— Что мне делать? Как быть?! — с отчаянием восклицал Спиру Василиу. — Не могу же я превратиться в пароход! Украсть пароход и бежать? Но как? Как?
Нужно что-то предпринять. Необходимо! Ты молод, умен, предприимчив, смел! Ты должен что-нибудь придумать! — твердил господин Зарифу, хватая его за лацканы пиджака и обдавая легким запахом разлагающегося трупа.
Спиру Василиу вставал и, выйдя на лестницу, хватался за голову. Потом бесцельно бродил по констанцским улицам, забирался в кабачок к Панайтаки и просиживал там целыми часами перед четвертью литра цуйки, пока хозяин его не выгонял. Тогда он шел к себе на квартиру и ложился, но не мог заснуть и долго ворочался с боку на бок, пытаясь найти выход и не находя его в своем разгоряченном мозгу. Но проходило два-три дня, Анджелика меняла гнев на милость. Спиру снова парил в небесах и потом снова, когда на нее находил дурной стих, впадал в отчаяние. Он чувствовал, что больше не может, что у него не хватает сил терпеть эти капризы. Иногда ему даже приходила в голову мысль покончить с собой, но одна улыбка, один взгляд черных, глубоких глаз Анджелики переполняли его восторженной, униженной, рабской радостью.
В один из таких счастливых дней он купил билеты в цирк и пригласил Анджелику, которая, по этому случаю, нарядилась в узкое розовое шелковое платье с короткими пышными рукавами, которое очень шло к ее черным, как воронье крыло, волосам. Но вместе с тем это платье напоминало чем-то ночную рубашку, и Спиру Василиу не мог удержаться от гримасы. Он на своем веку видел немало хорошо одетых женщин и знал, как должно выглядеть красивое платье. Безвкусный наряд Анджелики унижал его. В прежнее время он никогда не решился бы выйти в город с дамой в таком наряде. Но Спиру слишком боялся рассердить Анджелику малейшим намеком на ее платье. Стиснув зубы, он старался не глядеть по сторонам, но не мог не чувствовать на себе любопытных, а иногда и насмешливых взглядов окружающих.
Выйдя из цирка, он пригласил ее есть мороженое в ресторан «Морские чары».
— У нас будет много денег — у твоего папы и у меня, — говорил он ей по дороге. — Мы будем одевать тебя в лучших парижских домах.
— Все это сказки, — улыбалась Анджелика. — Какие деньги?
— Увидишь, — твердил Спиру. — А деньги у меня были и будут, так же как и у твоего отца. Ты будешь одеваться у лучших портных, дорогая: у Скиапарелли, у Баленсиаги, у Пату, у Пакэна; будешь ездить на примерку в их роскошные салоны, где нога утопает в толстых, пушистых коврах. Откуда-то струится мягкий, невидимый свет; воздух насыщен ароматом тонких духов Ланвэна: «Moment supreme», «Adoration», «Desir», «Invitation». Закрой глаза и представь себе, что ты там. Примерка кончена, ты спускаешься на улицу, где тебя ждет сверкающая, роскошная машина. Веду ее я. Мы катим по бульварам к Елисейским полям… Вечером мы приглашены к кому-нибудь из знаменитостей. Там тебя окружают международные богачи, почтительно целуют тебе руку, какой-нибудь Вормсон, нефтяной король, или модный ювелир Мастокьян, богатые американцы, приехавшие развлекаться в Париж, аргентинские или бразильские плантаторы с бриллиантовыми перстнями чуть ли не на всех пальцах — у одного такого, я помню, в кольце и в галстуке было по крупному розовому бриллианту, — словом, Анджелика, люди, у которых есть власть и деньги. В прежние времена я видал, бывало, как где-нибудь в Александрии или в Марселе им грузили на пассажирские пароходы собственные машины — только для того, чтобы они могли, не покупая другого лимузина, ездить играть в карты, заворачивать миллионными, аферами в Египте или кататься по южной Франции. Я в те годы был глупцом. Меня не интересовали деньги, хотя у меня были в этом отношении великолепные возможности. Но теперь для тебя я скоплю горы золота, и ты будешь у меня так же богата и элегантна, как любая из женщин, которых можно встретить в больших международных отелях. Ты сможешь вести шикарную жизнь в одной из таких гостиниц, где нам будут отведены целые апартаменты; мы познакомимся с мировыми богачами, нас будут приглашать на приемы, где ты встретишь знаменитых киноартистов, модных художников и нашумевших в Париже писателей. Все будут любоваться твоей красотой… твоими нарядами… потому что ты действительно будешь хорошо одета, — закончил он с усмешкой, боясь рассердить свою капризную спутницу.
Анджелика молчала, погрузившись в свои мысли. Они спустились на мол, где медленно прогуливались парочки, а иногда и целые группы весело разговаривавшей, шутившей, перекликавшейся молодежи. За «Морскими чарами» начинался порт. Отсюда виднелось здание Морского вокзала, за ним мачты, столбами поднимавшийся в небо дым и высокая, как дом, корма грузового парохода, водоизмещением в десять тысяч тонн, стоявшего у пристани против Морского вокзала. Спиру без умолку болтал, упиваясь собственным красноречием, воскрешавшим его воспоминания о шикарных господах и, особенно, о шикарных, богатых, беззаботных женщинах, которых он встречал в больших портовых городах, да и вообще о всем том, что всегда его притягивало и прельщало, заставив его потратить лучшие годы на периферии того блестящего мира, который теперь, когда он о нем рассказывал, представлялся ему выдуманным, ирреальным, обманчивым, как сон, как ежеминутно готовый исчезнуть мираж. Настоящий, реальный мир был здесь, вокруг него: бетонная пристань; сердитое море, безжалостно колотившее волнорез; дымившие в порту грузовые пароходы; равнодушные юноши с засученными рукавами, пившие пиво за соседними столиками…
То, о чем он рассказывал Анджелике, было так далеко… Да и существует ли еще все это на самом деле? Не померли ли все эти шикарные господа и дамы, как дядюшка господина Зарифу в Пирее? Держится ли еще на своих очень тонких и непрочных ходулях весь этот призрачный мир роскоши и наслаждений? Одного толчка, одного порыва ветра достаточно, чтобы он рухнул, рассыпался на мелкие обломки, бесследно исчез. «Сколько еще времени это может продлиться там? — с тревогой спрашивал себя Спиру Василиу. — Хоть бы хватило на мой век!..»
Он взял Анджелику за руку и крепко ее стиснул.
— Ты любишь меня, Анджелика? — прошептал он, наклоняясь к девушке.
Она отдернула руку и, не отвечая, продолжала есть мороженое. Спиру наклонился еще ниже:
— Знаешь что? Давай поженимся. Чего еще ждать? Нет никакого смысла откладывать… Я с завтрашнего дня займусь подготовкой бумаг. Хочешь?
Анджелика стала вдруг очень серьезной и положила свою ложечку на стол.
— Ты мне позволишь завтра же начать формальности? — повторил Спиру, блаженно улыбаясь.
— Ни в коем случае! — сказала Анджелика с такой решительностью, что сама, спохватившись, заставила себя прибавить:
— Подождем еще… может быть, дня через два, через три…
Спиру позеленел. Две девицы, сидевшие несколько поодаль от них с воспитанниками Морской офицерской школы, шепнули что-то своим кавалерам. Те оглянулись и засмеялись, а потом начали очень оживленно о чем-то разговаривать с девицами, то и дело поглядывая на Спиру с Анджеликой и покатываясь со смеху. Спиру был так расстроен, что ничего этого не замечал, да и в другое время вряд ли обратил бы внимание на молодежь, но Анджелика побледнела и даже изменилась в лице.
— Плати и пойдем, — проговорила она чуть слышно, — скорее!
В ее глазах стояли слезы. Не дожидаясь, пока он расплатится, она встала и пошла между столиками к выходу, сопровождаемая восхищенными взглядами пивших пиво моряков. Спиру пришлось долго ждать официанта. Наконец расплатившись, он бросился бегом за Анджеликой и едва догнал ее под соснами — уже над Казино. Она, очевидно, торопилась домой. Он взял ее под руку и почувствовал упругость молодого тела и нежную, прохладную кожу.
— Что случилось, Анджелика? — спросил он, запыхавшись, потому что ему пришлось бегом подниматься по лестнице, а годы были уже не те. — Что с тобой, дорогая?
— Ах, оставь меня в покое! — крикнула Анджелика, вырываясь. — Пусти же, наконец!
Она повернулась к нему спиной и быстро зашагала дальше. Спиру бежал за ней, бормоча что-то испуганным, умоляющим голосом. Прохожие оглядывались на них. Анджелика упрямо шла вперед, покусывая губы, и остановилась только дойдя до дому:
