Только собрался — в последний уже раз — спуститься с лестницы во двор, как заметил, что рядом со мной стоит тот самый долговязый малый, с которым мы втягивали наверх бочку. Судя по его взгляду, он меня тоже узнал. В руке долговязый держал факел (только при его свете и можно было хоть что-то разглядеть в наступившей темноте). На вид ему было лет тридцать пять — сорок. Черт лица толком не разглядеть — вся рожа в саже. Бороды у него не имелось, но зато наличествовали усы. Красивые, наверное… были. Пока не обгорели.

Внезапно я понял, что испытываю к этому человеку какое-то необъяснимое тёплое чувство. Наверное, всё дело было в совместном вытягивании бочки.

В общем, сразу уходить со стены я раздумал, а вместо этого сказал, кивнув в сторону парапета:

— Не понимаю, что тут могло гореть? Сплошной же камень…

Чумазый долговязый покачал головой.

— Не совсем, — сказал он. И начал, помогая себе руками, обстоятельно объяснять: — Понимаете, стена как делалась? Два частокола (ладони напротив друг друга), между ними — земля (горизонтальное движение кистями), ну а поверх — камень (тут долговязый сделал руками такое движение, будто бы брал в руки невидимый шар). Только стена старая, давно починить надо было, камни кое-где отвалились, а кое-где держались только на честном слове. Ну а под ними — древесина. Да и к тому же, пока они в первый раз лезли, мы их сверху кипящим маслом угостили. Вот потому оно потом так хорошо и занялось…

Я кивнул:

— А, ну тогда понятно…

Мы стали спускаться вниз. Львиную долю внимания я тратил на то, чтобы не поскользнуться на мокрой лестнице. Чтобы избежать этого, приходилось вцепляться в перила. Как я по ней с бочкой шёл — уму непостижимо…

Но вот наконец твёрдая земля. Во дворе — темно, как у негра в… за пазухой.

— Ты не мог бы мне посветить? — попросил я своего долговязого спутника. — Я тут где-то оставил своё оружие. Хотелось бы найти, но чувствую — будет непросто.

— Это точно, — согласился долговязый, поводя факелом из стороны в сторону.

Я пнул пук соломы. Под ним обнаружился глиняный горшок. Обогнул телегу, раскидал ворох полуобгоревших тряпок — может, их навалили на мои вещи, когда я наверху был? Но под тряпками моего имущества не оказалось.

— Что у тебя было? — поинтересовался долговязый, следуя за мной и тоже поглядывая по сторонам.

— Кольчуга, щит. Меч, наручи, рукавицы, шлем, пояс… Да всё.

— Вон какой-то щит. Не твой?

— Нет.

— Жаль. Слушай, бери факел и сам ищи свои вещи… Мне недосуг. Ты — человек Родриго?

— Я свой собственный человек.

— А зовут как?

— Андрэ де Монгель, — буркнул я.

Как их гребаный город сначала от врагов спасать, а потом от пожара — так нате вам пожалуйста, а как попросишь простое дело сделать — посветить факелом и помочь найти пару железяк — так оказывается, что у них «дела». Пробурчав ещё что-то раздражённо-неразборчивое, я вырвал факел из рук долговязого и пошёл дальше по двору вдоль стены, разгребая ногами солому. От усталости кружилась голова, во рту был привкус крови и пыли, нещадно ныло бедро, по которому проехались топором ребята из засады…

Я отошёл от долговязого всего на несколько шагов, как заметил, что, миновав ворота, в нашу сторону направляется несколько вооружённых людей. Долговязый, видимо, заметил эту процессию немного раньше, чем я, и ждал, когда они подойдут ближе.

Я вгляделся в фигуру первого идущего и решил пока отложить поиски своих шмоток. Первым был Родриго. Был он без коня и почему-то имел весьма мрачный вид. Рядом с ним шли Ангулем и Этьен. На некотором отдалении ехал Рауль. За ним — прочие рыцари.

Мне стало интересно, и я пошёл обратно, чтобы осведомиться у Родриго, что же его так опечалило. Мы ведь вроде бы победили?

Родриго, подойдя к долговязому, кивнул ему как старому знакомому. Перебросились несколькими словами. Тут Родриго заметил моё приближение и повернулся ко мне. Долговязый — за ним.

— А кстати! — заговорил барон. — Позвольте вам представить сьера Андрэ. Искусный рыцарь и вообще человек достойный… Андрэ, познакомьтесь — это барон Бернард де Эгиллем…

Бернард, улыбаясь, протянул мне руку:

— Да мы, кажется, уже познакомились…

Хватка у него была стальной.

— Между прочим, барон, — продолжал разливаться Родриго, — именно сьер Андрэ, прорвавшись через ряды вигуэрцев, свалил Роберта!..

— Вот как? — снова чуть улыбнувшись, спросил Бернард, смотря мне в глаза, не отводя взгляда.

Я чуть пожал плечами: мол, так получилось. Решил и сам вставить словечко:

— Если бы Родриго не оттянул на себя всех солдат, окружавших Роберта… И Этьен…

— Да он к тому же ещё и скромник! — засмеялся Родриго.

Родриго ещё что-то говорил, но Бернард, не слушая его, продолжал смотреть мне в глаза. Снова протянул руку. Сжал — ещё твёрже, чем в первый раз.

— Я ваш должник, — серьёзно сказал он.

Я хотел уж было ляпнуть что-нибудь типа «пустяки», «не стоит» или «всегда пожалуйста», но вовремя проглотил эту идиотскую и совершенно неуместную здесь реплику. Взгляд Бернарда ясно говорил: это не ерунда, не «пустяки» и не пустое обещанье. И внезапно я понял, что если потребуется, то этот человек с готовностью представит мне в помощь всё своё имущество, все связи и всех своих людей. Этот взгляд говорил: ты равен мне, я предлагаю тебе свою дружбу и буду рад, если ты примешь её.

Рыцари ночевали внутри Эгиллемского замка, пехотинцы по большей части разместились в городе. В замке кроватей не хватило (те, кому они не достались, легли на полу или на скамьях), однако я оказался в числе избранных. Ни одеял, ни постельного белья, зато в избытке имелись звериные шкуры. Я устал настолько, что едва не рухнул на кровать сразу, как только её увидел. Но всё же сначала решил снять сапоги. А когда наклонился, в правое бедро впилась резкая боль — в том месте, где по мне попали топором. Чёрт, совсем забыл! Я стянул штаны… М-да…

Рана была довольно глубокой, хотя никакие важные артерии вроде бы не были задеты. Крови натекло преизрядно, но это же обстоятельство обернулось мне на пользу — когда кровь подсохла, штанина прилипла к ране и сыграла роль повязки. Сейчас кровотечение возобновилось. Пришлось посылать за горячей водой и чистыми тряпками. Зашивать порез я не стал. Промыл, замотал потуже и завалился спать.

Наутро бедро опухло и покраснело. Кроме того, оно нещадно болело. Я снова промыл его и поменял повязки. Двигать ногой было больно. Ходить — ещё больнее. М-да… А вчера я с такой раной полночи пробегал по городу…

Хромая, вышел во двор. Хорошо бы найти Тибо. Будем надеяться, что мой толстяк цел…

— Господин Андрэ!

Я повернулся. Меня окликнул один из пехотинцев Родриго.

— Тут ваш слуга вас искал…

— Так он здесь?

— Ну да, ещё со вчера. Всё спрашивал, не видел ли кто вас. Но никто ж толком не знал, где вы разместились…

— Понятно. Где он сейчас?

— Видите там, справа?.. Там, значит, кухня будет, — он махнул рукой, показывая, — а за кухней сарайчик. Ну так вам в этот сарайчик не надо, а надо дальше. Слуга ваш в конюшне спал, а конюшня ровно за тем сарайчиком будет. Только не знаю, сейчас он там ещё или уже нет.

— Спасибо, приятель. — Я кивнул солдату и двинулся в указанном направлении.

Из кухонной двери густым потоком изливались запахи еды. Рядом толклись люди — «наши» и местные вперемешку. Со мной здоровались. Почтительно.

Не обнаружив Тибо в конюшне, я отправился дальше. Нашёл я Тибо, естественно, у кухни. Морда в жире, челюсти что-то усердно перемалывают… Вот скотина! Я его ищу, а он тут, понимаете ли, брюхо набивает!

Тибо, увидев меня, оживился, кинулся ко мне:

— Ваша милость! А я вас тут всё ищу, ищу…

Мне захотелось взять его за ухо, но разум человека двадцатого века возобладал над рефлексами сьера Андрэ.

— Вижу я, как ты меня ищешь.

На лице Тибо отразилось самое искреннее изумление, перемешанное с обидой.