— Миссис Кларк все еще не вернулась с работы, мисс Ирвинг. Она сообщала что-нибудь? Сверхурочная работа, наверное. Иногда бывает, что ее задерживают. Пойду к ателье, ее нужно будет проводить, уже темнеет, — он замолчал и пристально посмотрел мне в глаза. — Если, конечно, ничего не случилось, — добавил он упавшим голосом. Его изможденное лицо стало белым, как полотно.

Скоро мистеру Батлеру предстояло узнать всю правду: ведь он был ближайшим другом миссис Кларк. Она могла говорить ему даже то, чего не говорила Алджи. Хотя надежды было мало, но я думала, не может ли он пролить свет на обстоятельства, связанные с ее местонахождением.

Предложив ему кресло, я сообщила в самых сдержанных выражениях, что миссис Кларк исчезла и что мы считаем виновными в этом мадемуазель Лалонд и профессора Вивальди.

— Этот поганый старый проходимец! Я видел, что он пялит свои ревматические красные гляделки на нее! Тоже мне, папаша, приносит Джимми всякие игрушки, а сам…

— Думаю, вы ошибаетесь в причине, мистер Батлер. Это скорее связано с ателье. Видите ли, там часто бывали французы… Ведь идет война…

Он сидел, дрожа всем телом, не в силах произнести ни слова. Наконец сказал:

— Я чувствовал, что у нее есть своя тайна. Например, она всегда скрывала, что знает французский, а я однажды застал ее за чтением французской книги. Она сказала, что не хочет на людях пользоваться языком и даже, чтобы знали, что она владеет им, потому что французы убили ее мужа. Почему она не призналась мне? Я бы мог ей помочь. Подумать только, подвергнуть себя такой опасности!

— Постарайтесь припомнить, мистер Батлер, не говорила ли она что-нибудь, что помогло бы найти ее след. Возможно, она упоминала имена клиентов их магазина.

— Однажды она говорила, что делает платье для Каро Ламб.

— Я не имею в виду всех клиентов, а только некоторых, вы меня понимаете?

— Она никогда особенно не распространялась о делах. Чаще всего говорила о муже и о сыне. В последнее время мне казалось, что она начинает успокаиваться, уже так не переживает. Когда вы объявили о продаже дома, мы договорились, что подыщем квартиру в одном доме, если получится. Я, конечно, надеялся, что она согласится принять мое предложение. Мне казалось, что я почти уговорил ее. Она позволила называть ее просто Анни. Мы нашли прелестную квартирку на Тависток-Стрит. Для одного слишком дорого, но если бы мы поженились… Правда, она не сказала еще «да», но «нет» она тоже не сказала.

— Так вы ничего не можете вспомнить, что помогло бы отыскать ее?

— Нет, но клянусь, что переверну весь Лондон камень за камнем и найду ее.

У него начиналась истерика. Чтобы успокоить его, я поведала о планах Алджернона и предложила вместе помочь ему, но для этого нужно было соблюдать спокойствие и действовать хладнокровно для пользы Анни. Налив ему вина, я осталась сидеть с ним в салоне, ожидая прихода Алджернона.

Гостиная моего дома на Дикой улице несомненно видала виды, но то, чему я стала свидетельницей в тот вечер, ей переживать не приходилось. Мне удалось уговорить мистера Батлера подкрепиться остатками нашего обеда, чтобы запастись силами. Не успел он перейти в столовую, как пришел Алджернон, один, в крайнем возбуждении.

Он заглянул в гостиную и, увидев меня одну, воскликнул:

— Получил записку с требованием выкупа! — он поднял ее и повертел в воздухе. — Я заезжал к отцу, чтобы ввести его в курс дела. Записка только недавно получена.

— Что в ней говорится? — спросила я, вскочив с места и горя желанием прочитать послание.

Она была написана на клочке дешевой бумаги.

— Это почерк Вивальди, — сказал Алджернон. — Я видел его объявления в холле.

Записка была лаконичной и по существу.

«Пять тысяч фунтов золотом. Время — завтра до полудня. Подробности передачи следуют. Если хотите видеть миссис Кларк живой, не сообщайте в полицию».

— Как проверить, жива ли она еще? — спросила я.

Он дал мне другую записку, написанную на куске, оторванном от газеты, чтобы видна была дата — это был светский вечерний выпуск. Я развернула записку, из нее выпал локон Анни. Этот маленький светлый завиток вызвал у меня комок в горле. Закружилась голова при мысли о прелестном беззащитном создании в руках у безжалостных мерзавцев. Зачем они отрезали ей волосы? Или это просто акт вандализма? Записка была написана ее почерком, но ее состояние на нем очень отразилось — буквы были неровными.

Записка гласила:

«Алджернон, я жива и здорова. Пожалуйста, сделайте, как они велят, и позаботьтесь о Джимми ради меня».

— Вы уверены, что это ее почерк? — спросила я.

— Абсолютно уверен. Не думаю, что они ее убьют и добровольно лишатся пяти тысяч фунтов.

Я снова взглянула на локон.

— Не надо показывать его Батлеру. Зачем они отрезали волосы?

— Как доказательство, что она в их руках, так можно предположить. И чтобы вселить страх в наши сердца. Если они могли отрезать волосы… они смогут перерезать горло, — сказал он мрачно.

— О, Алджернон! Надо освободить ее! Пять тысяч фунтов! Вы сможете достать деньги к полудню?

— Отец этим занимается сейчас. Конечно, я сделаю попытку освободить ее раньше, предпочитаю не добавлять пять тысяч фунтов в сундуки Бонапарта. Шарки не возвращался?

— Еще нет.

— Значит, он попал в беду. Он должен был придти раньше меня. Питейное заведение, куда ходят французы, недалеко отсюда.

У нас было мало времени. Мы обсудили только, как помочь Анни. Алджернон сообщил, что он и Шарки тщательно осмотрели комнаты под ателье, хотели найти какой-нибудь след, но не обнаружили ничего, что бы позволило понять, куда они скрылись.

— Мебель они оставили, значит, не было фургона, и никто не мог заметить адреса, — объяснил он. — Магазин Лалондов был просто временным пристанищем. Ящиков, отправленных Вивальди, там не оказалось. Они доставлялись в другой магазин, я полагаю. Мы с отцом уверены, что у французов не одно такое ателье в Лондоне. Лалонды — мелкая рыбешка. Делом руководит персона поважнее. Все предприятие спланировано заранее.

— Интересно, кто заправляет всем этим?

— Трудно сказать. Но одну вещь папа разузнал: в Оксфорде никогда не было профессора Вивальди. Он не тот, за кого себя выдавал. Человек образованный, несомненно. Мне приходилось дважды играть с ним в шахматы — очень умен. Я считаюсь неплохим игроком, выше среднего, но в сравнении с ним я чувствовал себя новичком. Он упомянул как-то, что посещает шахматный клуб в Лондоне и является его членом. Можно предположить, что там он встречался с предателем из английской разведки. На подозрении некий Кларенс Мейкпис. Пока его не удалось поймать с поличным, но теперь им займутся серьезнее.

— Вивальди не было весь день, — сказала я. — Нет сомнений, что он занимался разнюхиванием данных о наших войсках.

— Согласен. Это дает мне шанс поймать его.

Парадная дверь хлопнула, появился Шарки.

— Никаких следов, — объявил он. — Бар Милкинса почти пуст. Милкинс утверждает, что ни один француз не появлялся. Их, видимо, подмазали, чтобы не мозолили глаза.

Алджернон пробормотал какое-то ругательство и стукнул кулаком по столу.

Шарки сделал ему замечание.

— Тс-с, Алджи, здесь дама, — сказал он и улыбнулся мне своей крокодильей улыбкой. Затем снова обратился к Алджернону. — Не падайте духом. Я завербовал всю округу, все щипачи и шаромыжники вылезут из кожи вон, чтобы получить обещанную плату, — сказал он, косясь исподлобья, не последует ли возражений. — Надеюсь, вы не пожалеете десять гиней. У кого появится информация, будет здесь тотчас же.

— Дешево даешь за такую службу.

— А кто такие шаромыжники и щипачи? — спросила я, не понимая жаргона.

— Да так, всякий темный люд, — ответил Алджернон неопределенно.

— Щипачи — это воры, — объяснил Шарки более доходчиво. Он употребил еще несколько названий, но я уже не стала уточнять их значение, поняв, что в целом они имели не более привлекательный смысл.