— Но почему все эти… люди должны приходить в мой дом? — поинтересовалась я.

— Я приказал им не распускать язык и вести себя уважительно по отношению к хозяйке, — ответил Шарки.

— Естественно, я их не выгоню, раз они помогают Анни, но кто может поручиться, что кто-то из них не работает на французов?

— Здесь железно. Они все патриоты, не хуже Джона Булля[1], но им известно гораздо больше из того, что происходит в Лондоне, чем всем журналистам и политикам, вместе взятым, — ответил Шарки. — Они проводят на улице дни и ночи, и держат ушки на макушке, а глаза нараспашку. Им приходится проявлять бдительность, чтобы выжить. Если кто-то выселяется из дома — уж они-то знают об этом наверняка, для них это убежище на ночь, а может, и кое-какая добыча. Клянусь, что квартира и магазин Лалондов уже очищены от лишних тряпок, лент и пуговиц, забытых хозяевами второпях. Сегодня там будут ночевать с полдюжины бродяг, там они устроят лагерь, пока кто-нибудь не займет помещение.

— Вы тоже там побывали, — заметила я.

— Хотите сказать, что я подал пример? Пусть так. Но если несколько ребят соберутся вместе, они безошибочно определят, что из дома выехали, а главное — куда выехали. А это то, что нам нужно.

— Понятно.

— А еще есть конокрады, — добавил Шарки. — Им известна любая кляча в Лондоне вместе с кучером. У нас есть свой специалист по лошадям — Джокко. У Лалондов не было кареты, они нанимали экипаж, чтобы перевезти миссис Кларк, это уж точно. И Вивальди тоже. Не растворился же он в воздухе. Ставлю десять против одного, что он тоже нанимал кэб. Я уже дал команду срочно разыскать Джокко.

— Хорошо сработано, — сказал Алджернон.

Вскоре раздался стук в дверь. Шарки выглянул из-за шторы и сказал:

— Это Спогги Мэг[2], ласточка с Друри-Лейн.

Вошла женщина, на вид настоящая сводня или содержательница публичного дома. Имя Спогги Мэг ей очевидно было дано за ее изрытое оспой лицо и платье, которое уже несколько месяцев не видело воды и мыла. Это была полная жизнерадостная представительница прекрасного пола неопределенного возраста, где-то между тридцатью и сорока. Такого же неопределенного цвета были ее неопрятные волосы — не седые, но казавшиеся седыми от покрывавшего их густого слоя пыли.

— Шарки, любовь моя, — заявила она, подойдя к нему ближе и косясь на меня черным глазом, — до меня дошло, что тому, кто знает о парне по имени профессор Вивальди, есть чем поживиться.

— Точно, дорогуша. Но для этого нужно его застолбить. Он исчез, видишь ли.

— Позолоти ручку и кое-что узнаешь, — сказала Мэг с сальной ухмылкой.

Шарки дал ей двухпенсовик, который она быстро опустила за корсаж, и жадно уставилась на бутылку вина. Я налила ей стакан и предложила стул.

— Спасибо, дорогуша, — расплылась она и продолжила: — Этот ваш профессор был странная птица. Я знала, что он что-то замышляет, сразу было видно. Все время что-то высматривал и вынюхивал. Каждое утро выходил рано и направлялся по Кин-Стрит в Олдвич. Я думала сначала, что он юрист, работает в суде. Но было странно, как такой достойный деловой человек живет в трущобе. Раз, от нечего делать, я пошла за ним, думала, может, узнаю что интересное, смогу заработать. Он шел как-то крадучись. Я подумала, что, может быть, он скрывается от жены или кредиторов. — Она залпом выпила почти все вино и вытерла губы тыльной стороной ладони. — Что же вы думаете? Вдруг он вскакивает в экипаж и гонит в противоположную сторону, на запад вдоль Стренда. Меня это заинтриговало — как это? — идет в одну сторону, а едет в другую? Я начала за ним следить. И каждый день он проделывал тот же трюк. «Этот тип что-то замышляет», — сказала я себе.

— Он встречался с кем-нибудь? — спросил Алджернон.

— Ни с кем. Сам по себе. Он не из тех, кто может опрокинуть бабенку. Вечером я его иногда видела, когда он возвращался. Я приходила на то место, где он садился в кэб, и ждала. И он приезжал точно в шесть часов, а домой шел пешком, петляя, как лиса. Что вы на это скажете, а?

— Можешь ты описать экипаж?

— Хорошая коляска, без шику правда. Гладко черная. Кучер, не лакей. Упряжка гнедых.

Шарки сказал:

— Пришли сюда Джокко, если встретишь.

— Джокко лучше опишет лошадей, у него глаз наметан, — бросила она, допивая вино.

Алджернон снабдил ее еще монетой.

— Премного благодарна, не ожидала, — сказала она, опустила монету туда же, где уже пребывала первая, и ушла. — Снова пойду патрулировать улицы, — бросила она, довольно похлопывая себя по груди.

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил Алджернон, когда дверь за ней закрылась.

— Джокко наверняка знает что-то о кэбе и о кучере, — сказал Шарки.

— Эта женщина… она работает днем и ночью? — спросила я, не подумав. — Сначала я подумала, что она занимается… то есть, работает ночью, но оказывается, она и днем бывает на улице.

— Спогги Мэг ко всему прикладывается, — объяснил Шарки. — Она не специалист, так, всего понемножку — где-то слямзит по мелочи в магазинах, даже порошочком приторговывает, когда дела плохо идут, может стибрить белье с веревки во дворе, — продолжал он, получая явное удовольствие от моего замешательства.

— Да, она… очень разносторонний человек, — сказала я, стараясь, чтобы в моих словах не прозвучало осуждение.

— Да уж, что верно, то верно, — улыбнулся Алджернон. — Надеюсь, что вы не очень были привязаны к синей китайской вазочке, которая стояла вот на этом столике.

Я посмотрела на столик и увидела, что вазочка, в которой мисс Теккерей хранила мятные таблетки, исчезла.

— Она даже таблетки прихватила!

— Лучше посчитайте свои пальцы, Алджи, — сострил Шарки и захохотал над проделкой Мэг. — Я говорил ей, чтобы вела себя, как полагается. Вазочку обещаю вернуть, мисс Ирвинг.

— Не беспокойтесь, ей она нужна больше, чем мне.

Следующими посетителями были два домушника по кличке Тихий Сэм и Шумный Нэд. Они работали вместе — занимались кражами со взломом. Шумный Нэд устраивал сцену перед домом, имитируя нервный припадок. Он падал на землю и дергался в конвульсиях. Тихий Сэм подходил, выдавал себя за доктора и просил перенести больного в дом, намеченный для ограбления. Он посылал слуг за вином и всякими лекарствами, а пока они оставались одни в доме, похищали разные ценности. Обычно выбирался момент, когда хозяев не было дома — слуг легче обвести вокруг пальца.

На вид оба производили впечатление порядочных людей — были чисто и прилично одеты и прочее. Обоих выдавали бегающие глаза и улыбки мошенников. С Шарки они были на короткой ноге.

— Слышал, что ты интересуешься делом Лалондов, — сказал Нэд. Сэм молчал. Мы не услышали от него ни единого слова. — Мы с Сэмом наведались туда около двух — там уже час никого не было. Честный Эдди будет там ночью, затеял игру в карты с парой простаков из деревни.

— Что вы там обнаружили? — спросил Шарки.

Сэм, хоть и молчал, нашел способ передать мысль, подняв правую руку и потерев большим пальцем об остальные. Это означало, что он хочет получить деньги за информацию.

— Сначала послушаем, что ты имеешь сообщить, — возразил Шарки.

Нэд вынул из кармана список и прочитал:

— Кусок жатого муслина, желтого цвета, полметра того же материала розового цвета. Кусок зеленого шелка размером с шаль, шесть ярдов атласной ленты…

Шарки замахал рукой, чтобы тот остановился.

— Нам не нужен перечень инвентаря, Нэд. Было там что-нибудь вроде письма, карты, атласа?…

— Этого не было, чисто. Счета, деньги, — все увезли, в столах хоть шаром покати. Следы заметали. Полицию незачем вызывать, в тряпках мало толку.

— Эти сведения нам ничего не дают, — заявил Шарки. — Получите за доставленное беспокойство. Увидите Джокко, пусть бежит сюда, он очень нужен мне. — Он передал Нэду несколько мелких монет.

Так как Шарки заплатил им, я не постеснялась попросить Сэма поставить на место портрет покойного мужа тети Талассы в серебряной рамке, которую он взял со стола, пока Нэд занимал наше внимание. Он вынул рамку из кармана с хитрой улыбочкой.