Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Жаль, что я не принесла двух букетов, надо было и для Мо захватить. Зато убрала с могильной плиты комья земли и опавшие листья – и то дело. Она умерла уже почти девять лет назад, но я до сих пор помню ее голос. «Есть вещи, Грейс, которых нам знать не положено. Принимать как должное – и все тут».

Пытаюсь вспомнить, что я принимала как должное, а что – нет. И надеюсь, что, где бы Мо сейчас ни была, она бы поняла меня.

До дома, где живут родители, две минуты езды, и на обратном пути из церкви я заворачиваю к ним ненадолго. Отца застаю на стремянке. Ему уже под девяносто, но он все такой же бодрый и деятельный. «Если б я не жил как нормальный мужик, давно бы сыграл в ящик», – любит говорить он.

Я подхожу к стремянке:

– Эй, там, наверху, привет!

Он смотрит сквозь ступеньки вниз:

– А, это ты, детка. Чего не на работе?

– Надо было кое-что сфотографировать, как раз для работы.

– Хорошая, как я погляжу, у тебя работенка! А сюда каким ветром занесло? – Он осторожно спускается. – Ну конечно, небось за тортами приехала ко дню рождения. – Он крепко меня обнимает. – Мама уже несколько дней переживает, все из-за этой глазури. Как делать, розовую для обеих или только для Эллы?

– Только для Эллы.

– Я ей так и сказал.

Иду за ним к скамейке, он тяжело опускается на нее и откидывается на спинку так, что ноги взлетают в воздух.

– Ты посмотри, какой вид!

Дыхание у него хриплое, он торопливо достает из кармана платок и откашливается.

– Нет, такого вида ни за какие денежки не купишь.

Папина скамейка стоит на вершине холма, с нее действительно открывается прекрасный вид: склон полого сбегает вниз, постепенно переходя в береговую линию, за которой раскинулось море. Воздух здесь чист и свеж, на далеком горизонте едва заметно ползет танкер. Ветер довольно крепкий, на волнах, бьющихся о скалы, белые барашки, в небе кричат чайки; они изящно планируют над водой, время от времени резко срываются вниз и ныряют в погоне за рыбой.

Я дышу полной грудью и невольно улыбаюсь.

– Да, мне очень здесь нравится, – говорю я и вдруг замечаю на папином носовом платке красное пятнышко. – Это что у тебя там, папа, кровь?

– С чего вдруг? – Он прячет улику подальше в карман. – Что мама, что ты – все вы одинаковые. Вечно ищете проблемы там, где их нет и быть не может.

– Папа!

– Ну что «папа»?

Лицо его невинно, как у младенца, но в глазах затаилась явная тревога.

Как хочется обнять его, крепко прижать к себе, но я беру себя в руки. Хватит с меня своих проблем, они и так скоро сведут меня с ума… я едва удерживаюсь от слез и от желания рассказать ему обо всем, что меня мучит.

– Хочешь, приготовлю чая?

– Боюсь, ты только помешаешь маме. – Он саркастически хмыкает. – Минуту назад я пытался сочинить себе чашечку, но меня поперли с кухни.

Кладу руку ему на плечо, потом встаю и иду в дом. На стенах коридора у моих стариков развешено множество фотографий: вот мы с Юаном сидим рядышком в коляске, с ног до головы перемазанные мороженым; вот я с папой, который держит в руках полку, сделанную моими руками; свадебная фотография родителей, на которой потрясающе юная парочка, застенчиво взявшись за руки, позирует на паперти церкви.

Есть среди них и фотография, на которой сняты мы с Орлой. Нам по тринадцать лет, мы стоим на фоне высокого деревянного забора, обнимая друг друга за талию, и наши сапожки для верховой езды и бриджи заляпаны грязью. У обеих рот до ушей. Я хорошо помню этот день. Мы с ней участвовали в местных отборочных соревнованиях по верховой езде и вернулись домой с трофеями: четыре наградные розетки и два кубка на двоих.

Я наклоняюсь поближе и вглядываюсь в эту фотографию. Сразу видно, что на ней сняты лучшие подруги: мы с Орлой почти висим друг на друге, усталые и веселые, моя голова лежит у нее на плече. Она тогда была почти на шесть дюймов выше меня, лишь позже я догнала ее. Я гляжу на ее лицо, обрамленное черными вьющимися волосами, на ее темные глаза, открытую улыбку, и меня охватывает чувство, которого я никак не ожидала. Я счастлива. Завтра, в первый раз за двадцать четыре года, мы снова посмотрим в глаза друг другу. Ей стоит лишь шепнуть несколько слов кому надо, и мой мир будет полностью разрушен, уничтожен… но, оказывается, в душе моей есть крохотный уголок, который с нетерпением ждет встречи с ней.

Потрясенная, я останавливаюсь и прислоняюсь к стене, пытаюсь напомнить себе, что в моей ситуации подобная чувствительность просто неуместна. Мне надо постоянно быть начеку и использовать любой удобный случай, чтобы дать ей от ворот поворот, пока она еще не успела снова разрушительным вихрем ворваться в мою жизнь. Здесь ошибок делать нельзя ни в коем случае, иначе…

Снимаю фотографию со стены и иду на кухню, где мама украшает розовой глазурью поверхность торта диаметром двенадцать дюймов. Открываю дверь, и она сразу испуганно вскидывает голову. Щеки покрываются малиновым румянцем, она тяжело дышит, словно только что пробежала стометровку.

– Ах, это ты, Грейс, – говорит она и обходит стол кругом, чтобы поприветствовать меня. – Боже мой, как ты здесь оказалась? – Она кое-как обнимает меня, делает шаг назад и сердито смотрит в глаза. – Если явилась за тортами, то знай: я еще не закончила.

– Да знаю, раньше субботы готовы не будут, – говорю я и целую ее теплую щеку. – И я не собираюсь тебя торопить. – Протягиваю ей фотографию. – Можно, я возьму ее на время?

– Конечно. Хоть совсем забирай, – машет она ножом.

– Спасибо, мама.

Сую фотографию в сумку, хотя сама еще не совсем понимаю, зачем она мне.

– Интересно, как у нее сейчас дела, у Орлы, – небрежно бросает она.

Я пожимаю плечами:

– Понятия не имею. Сорвалась с места и пропала куда-то.

– Но она же писала тебе, Грейс. – Мама бросает на меня пристальный взгляд. – А ты отнеслась к ее письмам небрежно, можно сказать, наплевала.

Да, с этим вряд ли поспоришь. Снимаю с крючков пару чашек.

– Я только что была у папы. Хочется выпить с ним чая. Может, прервешься на минутку и посидишь с нами?

– Нет, нет, нет! Я занята, надо сделать последние штрихи. – Она прищурилась и с разных ракурсов проверила безупречную гладь глазурованной поверхности торта. – А ты иди поговори с ним. У него вдруг появились какие-то нелепые идеи насчет покраски дома. Я закончу с тортами и быстренько приготовлю ланч. Как я понимаю, ты остаешься на ночь?

Не знаю, что на это ответить.

– Ну… только если это будет удобно.

Она хмурит брови:

– С каких это пор моя родная дочь считает, что это может быть неудобно? Разве я давала тебе повод?

– Нет, мама, я не то имела в виду, – отвечаю, раскладывая пакетики с чаем по чашкам. – Конечно, я с удовольствием останусь на ланч. Но у тебя, как я понимаю, еще с тортами много работы.

– Я делаю торты для девочек на каждый день их рождения, начиная с года. – Она вынимает из папиной чашки пакетик с чаем. – Этот твоему отцу не пойдет! Положи ему лучше с мятой. У него неприятности с желудком.

– А что там у него такое? – Стараюсь говорить как бы по ходу дела, разливая по чашкам кипяток, и лишь потом гляжу ей прямо в лицо. – Мама, скажи честно, папа плохо себя чувствует?

– Ну ты же знаешь своего отца. – Она проскальзывает мимо и берет из стола еще один нож. – Вечно твердит, что у него ничего не болит.

Думаю, стоит ли сообщить ей, что видела кровь на его платке, но мама уже вышла из кухни в кладовую и что-то там энергично ищет. Я беру чашки, выхожу к скамейке и сажусь рядом с папой.

– Слышала, у тебя желудок пошаливает?

– У кого, у меня? – Он оглядывается, будто рядом еще кто-то может быть. – Да я здоров как бык, не знаю, куда силы девать. Твоя мать помешалась на моем здоровье. – Он отхлебывает из чашки и морщится. – Ну рассказывай, как там мои внучки?

– Почему ты не сходишь к врачу провериться, папа? Столько хороших клиник кругом… ты же знаешь.

– Я знаю одно: старость – не радость. А я старею, детка. Это факт. И суетиться по этому поводу нет смысла. Только хуже будет. Посмотри вон на Энгуса. В голову ничего не брал, пока до него не добрались врачи. К ним только попади. Да и Мо тоже. – Он устало качает головой. – С ней то же самое случилось.

10
{"b":"252170","o":1}