В общем, надо нам поскорее умереть. Так будет лучше. А МВФ-то как обрадуется!.. ООН на поминках назюзюкается до синих соплей, Сорос что-нибудь споет, Литва с Эстонией подерутся, но потом помирятся, Клинтон с Олбрайт будут целоваться взасос прямо на глазах у Хилари, в общем, будет весело. Но, с другой стороны, не можем же мы вот так, все разом. Какое-нибудь коллективное самосожжение в масштабах целого народа – это как-то уж слишком, у человечества останется неприятный осадок. Значит, придется как-то доживать до естественного конца.

Но просто так ждать мы не можем, это не в нашем национальном характере. Мы, конечно, народ терпеливый, но неспокойный. Как куры. Все чего-то бегаем по двору, крыльями хлопаем, хотя взлететь все равно не можем. Такая уж у нас природа, надо к этому спокойно относиться, философски, не обращать внимания.

Вот, например, давайте наметим акцию протеста. Против чего, собственно, мы собираемся протестовать? А так. Что уж, и попротестовать нельзя? Ну получили мы все, что хотели, все равно ведь нам неприятно. Ельцина в отставку? Так он давно уже в отставке и самороспуске, сидит себе кушает конфеты. Зарплаты и пенсии? Так они уже в печати, вот подсохнут чуть-чуть – и пожалуйте вам зарплаты. То есть никаких конкретных претензий у нас ни к кому нет. Есть протест общего характера, мировоззренческого, так сказать.

Мы, знаете ли, недовольны. Погода отвратительная, не топят, пахнет какой-то гадостью, зубная паста пропала, дети растут негодяями, на потолке наблюдается протечка, бабушка уже совершенно ничего не соображает, пепельницы все грязные, лифчика приличного нет, набойки некогда поставить, Вася десять рублей занял и не отдал, вчера выпили, утром просыпаемся – ни сока, ни рассола, даже чая в доме нет. Протестуем. Так жить нельзя. Но приходится!

Вот кончится акция протеста. И чем бы нам таким еще заняться? Может, птиц погоняем? Жалко, осень, почти все улетели. Или вот еще хорошее занятие – очереди. В очереди как-то жизнь полнее кажется, можно встретиться с интересными людьми, поговорить, человек эдак за сто до кассы громко, на всю очередь, заявить: «А я вот никому уже не верю! Никому!» Тут к тебе кто-нибудь повернется и скажет: «А тебя, собственно, никто и не уговаривает. Хочешь – верь, хочешь – не верь». Ну, тут, конечно, скандал начнется, пихание, придет директор магазина, произнесет что-нибудь остроумное, мы ему ответим – так, глядишь, и еще один день пролетит.

Еще хорошо перед смертью богоугодными делами заняться. Айда все работать в хоспис. Все равно другой работы нет, да и ходить далеко не надо – вот он, хоспис-то, практически везде, в каждом доме. Пьющий муж, жена-истеричка, больные дети, слабоумные старики, и все нуждаются в уходе. Поможем им!

Надо бы, конечно, до кончины дела привести в порядок, долги отдать, но это вряд ли получится. Мы при жизни-то не отдавали, а теперь уж совсем как-то глупо.

Можно, конечно, затянуть потуже пояса, все равно ведь помирать. Но, с другой стороны, и гульнуть перед смертью охота. А тут как раз ноябрьские подоспеют: парад, демонстрация, случаи алкогольного опьянения – все путем.

Так. Гульнули. Что еще остается сделать? Ну, сказать что-нибудь на прощанье. Например, нижеследующее.

Уважаемое человечество! Дорогие люди доброй воли и лично товарищ Камдессю!

Сегодня, как, впрочем, и вчера, Россия находится на перепутье. В этот тяжелый для мира момент мы, народ России, считаем необходимым найти в себе мужество и уйти. Непросто нам далось это решение. Мы провели ряд консультаций, приняли все возможные меры, но ничего не помогло. Все бесполезно. Вопрос стоит однозначно: либо мы, либо Россия, кто-то должен уйти. В такой ситуации любая нация на нашем месте сделала бы выбор в пользу Родины. Впрочем, любая нация вряд ли окажется на нашем месте. И вот мы четко и внятно говорим: Россия будет, ее не может не быть. Пусть без нас, но она увидит светлое будущее и вспомнит нас добрым словом. Мы выражаем глубокую признательность всем правительствам, фондам, банкам, инвестиционным компаниям, общественным организациям за ту поддержку, которую мы чувствовали все эти годы. Они не прошли зря – за это время мы поняли, что нет в мире ничего дороже нашей Родины, в прямом и переносном смысле. Мы узнали, что такое свобода, что такое парламент и что такое камамбер. Мы оставляем Россию вам, можете спокойно качать тут нефть, пилить лес и растить картофель – нам этого больше ничего не нужно. Единственная неприятность: мы тут немножко напроказничали и создали правительство народного доверия, так вот оно останется, оно никуда уходить не собирается. Но вы уж как-нибудь с ним разберитесь. Помните, что России нужна крепкая рука, на этом как раз мы с ней и не сошлись. Не повторяйте наших ошибок, а то она и вас того, замотает. И, ради бога, не жалейте денег на наши похороны – ведь это в последний раз вы на нас потратитесь. А иначе мир ждет экологическая катастрофа. Она уже много лет тут у нас сидит, как заноза, и поджидает мир. Так что не жадничайте. На могиле установите, пожалуйста, скромную гранитную плиту с бронзовым Петром и мраморным Пушкиным (заказать можно Церетели, он возьмется). Напишите: «Здесь лежит русский народ. Весь». Предупреждаем сразу, не стоит поручать правительству народного доверия уход за могилой – оно не справится. Впрочем, решайте сами. Итак, прощайте. Вспоминайте нас, нам так хотелось еще пожить, но видите, не получилось. Всем спасибо. Слава России.

По-моему, убедительно. Я прямо слышу горестные всхлипы.

Ничего, родные! Россия-мать всех утешит. Она-то ведь остается.

«Московские новости», 13.10.1998

Лет пятнадцать назад в журнале «Здоровье» было опубликовано письмо читателя, оставившее глубокий след в моей памяти. Письмо выглядело так: «Уважаемая редакция! Полгода назад по совету знакомых мы с женой начали пить морковный сок для укрепления организма. Выпивали мы два литра в день. Теперь лица у нас стали желтые. Что нам делать?»

Долгие годы я с интересом и некоторым душевным содроганием размышляла над удивительным характером автора письма. Я пыталась представить себе быт, социальное положение, возраст этого человека, перипетии его судьбы, обстоятельства написания этого бессмертного текста, желтое лицо его жены. И лишь недавно меня поразила мысль: каким же должен быть журнал, решившийся на подобную публикацию?

Отыскав на даче у друзей несколько пачек «Здоровья», я принялась читать. Два дня наслаждения! Ни с чем не сравнимое удовольствие от соприкосновения с кристальной, пьянящей человеческой глупостью!

Прочитав все пачки журнала, я почувствовала глубокое сожаление, внутреннюю пустоту. Казалось, ни одно из известных мне современных изданий не сможет теперь заменить мне «Здоровья». «СПИД-Инфо», «Мегаполис-экспресс», «НЛО» – все казалось мелким, суетливым и неискренним. Но отчаяние было недолгим. Теперь я читаю женские журналы. Это даже лучше, чем «Здоровье», господа.

У женских журналов есть несколько излюбленных тем и приемов, обязательных абсолютно для всех.

Во-первых, конечно, хламидиоз. Заболевание, передающееся половым путем, но не венерическое. Сифилис и гонорея – это слишком грубо для женского журнала. То ли дело хламидиоз! В нем есть изящество, легкость, он с трудом распознается и долго лечится, давая простор для советов, рецептов и рекомендаций. Хламидиоз заставляет задуматься – но ненадолго. Он назидателен – но без пафоса. Это чистый клад для журнала. Это возможность поговорить о случайных связях, смене партнера, легкомысленном пренебрежении здоровьем, личной гигиене. Тон, которым женские журналы пишут о хламидиозе, подошел бы для лекций в пансионате для девочек, больных аутизмом. «Хламидиоз передается половым путем. Это значит, что возможность заразиться подстерегает вас во время полового акта». Что-нибудь в этом роде.

Вторым любимым детищем женских журналов являются тесты. Тесты предлагается решать по любому поводу. Неутолимая жажда самопознания, по мнению журналов, делает женщину женщиной. В последнее время я стала подозревать, что где-то в потайном месте существует целый центр по разработке тестов на все случаи жизни. Иначе чем можно объяснить невиданную предусмотрительность женских журналов? Любая ситуация – от обыденной до исключительной – сразу находит свое отражение в тестах. Разброс тем – небывалый.