли и топорщились упрямо и вразнобой. Черно было. Угольно-черно в окне, и впервые мне это почти понравилось. Раскачиваясь вместе с вагоном, я вглядывался в себя.

Улицу Октавии уже обернуло темнотой. Огни в домах были точно свет фонариков. Если крепко зажмуриться и открыть глаза, можно было подумать, что дома бредут в потемках, отыскивая дорогу. Мне казалось, что они могут растаять в любой миг. Пока я топтался у калитки, их иногда пересекали человеческие тени.

Я немного повоображал, как иду до крыльца и стучу в дверь, но я хорошо запомнил слова Руба. Он так и не побывал в ее доме. И даже ни разу не стоял на пороге. Меньше всего на свете мне хотелось бы перегнуть палку. Но мне до зарезу нужно было, чтобы Октавия вышла, тут уж не сомневайтесь. И все же я знал, что, коли придется уйти, так ее и не увидев, я уйду. Если уж я это осилил ради той, которой было на меня плевать, смогу и для Октавии.

И единственную украденную секунду я думал о девчонке из Глиба. Она пробралась в мои мысли, как домушник, и исчезла, ничего не взяв. Как будто в один миг былые унижения упали с моих плеч и остались лежать на земле. Полсекунды я удивлялся, как это я мог столько проторчать у нее под окнами. Я даже посмеялся. Над собой. Девочка из Глиба окончательно рассеялась через несколько минут, когда Октавия отодвинула штору на кухне и вышла ко мне.

Первое, что я заметил, прежде чем какие-нибудь слова спорхнули в воздух, — ракушка. Она висела у Октавии на шее, нанизанная на шнурок.

— Хорошо смотрится. — Я кивнул, протянул руку и взял ракушку в ладонь.

— Смотрится, — согласилась Октавия.

Мы пошли в тот же парк, что и в первый раз, но теперь не сидели на занозистой скамейке. Побродили по мокрой от росы траве и остановились возле старого дерева.

— Вот, — сказал я, подавая Октавии слова, записанные ночью в кровати. — Это тебе.

Она прочла, поцеловала бумагу и потом довольно долго стояла молча, держась за меня. Мы стояли, и я о столь многом хотел ее спросить. Мне хотелось узнать, какие истории живут в ее доме, чем они занимались с Рубом, почему он так и не переступил порога ее дома, есть ли у нее братья и сестры, как у меня. Но я ни о чем не спросил. Тут стояла какая-то стена, и, хотя я понимал, что однажды придется с ней разбираться, начинать это раньше времени не осмелился.

Я сказал, что мне нравится завывающий голос ее гармошки. Такой вот получался верх смелости на тот вечер, и даже эти слова не без труда выбрались у меня из горла. Слова — отличный строительный материал для мостов, но, думаю, многое решает выбор момента для строительства. Надо знать нужное время.

У ее калитки, когда вернулись, я обронил пару слов, почти нечаянно. Как будто голос сам заговорил за меня.

— Может быть, и ты скоро расскажешь мне что-то о себе.

Никакой неуверенности в голосе не было. Ни ноты сомнения.

Октавия смотрела на свой дом, в тусклый свет, растекшийся по окну.

— Хорошо. — Она смотрела просто и искренне. — Да уж, не все же по-моему делать, правильно? Нельзя утонуть в человеке, если он тебя не впустит. — Уж это точно. — Я тебя увижу в воскресенье?

— Конечно.

Потом, почти сразу, я поцеловал ей руку и отвалил.

Вернувшись домой, я дико удивился, застав на крыльце Стива, который поджидал меня.

— Я уж думал, сколько мне тут еще сидеть, — увидав меня, заклокотал он. — Час уже дожидаюсь.

Я подошел.

— И? Зачем ты меня ждешь?

— Пошли, — сказал Стив, поднимаясь на ноги. — Поехали ко мне.

— Я только зайду скажу…

— Я им уже сказал.

Машина Стива стояла чуть дальше по улице, мы сели и по дороге произнесли едва ли несколько слов. Я включил радио, но что играло, не помню.

— Ну, так чего там? — спросил я Стива.

Я смотрел на него, но он не отрываясь следил за дорогой. Я даже подумал: может, он не услышал мой вопрос. Стив на секунду-другую покосился на меня, но молчал. Чего-то ждал.

Мы вышли из машины, и тут Стив сказал:

— Хочу тебя кое с кем познакомить. — Хлопнул дверцей. — Точнее, я хочу ее познакомить с тобой.

Мы поднялись в квартиру. Там было пусто.

— Она еще в душе, — объяснил Стив.

Он заварил кофе и поставил передо мной чашку. Кофе в ней еще вихрился, закручивая и мое отражение. Утаскивая меня на глубину.

Сперва я думал, предстоит обычная процедура расспросов о том, как дела дома, но увидел, что Стив решил от этого воздержаться. Он ведь заходил домой и все узнал сам. Вымучивать беседу было не в его характере.