В эту битву цветов Махно и, его земляки с Екатеринославщины внесли свой незабываемый колер — черной крестьянской земли. Мало кто помнит, что первоначально организация вернувшегося в 1917 году из московской Бутырской тюрьмы Нестора называлась «Черная гвардия». У большевиков — красногвардейцы. У офицеров — белогвардейцы. А мы будем черногвардейцами. Чем мы хуже?

Да ничем. В музее Гуляйполя висит фотография элегантных, как черти, махновцев. Черные жупаны. Шелковые пояса. Поверх них — двуплечное офицерское снаряжение. Револьверы, бомбы (так называли тогда в по-простому гранаты), чудные смушковые шапки.

Прекрасен и сподвижник Нестора Ивановича матрос Федька Щусь. Тонкие усики Макса Линдера — звезды тогдашнего немого кино, на фильмы которого во время службы в Севастополе наверняка ходил будущий махновец. Гусарский доломан, расшитый бранденбурами — витыми шнурами. И бескозырка с родного линкора с древнерусской вязью «Иоаннъ Златоустъ», перекочевавшая с Черного моря в Таврические степи.

Махновцы. Постоянно враждовали с петлюровцами и гетманцами.

Да и сам Махно сек в армейском гламуре. Френч, в котором он снялся в 1921 году накануне бегства за границу, пошит с тонким пониманием военной моды. Русые волосы подстрижены. Лицо с крупным носом приобрело пышные кавалерийские усы. Ничего хрестоматийно-комичного. Просто драгунский вахмистр, распрощавшийся с царским режимом и перешедший на сторону трудового народа. Еще чуть-чуть лихости, и будет копия Буденного. Только всматривается в будущее Махно недоверчиво. Словно чует, что ждет его совсем непохожая на блистательную судьбу «красного маршала» эмигрантская доля. Будет великий и ужасный анархист вскоре тапки под Парижем плести в то время, когда Семен Буденный займется реформой кавалерии и доведением конных заводов Союза Советских Социалистических Республик до высшей степени совершенства. Кто думал, что так получится, когда гремело имя Махно от Бессарабии до Луганска?

Вольница Гуляйполя. Воевала со всеми «не местными». То есть против всех.

Махно — плоть от плоти того смешения народов, которое происходило в Таврических степях после завоевания их Россией у Крымского ханства. На черном флаге его рядом с черепом и костями надпись на суржике: «СМЕРТЬ BCIM, ХТО НА ПИРИШКОДI ДОБУТЬЯ ВIЛЬНОСТI ТРУДОВОМУ ЛЮДУ». Фамилии сподвижников батьки — типично украинские: Каретник, Марченко, Белаш, Куриленко.

Но ни Центральная Рада, ни Украинская держава гетмана Скоропадского, ни УНР Петлюры не имела более принципиального врага, чем батька Махно. С красными он мог то дружить, то враждовать, смотря по обстоятельствам. Но с любой формой украинской государственности был на ножах. Казалось бы, что стоило атаману Петлюре найти понимание с атаманом Махно? Ан нет! Чувствовали себя соперниками. До единственной запланированной личной встречи оба так и не доехали. Зато тот же Екатеринослав в первый раз Нестор Махно взял в 1918 году именно у петлюровцев! А ровно через год будет оспаривать его с белыми, которых выдающийся анархист точно так же «не переваривал».

Впрочем, и московских большевиков Нестор Иванович не жаловал. С одной стороны, кавалер ордена Красного Знамени. Один из первых. А с другой — вот вам фраза Махно конца 1919 года — периода второго союза анархистской армии с ленинским Кремлем: «Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжелой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: «Добро пожаловать, дорогие друзья!». Если они идут сюда с целью монополизировать Украину, мы скажем им: «Руки прочь!»

Объяснение такому феномену простое. Махно был прежде всего крестьянским хлопцем из Гуляйполя. Как и его сподвижники из окрестных сел. Они стерегли «свою» землю от всех. И от красных, и от белых, и от жовто-блакитних. Наше поле. Нам тут и гулять. Наверное, потому их собственный флаг и был цвета вспаханной земли. И петлюровцев, и большевиков они воспринимали как непрошенных пришельцев, чужаков. Интернационализм им, конечно, нравился. Но так, как они сами его понимали, пусть каждый сидит у себя дома и не лезет в дела соседа. Это было традиционное крестьянское мировоззрение, замешанное на местном патриотизме. Такое же, как во времена атамана Сирко. Донациональное, по сути. На каком языке малевать надписи на флагах, махновцам было все равно. «2-й сводный пех. полк повст. армии УКРАИНЫ МАХНОВЦЕВ», — без соблюдения любых правил правописания красуется на одном из знамен батькиного воинства. Зато по-русски.

Федор Щусь уступил лидерство Нестору Ивановичу летом 1918 года в лесу под Гуляйполем.

Широкую натуру Нестора Ивановича вообще возмущала тотальная «украинизация». Соответствующий эпизод имеется в его воспоминаниях. На железной дороге в 1918 году Махно столкнулся с чиновником, требовавшим, чтобы с ним отныне разговаривали только на «державной». Великий украинский анархист тут же возмутился. Мол, кто смеёт мне указывать, на каком языке говорить? Я — Махно! А ты кто? Сильная личность вступила в конфликт с государством. И победила. Вполне в духе анархистской теории. Но на практике.

Примечательно, как Махно стал первым номером среди повстанцев — добился места лидера. До поры до времени он был просто рядовым бойцом в банде матроса Щуся. Ничем себя не проявлявшим. Так продолжалось до того момента, когда австрияки (а это была их зона оккупации) не загнали летом 1918 года щусевцев в какой-то лес. По воспоминаниям будущего начальника штаба махновской армии Белаша, яркий демонстративный Щусь внезапно пал духом и собрался отсидеться в этой чащобе. Зато Махно буквально встал на дыбы и призвал всех идти на прорыв. Тогда повстанцы и заявили: «Отныне будь нашим батьком, веди, КУДА ЗНАЕШЬ!»

Прорыв удался. Щусевцы стали махновцами.

В этом отрывке из воспоминаний Белаша — вся суть тайны лидерства. Веди, куда знаешь. Сними с нас ответственность. Ты — решительный. Тебе и решать. Какой бы физической силы и ума ни был самец, а если нет в нем решительности, тащиться ему вечно на вторых и третьих ролях. И будет верховодить им волосатая обезьяна, вроде того же Нестора. Ничем, вроде бы, не примечательная. Не отдающая ни журналов, ни часов.

Анархия начинается, когда в стране исчезает лидер. Вдруг, словно ниоткуда, выпрыгивают десятки маленьких вождей и вождишек. Атаманы рождаются, как грибы после дождя. Щуси и Григорьевы, Волохи и Ангелы, Зеленые и Маруськи. Петлюра с его претензией быть «головным атаманом».

И белые генералы той эпохи неуловимо смахивают на атаманов. Шкуро и Слащев — тоже атаманы. Только с широкими золотыми погонами на плечах и двойными лампасами на бриджах. Меньше всего они напоминают чинных кабинетных «их превосходительств» дореволюционного царского времени. Их тоже родила революция, хоть они и контрреволюционеры. На предводителя банды взломщиков похож в своей кепке Ленин. Еврейско-кавказской мафией шагают за ним с фомками и револьверами Троцкий-Бронштейн, Яша Свердлов и Сталин с подельником Орджоникидзе. Пацаны на дело идут — брать Госбанк. И взяли же! Только потом передрались насмерть, когда добычу делить стали.

Параллели улавливаете? Если улавливаете, то знаете и продолжение. Всякая анархия непременно заканчивается диктатурой. На то она и мать ПОРЯДКА.

9 августа 2014 г.

Во время Гражданской войны писатели отступали от нее без боя.

«Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!» — написал как-то Владимир Маяковский. Мало ли, что ты хочешь, думалось мне. Штык — это штык. Настоящее оружие, хоть и холодное. А перо… Конечно, им тоже можно вызвать помрачение в мозгах. Но убить насмерть — нереально. Сам Владимир Маяковский, кстати, во время Гражданской войны на фронт не торопился. Несмотря на весь революционный пафос, внезапно вспыхнувший в нем, остался в тылу. Весело проводил время в Петрограде и Москве, работал в агитационных органах, выпуская так называемые «Окна сатиры РОСТа».