Емельян продвинулся на несколько миль далее и на следующий день снова оказался первым, впереди Луки Георге и Вангели, а соседей его опять в списке не было.

Прошло три дня. Адам находился на куттере Луки, который только что выгрузил рыбу и возвращался к своей бригаде, и беседовал со старшиной Павеликой — смуглым моряком с черными, сильно тронутыми сединой волосами. Оба сидели в застекленной рубке: Павеликэ медленно вращал штурвал, не отрывая глаз от компаса. Адам курил папиросу.

— Тяжело! — жаловался старшина. — Каждый месяц мы двадцать пять дней в море. Так по жене соскучишься, что спать не можешь. А тут еще жарища. Лежишь и думаешь о бабе, чуть с ума не сходишь. На правый бок ляжешь — не спится, на левый — еще хуже, на спину повернешься — не идет сон да и только! А на животе разве заснешь? Какой уж тут сон!

Адам заметил, что уголком глаза Павеликэ смеется, хотя все это говорилось совершенно серьезно. Адам расхохотался:

— Что поделаешь, такая служба…

— Домой возвращаешься, думаешь: «Ну, теперь держись, зацелую-замучаю». Вернешься… а пыл, оказывается, прошел. И в мыслях того нету. Пока тебя разберет, опять в море пора! А в море опять начинается…

Павеликэ с чувством вздохнул, следя за парой дельфинов, игравших впереди куттера. Они круто поворачивали, мелькая то справа, то слева, их длинные черные туловища с желтым брюхом молнией сверкали в воде, на мгновение сходились, потом снова стрелой расходились в стороны.

— Видите? — спросил Павеликэ.

Он был совершенно серьезен, смеясь одними глазами, отчего на висках у него собирались морщинки.

Адам громко расхохотался, Павеликэ посмотрел на него искоса.

— А известно ли вам, — сказал он, — что мы получаем только по шестисот лей в месяц, тогда как рыбаки зарабатывают до двух тысяч, а иногда и до двух с половиной? Считается, что у нас восьмичасовой рабочий день. А когда мой бородач Лука круглые сутки ловит рыбу, я что, сплю? А когда приходится в море чинить мотор и хороводиться все ночи напролет с вашими рыбаками, которые умеют спать только у себя в Даниловке, это как считается?

— Кажется, вы уже поднимали этот вопрос на производственном совещании? — спросил Адам.

— Поднимали, да что толку?

— Вот тут-то вы, брат Павеликэ, и ошибаетесь. Министерство решило уравнять ваш заработок с рыбацким. С первого числа будущего месяца вы будете получать столько же.

Павеликэ повернулся и посмотрел на Адама:

— Это вы устроили?

— Нет. Областной комитет партии обратился к министерству и министерство приняло такое решение.

Павеликэ помолчал.

— Это неплохо. Совсем неплохо! — заметил он, немного погодя.

— Справедливо, — сказал Адам.

— Правильно, что и говорить. При хорошем заработке и работа иначе спорится.

— Скажи жене, — продолжал Адам, не глядя на Павелику. — Пусть тоже порадуется. Когда вернешься с моря…

Крепившийся до сих пор Павеликэ не выдержал и при последних словах Адама разразился неудержимым хохотом.

— Смотри, ты с курса сбился, — сказал тот, глядя на компас.

Через час на горизонте показались скучившиеся лодки.

— Что это у них? — удивился Павеликэ.

Адам, не отвечая ему, напряженно вглядывался вдаль, все еще не понимая, что там происходит. Лодок было штук восемь или девять, рядом с ними покачивались два куттера. Рыбаки, стоя в лодках, возбужденно размахивали руками. Адам вышел, держась за мачту, на палубу. Теперь уже явственно слышалась брань, ожесточенные крики. Когда Адам на своем куттере, наконец, подошел поближе, он разглядел Емельяна с его бригадой, которых окружали рыбаки целых двух бригад. Свирепо выпучив глаза, отчаянно ругаясь и потрясая кулаками, они наседали на Романова. Один, бывший ближе всех, нагнулся и, схватив весло, замахнулся на Емельяна, но другие во-время его остановили. Когда Адам спросил, в чем дело, рыбаки повернулись к нему и стали кричать, перебивая друг друга. Оказалось, что они застали Емельяна за «проверкой» чужих снастей и решили его утопить. Емельян и рыбаки его бригады стояли в лодках пристыженные и сердитые, требуя, чтобы их оставили в покое.

— Говори, следует ему бабайкой по голове съездить или не следует? Говори! — вопил, обращаясь к Адаму, рыбак, схвативший весло, потом снова поворачивался к Емельяну:

— Мы на тебя работать не согласны, разбойник ты этакий! Контрабандист проклятый!

— К черту! — кричали другие. — К черту!

Рыбаки уже полезли вперед, собираясь стащить Емельяна с лодки и бросить в море, но в эту минуту раздался голос Адама:

— Стойте, рыбаки! Погодите!

Он был выше большинства из них и потому все его услышали и увидели, как он поднял руку, пытаясь их остановить:

— Стойте! Поговорим! Как было дело? Как вы его застали? Неужто правда, что он ваш улов забрал?

В глазах Емельяна блеснула надежда: Адам за него, он его защитит. Но Адам, не обращая на него никакого внимания, терпеливо слушал обиженных рыбаков. Сомнений быть не могло: рыбу украл Емельян.

— Сам посуди, — кричали они, — следует его за это утопить или нет?

— Ну вот еще! Как так утопить? — сказал Адам. — Где это видано? Отберите у него рыбу и поделите между вашими двумя бригадами.

— Там и нашей немало! — запротестовали рыбаки из бригады Емельяна.

Адам рассмеялся:

— Ничего не поделаешь. Сами виноваты…

Пока рыбаки перегружали рыбу из одних лодок в другие, он перебрался к Емельяну и уселся против него на банку. Романов молча крутил цыгарку.

Он был мрачен. Другие рыбаки, покончив с рыбой, окружили их.

— Ну, брат, вот тебе и практика, — сказал Адам.

— Убирайся ты к черту! — проворчал Емельян. — Я в свое время с тобой иначе обошелся. Забыл, значит.

— Ты меня защищал… но ведь я был невиновен, — ответил Адам. — И, защищая меня, ты поступал справедливо. А теперь, если я за тебя вступлюсь… на что это будет похоже?

Емельян молчал.

— Как же быть, Емельян?

Молчание.

— Чего ж ты молчишь? — настаивал Адам. — Боишься?

— Нет, — буркнул Емельян.

— Ему стыдно, — сказал Афанасие, сидевший в одной лодке с Романовым.

Емельяна заметно что-то мучило. Наконец, его прорвало:

— Это вы виноваты!

— Кто мы? — спросил Адам.

— Вы, коммунисты!

— Как это у тебя получается? — рассмеялся Адам.

Рыбаки пододвинулись еще ближе. Всем было интересно послушать, что скажет Емельян, который был известный ловкач и умел всякий разговор повернуть в свою пользу.

— А очень просто, — заявил он, — не глядя в глаза Адаму. — Механизируйте рыболовство, тогда никто красть не станет! Когда работаешь на машине, на механических тралах, небось, не украдешь! А пока этого не будет, все равно будут красть!

Рыбаки восхищенно переглянулись: «Ну и пройдоха же этот Емельян! Опять вышел прав!»

— Вы что же? — смеясь обратился Адам к рыбакам, — согласны с тем, что он вас в воры записал? А тебе, Емельян, сегодня все равно быть битым. Ведь по-твоему выходит, что все рыбаки прирожденные воры и никак не могут, чтобы не красть. Вот услышит тебя кто-нибудь честный и побьет.

— А мы что ж, выходит, не честные? — обиделись рыбаки из бригады Романова.

— Как не честные, честные! — смеялся Адам. — К соседу руку запустить, конечно, случалось… а впрочем, конечно, честные.

Их тоже разбирал смех: вот так Жора!

— Слушай, Емельян, — сказал Адам, — по-моему, дожидаться механизации, а уже потом становиться честными — не дело. Мы умнее. Вор всегда глуп. Возьми в пример себя. Ведь как ты трудился, когда брал рыбу с чужих снастей, а что из этого вышло? — один срам. Так оно всегда с воровством: возни много, а в результате, глядишь — убыток. Воровство выгодно только в капиталистических странах, и то только, если сразу украсть много. Тогда и орден получишь. А если украсть мало — сколько под силу бедному человеку — то и там в тюрьму сядешь. А у нас, например, если бы ты свою снасть, скажем, вдвое или втрое удлинил, то и рыбы бы вдвое или втрое больше выловил, и она бы считалась твоей, и все бы тебя хвалили: «Ну и хват же этот Емельян! — говорили бы люди, — прямо рыбацкий атаман!» А то смотри, что вышло? Все тебя ругают, все на тебя плюют, даже топить собираются. На селе, когда вернешься, тоже стыда не оберешься.