Состояние форпоста намного превысило его ожидания. За годы запустения строения обветшали, но большая часть стен осталась нетронутой. Это сбережет им многие недели тяжкого труда по валке леса.

Знакомство Генри с местными племенами (по-крайней мере поверхностное) представляло еще один яркий контраст по сравнению с неудачей в Форт-Юнионе. Он выделил отряд под руководством Алистера Мёрфи и осыпал подарками своих новых соседей, в основном небольшие племена плоскоголовых и воронов. Генри обнаружил, что отношениям с местными племенами он обязан дипломатии своего предшественника. Оба племени казались довольными возрождением поста. По-крайней мере, они охотно торговали.

Вороны были богаты лошадьми. Генри выменял у них семьдесят две лошади. Горы Бигхорн окружала сеть рек, и капитан Генри вознамерился энергично использовать своих мобильных теперь трапперов.

Две недели Генри не переставал оглядываться, словно неудачи могли подкрасться к нему со спины. Он позволял себе лишь небольшую толику оптимизма. Может, его удача переменилась? Но он ошибался.

Хью Гласс стоял перед развалинами Форт-Юниона. Ворота лежали на земле. Их сорвали с петель, когда капитан Генри покинул пост. Внутри тоже царил разгром, остатки неудавшегося предприятия. Все дверные петли были сняты, как полагал Гласс, для нового поста. Частокол разобрали на бревна, которые, по всей видимости, использовали на дрова нахальные посетители, воспользовавшиеся уходом Генри. Стена одного из блокгаузов почернела. Очевидно, неумелая попытка спалить форт не увенчалась успехом. Снег во дворе покрывали сотни следов от конских копыт. Я преследую мираж. Сколько дней он прошагал, прополз до этого дня? Он вернулся мыслями к поляне возле ручья у реки Гранд. Когда это было? В августе? А что сейчас? Декабрь?

Гласс взобрался по грубой лестнице на блокгауз, чтобы обозреть долину с крыши. В четверти мили он заметил рыжеватое пятно дюжины антилоп, которые медленно брели по снегу, щипая шалфей. Большой треугольник гусей, сложив крылья, приземлился на реке. Но больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Куда все подевались?

Он провел в форте две ночи. Гласс не желал просто так покидать то место, к которому так долго шел. Но он знал, что его цель - не место, а два человека - два акта отмщения.

Из Форт-Юниона Гласс пошел вдоль Йеллоустоуна. Ему оставалось только гадать, куда направился Генри, но он сомневался, что капитан рискнет повторить неудачу в верховьях Миссури. Оставался Йеллоустоун.

На пятый день следования вдоль Йеллоустоуна перед ним встала громада над рекой. Гласс пораженно остановился. Перед ним высились, поднимаясь до самих небес, горы Бигхорн.

Вокруг самых высоких пиков курились облака, усиливая впечатление безраздельно тянущейся вверх стены. Его глаза слезились от отражающегося от снега солнечного света, но вдаль он мог смотреть. За двадцать лет жизни на равнинах Гласс не был подготовлен к таким горам.

Капитан Генри часто рассказывал о чудовищных размерах Скалистых гор, но Гласс полагал, что его истории разбавлены привычной дозой костровых небылиц. В действительности, подумалось Глассу, рассказы Генри прискорбно преуменьшены. Генри был человеком прямым, и в его рассказах горы представлялись препятствием, преградой на пути к воссоединению западного потока торговли с восточным. В своих рассказах Генри полностью обошел вниманием то впечатление благоговейной силы, что охватило Гласса при виде массивных пиков.

Конечно, он понимал практические цели Генри. Речные долины и без того являлись серьезным препятствием. Гласс едва ли мог себе представить те усилия, что понадобятся, чтобы переправить пушнину через горы, подобные этим.

В последующие дни его благоговейный страх перед горами всё возрастал. Йеллоустоун подводил Гласса к ним всё ближе. Эта громада была отметкой, перевалом в гонке на время. Другие, возможно, почувствовали бы себя неуютно при виде гор, в сравнении с которыми они сами - песчинка.

Но для Гласса горы скрывали в себе некое таинство. Бессмертие, перед лицом которого его повседневная боль казалась незначительной.

И он шел, день за днем, приближаясь к возвышающимся в конце равнины горам.

Фицджеральд стоял за частоколом, отвечая на вопросы низкорослого кашляющего человечка, стоящего на валу над воротами. Во время путешествия Фицджеральд тщательно продумал свою ложь. 
- Я везу донесение в Сент-Луис от капитана Генри из "Пушной компании Скалистых гор."

- "Пушная компания Скалистых гор"? - фыркнул коротышка. - Мы только что видели одного из ваших, идущего в противоположном направлении. Грубиян ехал на одной лошади вместе с краснокожим. Что ж, если ты из той же компании, то можешь оплатить его расписку.

Фицджеральд почувствовал, как у него свело живот и засосало под ложечкой. Белый человек на реке! Он старался придать голосу равнодушие.
- Я, наверное, разминулся с ним на реке. Как его звали?

- Я даже не спрашивал имени. Дал ему пару вещей, и он ушел.

- А как он выглядел?

- А вот этого мне забыть. По всему лицу шрамы, словно дикий зверь его пожевал.

Гласс! Жив! Чёрт бы его побрал!

Фицджеральд обменял две шкуры на вяленое мясо, отчаянно желая вернуться к реке. Не довольствуясь больше дрейфом по реке, он отчаянно греб. Вперед и как можно подальше. Гласс, может, и направился в другую сторону, подумал Фицджеральд, но в намерениях старого ублюдка он не сомневается.

К полудню повалил снег. Тихонько подкрались грозовые облака, так незаметно закрыв солнце, что Генри и его люди даже не заметили.

Им было не о чем беспокоиться. Обновленный форт мог вынести любую прихоть непогоды. Кроме того, сегодня капитан Генри объявил выходной. А затем преподнес сюрприз, который вызвал у всех восторг - спиртное.

Генри, может, и был неудачником, но прекрасно понимал силу поощрительных мер. Наливка Генри была сделана из дрожжей и ягод ирги, которым дали побродить месяц в бочонке.

Получившаяся в результате жидкость оказалась полнейшей кислятиной. Никто не мог пить её не морщась, но никто не отказывался от этой возможности. Наливка почти мгновенно свалила всех с ног.

Генри приберег и второй сюрприз. Он был приличным скрипачом, и в первый раз за многие месяцы его настроение настолько поднялось, что он взял в руки свой обшарпанный инструмент. Пиликанье скрипки и пьяный смех наполнили набитый людьми барак безудержным весельем.

Большая часть шуток вертелась вокруг Кабана, чья огромная туша лежала, растянувшись перед камином. Несмотря на его внушительную комплекцию, выпивоха Кабан был никудышный.

- Выглядит, как мертвец, - заявил Чёрный Харрис, пнув Кабана прямо в живот. Нога Харриса мгновенно исчезла в толстых складках живота, но пинок не возымел никакого действия.

- Ну, если он мертв, - произнес Патрик Робинсон, тихоня, от которого никто и слова не слышал, пока не тот не отведал самогона Генри, - мы должны его похоронить.

- Слишком уж холодно! - сказал другой траппер. - Но можно закутать его в саван! 
Идея вызвала оживление у остальных. Тут же раздобыли два одеяла, иголку и толстые нитки. Робинсон, искусный портной, принялся обшивать саваном тушу Кабана. Черный Харрис затянул молитву, а остальные один за другим произносили надгробные речи.

- Он был достойным и праведным человек, - произнес один из говоривших. - Мы возвращаем тебе его, Господь, в первозданном состоянии, так как мыло никогда не касалось тела его.

- Если под силу тебе поднять его, - произнес другой, - то молим тебя вознести Кабана на небеса.

Громкий спор отвлек всеобщее внимание от похорон Кабана. Алистер Мёрфи и Коротышка Билл разошлись во мнении, кто из них лучше владеет пистолетом. Мёрфи вызвал Коротышку на дуэль, но её быстро пресёк капитан Генри. Однако он позволил им сразиться в меткости.