Мегалитические постройки – Стоунхендж близ Сальсбери
Здесь можно было бы также указать, что Тацит "слишком часто умалчивает о самых важных моментах" (Моммсен).
В те времена, относительно которых дошли до нас древнейшие исторические известия, германцы испытали влияние народов более высокой культуры – кельтов и римлян, с которыми у них были оживленные сношения. Поэтому-то и трудно отделить у них национальное от чужого. Кроме того, исторические известия на несколько столетий почти совершенно покидают нас. Мы почти совершенно ничего не знаем об отношениях внутри Германии в промежуток времени от Тацита до переселения народов. Это переселение народов само образует заключительный акт пограничных битв между римлянами и варварами и многовековых многочисленных походов кельтов и германцев на юг. Но мир, в котором поселились германцы, не был для них совершенно чужим. Уже с начала императорского периода германцы в постоянно возрастающем числе входили в состав империи в качестве колонистов или солдат, а под конец также в качестве могущественных министров. Следовательно, они усвоили себе кое-что римское, и, во всяком случае, в этот промежуток времени не было места для самостоятельного развития их собственных религиозных установлений и воззрений. Однако не следует думать, что поэтому они потеряли все самобытное. Мы уже определили древнегерманское достояние в мифических составных частях, которые срослись с историческими сказаниями из времени переселения народов в одно героическое сказание. Нельзя отрицать древнегерманского характера и в некоторых чертах периода обращения в христианство. Но мы не можем соединить эти черты в одну целую картину религии.
Иначе сложились условия для северных племен. Хотя страна, из которой переселились в Англию англы и саксы – Голштейн, Шлезвиг и Ютландия, – и не лежала совершенно вне кругозора римлян, но все-таки находилась вне области их влияния. То, что эти племена перенесли отсюда в свое новое отечество, было чисто германским достоянием. В самой Англии они также в течение более долгого времени оставались довольно несмешанными. Здесь ход дела был не таков, как в Галлии, где германцы овладели наследством римско-галльской культуры. Римское господство в Британии уже исчезло прежде, чем там поселились англосаксы; с туземным населением, христианами-бриттами, поселенцы мало смешивались, они их просто оттеснили. Поэтому англосаксонская литература имеет для нас высокую ценность. Хотя она и происходит из христианского времени, тем не менее в своих магических изречениях и особенно в героических сагах она сохранила для нас древнеязыческие представления. Богатый мир сказаний и мифов, о котором Беовульф отчасти нам сообщает, отчасти позволяет догадываться, мир, интересные параллели которому доставляют датские саги и даже голштинские народные суеверия, дает нам возможность взглянуть на то, что северные германцы создали без постороннего влияния. То же самое относится и к некоторым отдельным частям из Саксона, например к песням о Старкаде. Такие создания германской поэзии, образовавшиеся в своих существенных чертах еще в языческое время, составляют важное вспомогательное средство для критики немецких героических сказаний и северной мифологии.
Завоевание англосаксами Англии, а также поход Хоцилайка (Hygelac) к берегам Северного моря (начало VI в.) были прологом к походам викингов, благодаря которым норвежцы и датчане со времени около 800 г. находились в постоянных сношениях с Францией и Британскими островами; при этом они не только опустошали берега и страны далеко вверх по течению рек, но также основывали поселения и государства в Ирландии, Нормандии и Англии. Эти живые отношения к христианской культуре должны быть приняты в расчет в несравненно большей степени, нежели влияние основанной также около 800 г. миссионерской епархии Гамбург – Бремен, которая предприняла обращение скандинавского севера, но достигла лишь ничтожных результатов. Напротив, многие датчане и норвежцы, пробывшие подольше в Англии или Ирландии, получили большее или меньшее понятие о христианстве. Исландцы сначала имели особенно оживленные сношения с Ирландией. X в. представляет время постепенного внедрения христианских влияний в среду скандинавского населения. К середине X в. на норвежском престоле сидел король Гакон Добрый (935-961 г.), который, будучи воспитан в Англии при христианском короле Адельстейне, сам сильно тяготел к христианству и, может быть, даже был христианином; но он натолкнулся на такое враждебное отношение, что должен был отказаться от мысли обратить в христианство свою страну. Этого достигли позднее на одно поколение храбрый Олаф Триггвазон и после ранней смерти последнего Олаф Гаральдсон (позднее причисленный к святым). С историей этих князей мы знакомы подробно; впрочем, она не свободна от легендарных прикрас.
Уменьшенный снимок одной страницы Codex Argenteus из Упсалы. Отрывок из готского перевода Библии, сделанного епископом Ульфилой (из Нагорной проповеди с большею частью "Отче наш"). Написан в IVв. н.э.
В этот промежуток времени, при переходе от язычества к христианству, в Норвегии и Исландии возник тот цикл представлений, которые вошли в некоторые рассказы (саги) и песни Эдды; многие из этих песен прямо относятся к X в. Следовательно, они возникли не без побуждения со стороны более высоких культурных элементов, которые влияли на еще неразвитых скандинавов из Англии и Ирландии. При этом нужно иметь в виду и христианские мысли, и кельтские саги и поэзию, и, наконец, также классическую литературу, которую особенно усердно изучали в Ирландии. Вопрос о степени, в которой выказывалось действие этих различных сторон, является у современных ученых еще очень спорным. Впрочем, некоторые данные напоминают о необходимости при оценке этих чужих влияний быть осторожным. Таковы, во-первых, произведения искусства, золотые украшения, драгоценности, рога и т.д. с мифическими сценами. По Ворсаэ (Worsaae), Стефенсу и другим, эти предметы должны быть древнее периода викингов; а так как в них представляются известными разнообразные мифы, то в этих предметах может содержаться доказательство того, что истории Одина и Фригга, Бальдера и Локи, может быть, уже около 700 г. были в существенных своих чертах известны на Севере. Подобного же результата достигает Финнур Ионсон через рассмотрение кеннингаров из древнейших стихов скальдов; эти стихи предполагают уже известным столь же значительный список мифов, какой был и в конце IX в.
Волшебное заклинание. Рукопись X века. Мерзебург
Таким образом, несомненно, что признать северную мифологию за чисто искусственный продукт, возникший около времени появления христианства или даже позднее, было бы не только невероятно само по себе, но и противоречило бы действительным фактам. Искусственная поэзия скальдов нашла уже целую сокровищницу рассказов, развила ее, фиксировала, но при этом и перемешала с чуждыми чертами.
Хотя и не всегда, но в отношении некоторых черт можно указать, что из частностей представляет собой новое или старое, чужое или свое, первоначальное или выдуманное придворными поэтами. Миф о Рагнароке и веру в Валгаллу уже довольно давно стали причислять к более поздним составным частям. Мировая драма в Волюспе: космогония, грех богов, мировая катастрофа – столь же мало принадлежат древнему периоду. Но если вся система в том виде, как она находится перед нами, и не есть первоначальная, то все-таки многие отдельные мысли и рассказы легко могут принадлежать древнему язычеству. В отношении космогонических черт немецкое язычество доставляет хотя и немногочисленные, но верные параллели. Смерть Бальдера, несомненно, первоначальный миф, но значение ее, как прелюдии к кончине мира, присочинено позднее. Здесь ясно обнаруживается, как первоначальные элементы могли преображаться при измененном освещении. Таким образом, вовсе не лишено вероятности, что около середины X в. какой-нибудь язычник-скальд, знакомый с христианской системой, в противовес последней изобразил в Волюспе языческую картину мира, которая, следовательно, образовалась под косвенным влиянием христианства, но из языческих понятий (Финнур Ионссон). Иначе обстоит дело со многими чертами из Гильфагиннинга, где рядом сопоставлены христианские мысли (всемирный отец), совершенно искусственная систематика (система двенадцати богов, номенклатура жилищ богов) и настоящие мифы (Имир и проч.), находящиеся на разных ступенях образования. Вообще такие различные ступени образования мифов могут быть указаны с ясностью. Рядом с настоящими мифами природы (смерть Зигфрида и Бальдера, бой Беовульфа с Гренделем, Фрейр и Герда, молот Тора, Ожерелье) мы встречаем несколько этиологических (произведение Ригом трех сословий, миф скальдов о поэтическом напитке); другие мифы развиты на манер сказок (путешествие Тора в Утгардлоки); некоторые объяснены или аллегорически, или евгемеристически уже в самом рассказе, в котором они дошли до нас. Иногда древние элементы соединены в новый, трудно понимаемый комплекс (Иггдразиль). Вообще здесь фантазирующие мифологи могут найти для себя свою лучшую добычу, а серьезный исследователь – труднейшие задачи.
