Да, легко себе представить, как все это было много лет назад, особенно в субботний вечер, когда в баре, откуда вынесли старые плетеные столы и стулья, играл оркестр, а в ресторане все было подготовлено для холодного ужина у стойки. Во дворе за домом, окружающем теннисные корты, на деревьях развешаны фонарики, сюда выходили парочки посидеть между танцами, подышать воздухом до следующего фокстрота. Кое-кто плавал в небольшом подсвеченном бассейне позади раздевалок и душевых, сегодня бассейн этот погружен во мрак, его пора чистить (говорит мистер Шринивасан, показывая своим гостям все клубные владения после мороженого, последовавшего за бараниной в карри), и вообще им теперь пользуются мало, поскольку он доступен равно для всех, и ни индийцы, ни белые особенно не жаждут в нем купаться, не будучи уверенными, что последний, кто там плескался, был чистым. Рассказывают, что два-три года назад какой-то англичанин вылил в бассейн все ночные горшки из умывальных кабинок.

— Но я начал вам рассказывать, — говорит мистер Шринивасан и ведет своих гостей обратно через опустевший бар в курительную, где тем временем собралось порядочно публики, в том числе даже несколько женщин в сари, судя по всему — военных жен, — я начал рассказывать о людях, с которыми нам, взращенным на судебных досье и прецедентах и вскормленным на политике, теперь легче общаться, чем со здешними завсегдатаями.

Мистер Шринивасан поднимает палец, появляется лакей и принимает заказ на кофе и коньяк.

— И я упомянул Ромеша Чанда Гупта Сена, — продолжает он. — Это любопытный тип. Для Ромеша Чанда бизнес всегда стоял на первом месте, а политика на последнем. Нет, даже не на последнем. Ни на каком. Он нажил три состояния, первое еще в довоенные годы, второе во время войны и третье уже при независимости. Ни одному из своих сыновей не разрешил после окончания Правительственной средней школы продолжить образование. Я как-то спросил его, почему так. Он ответил: «Чтобы преуспеть в жизни, надо немножко читать, еще меньше писать, научиться решать простые задачи на умножение и понимать свою выгоду». Он женился на девушке, которая даже свое имя написать не умела. Вести хозяйство она тоже не умела, но этому ее обучила его мать, для этого индийские матери и существуют. Когда его младший брат женился на девушке по имени Шалини Кумар, Ромеш предсказал, что ничего хорошего из этого брака не выйдет, потому что в ее семье образование разрешалось и в результате брат Шалини уехал жить в Англию, а сама Шалини прекрасно писала по-английски. Она рано овдовела. Поверите ли, после смерти ее мужа все женщины из семьи Ромеша Чанда уговаривали ее презреть закон и совершить сатти. Она, разумеется, отказалась. Какой женщине, если она не сумасшедшая, улыбается сгореть заживо на погребальном костре супруга? И отказалась выехать из мужнина дома у базара Чиллианвалла. Это я вам не просто так говорю, это может вам пригодиться.

Не кто иной, как Ромеш Чанд, настоял, чтобы ее англизированного племянника Гари Кумара вернуть в Индию, когда умер ее брат, отец Гари, и мальчик остался без гроша в кармане и без крыши над головой. Мы-то подозревали, что отец Гари покончил с собой, когда убедился, что все его безрассудные спекуляции кончились крахом. Как бы там ни было, когда миссис Гупта Сен узнала о смерти брата, она пошла к Ромешу и попросила у него денег, чтобы Гари мог остаться в Англии, окончить там хорошую закрытую школу и поступить в университет… Какой это был год? Тысяча девятьсот тридцать восьмой. Своих средств у нее почти не было. Жила она как вдова, одна в доме у базара, можно сказать — на иждивении у своего деверя. И только потому, что она всегда хотела иметь сына, собственного ребенка, она согласилась на контрпредложение Ромеша — выписать Гари домой, чтобы жил с ней и научился быть хорошим индусом. Ради такой благородной цели Ромеш даже выразил готовность оплатить Гари проезд в Индию и увеличить ежемесячное пособие миссис Гупта Сен. Она ведь долго прожила одна, почти не выходя из дому. Сама стала без пяти минут хорошей индуской.

Жизнь она вела самую скромную. Юный Гари, должно быть, пережил изрядный шок. Дом, в котором она жила, снаружи выглядел вполне современно. Вы, помнится, называли такие дома солнечными. Новые дома выросли там после перестройки квартала в конце двадцатых годов. А раньше там был пустырь, и назывался он по имени некоего Чиллианваллы, парса, которому принадлежала земля. Парсы тоже всегда отличались деловыми способностями, но они гораздо больше переняли от запада, их и индийцами-то назовешь только с натяжкой. У наследников Чиллианваллы землю купил синдикат майапурских бизнесменов во главе с Ромешом Чандом — сам он ни за что не стал бы жить в одном из модных домов европейского типа, которые там предполагалось возвести, однако в прибылях, которые сулили эти дома, не видел ничего сверхмодного и предосудительного. Мало того, именно с целью вернее обеспечить будущему кварталу необходимые удобства — освещение, водопровод, канализацию, а также правительственную ссуду, — он добился для своего в общем-то никчемного младшего брата, того, что женился на Шалини Кумар, должности в муниципалитете. И со временем там поднялись эти солнечные уроды — солнечные только по названию, потому что, когда кругом столько солнца, его не улавливать нужно, а не впускать, окна, к примеру, делать очень маленькие, раз нет старомодных широких крытых веранд. И в один из этих домов, в дом номер 12, въехал брат Ромеша со своей женой Шалини, и туда же почти десять лет спустя приехал на жительство юный Гари Кумар и наверняка пережил серьезный шок, потому что дома эти темные, душные, с маленькими комнатами, крутыми лестницами и уборными в индийском стиле. К тому же в доме 12 почти не было мебели. Муж миссис Гупта Сен, когда въезжал туда, купил полную обстановку, но заплатил за нее деньгами, взятыми в долг у Ромеша, а тот с тех пор почти всю ее распродал, чтобы не остаться внакладе. И самый дом был заложен. Мне все это известно, потому что я был тем, что вы, англичане, называете поверенным этой семьи.

Да, совершенно верно. Лили меня предупреждала, что вы догадаетесь. Именно так. Это был я. Я был тем адвокатом, за которым Ромеш Чанд послал в то утро, когда сестра Людмила пришла к нему в контору и рассказала, что Гари Кумара забрали в полицию. Они думали, что он арестован. Это, понимаете, было примерно за полгода до того, как меня самого арестовали. Ромеша ни капли не смущало, что политически я неблагонадежен. Пользу политики он понимал так же, как закон сокращающихся доходов. Я побывал в полицейском участке, узнал, что Гари уже отпустили, вернулся к себе в контору и послал своего клерка к Ромешу с запиской, а сам отправился в дом 12 узнать, что у них там произошло.

Гари не пожелал ко мне выйти. Но с его тетушкой мы были добрыми друзьями. Мы всегда говорили с ней по-английски. А с Ромешем приходилось говорить на хинди. Она сказала: «Передайте Ромешу, что это было недоразумение. Зря он только всполошился». Я спросил, правду ли я слышал в полиции, будто Гари напился пьян и эта сумасшедшая принесла его в дом, который называла своим святилищем. Раньше я не слышал, чтобы он напивался. Он доставил своим родичам много хлопот, но в образе жизни казался воздержанным. Она не знала, был он накануне пьян или нет. И сказала еще: «Зато я знаю, что его здешняя жизнь, а значит, и моя становится нестерпимой».

Этот Гари Кумар был, понимаете, как раз из тех молодых людей, каких Нелло имел в виду, когда задумал основать Майапурский клуб. Но ко времени Гари клуб уже заполонили баньи — расселись там, как Будды, созерцающие тайны прибылей и убытков. И конечно, там не было женщин. Не то чтобы этот клуб и был предназначен только для мужчин, но таким он стал, таким остается и по сей день. Отчасти поэтому я и составляю исключение из правила, предпочитаю старый «Джимкхана»! Вон та дама — жена полковника Вармы. Прелестная женщина! Надо вас с ней познакомить. Генерала Мукерджи с женой сегодня здесь нет, но это, наверно, потому, что они приглашены на первые проводы Роджера. В следующую субботу будут вторые проводы, на те даже я приглашен.