Затем Гласс подошел к огню и принялся за жареную собачатину. Пауни считали собаку деликатесом, забивая псов точно так же, как белые резали по осени свиней. Гласс же определенно предпочитал бизонье мясо, но при нынешних обстоятельствах собака тоже годилась. Достав из котелка кукурузу, он съел и её, оставив бульон и вареное мясо для скво.
После трапезы Гласса прошел час, когда он услышал крик женщины. Гласс быстро подошел к ней. Она постоянно повторяла одну и ту же фразу.
- He tuwe he. . . He tuwe he [31]... - она произносила эти слова не тем испуганным голосом предсмертных песнопений, а спокойно, стараясь передать некую важную мысль. Эти слова ничего не значили для Гласса. Не зная, чем ей ещё можно помочь, он взял женщину за руку. Скво слабо её сжала и поднесла к щеке. Так они и сидели. Слепые глаза закрылись, и женщина заснула.
Наутро она была мертва.
Почти всё утро Гласс провел, сооружая грубый погребальный костер с видом на Миссури. Когда он закончил, то отправился в большой вигвам, завернул женщину в одеяло и отнес её к погребальному костру. За ним по пятам следовал щенок - довольно странный кортеж. Как и раненая нога, плечо Гласса после схватки с волками тоже зажило. Но всё же он поморщился, когда поднимал тело на погребальный костер. По его спине прошли знакомые беспокоящие боли. Спина по-прежнему тревожила его. Если ему улыбнется удача, то через несколько дней он будет в Форте Бразо. Кто-нибудь из местных его подлатает.
На мгновение Гласс остановился возле костра, в памяти его всплыли старые обычаи из далекого прошлого. На миг он задумался, какие слова произносились при погребении его матери, какими словами проводили Элизабет. Он представил себе горку свежевырытой земли возле открытой могилы. Сам ритуал погребения всегда представлялся ему гнетущим и безжалостным. Обычай индейцев был ему больше по душе - укладывать тела на возвышенности, словно предавать их небесам.
Щенок неожиданно зарычал, и Гласс обернулся. Со стороны деревни к нему медленно направлялись четыре верховых индейца, находившиеся в семидесяти ярдах. По их одеянию и головным уборам Гласс мгновенно признал в них сиу. На секунду он запаниковал, прикидывая расстояние от утёса до густых деревьев. Но вспомнив свою первую встречу с пауни, решил не сходить с места.
Прошло больше месяца с тех пор, как трапперы и сиу стали союзниками при осаде арикара. Гласс помнил, что сиу покинули театр боевых действий из-за отвращения к тактике полковника Ливенворта. Подобное чувство разделяли и люди "Пушной компании Скалистых гор". Теплятся ли ещё остатки былых уз? Он и не сдвинулся с места, излучая всё спокойствие, которое смог призвать, и наблюдал за приближающимися индейцами.
Индейцы были молоды, трое - почти подростки. Четвертый был постарше, возможно, лет двадцати пяти. Молодые индейцы приближались с опаской, держа оружие наготове, словно подбирались к незнакомому животному. Старший сиу ехал на полкорпуса впереди остальных. В руках у него была лондонская фузея [32], но держал оружие небрежно, положив ствол на шею огромного серого жеребца. На крупе животного было выжжено клеймо "США". Один из Ливенвортовских. При других обстоятельствах Гласс, возможно, посмеялся бы над неудачей полковника.
Старший из сиу остановил лошадь в пяти футах от Гласса, осмотрев его с ног до головы. Затем сиу поглядел на погребальный костер. Он никак не мог понять что связывает этого растерзанного и грязного бледнолицего с мертвой скво арикара. Находясь в отдалении, они наблюдали, как он с трудом поднял тело женщины на помост. Полная бессмыслица.
Индеец перекинул ногу через крупного жеребца и легко соскользнул вниз. Он подошел к Глассу, так и пронизывая того взглядом тёмных глаз. Гласс почувствовал, как в животе у него заурчало, но встретил взгляд индейца, даже не моргнув. Индеец безуспешно пытался повторить то, что удалось Глассу – притвориться спокойным. Его звали Жёлтая Лошадь. Он был высоким, более шести футов, с квадратными плечами и великолепным сложением, которое подчеркивали мускулистая шея и грудь. В туго заплетенные волосы он вплел три орлиных пера, по числу убитых в бою врагов. С его кожаной рубашки свисали на грудь две кисти бахромы. Гласс отметил качество работы – сотни связанных вместе иголок дикобраза, окрашенных в яркие багряные и синие цвета.
Оказавшись лицом к Глассу, индеец подался вперед, и медленно вытянув руку, коснулся ожерелья Гласса и осмотрел огромный медвежий коготь, поворачивая его пальцами. Он отпустил коготь и перевёл взгляд на шрамы на черепе и горле Гласса.
Индеец коснулся плеча Гласса, заставив того повернуться, и осмотрел раны под изодранной рубашкой. Осматривая спину Гласса, он произнес что-то трём остальным. Гласс услышал, как остальные индейцы спешились и оживленно заговорили, ощупывая пальцами его спину. Что происходит?
Восхищение индейцев вызвали глубокие параллельные раны, тянувшиеся вдоль всей спины Гласса. Индейцы видели множество ран, но таких никогда. В глубоких порезах что-то шевелилось. В них кишели черви.
Одному из индейцев удалось зажать между пальцами извивающегося белого червя. Он показал его Глассу. Тот в ужасе вскричал, и разорвав остатки своей рубашки, попытался дотянуться до ран, а затем, упав на четвереньки, опорожнил желудок; его стошнило при мысли о столь мерзких сожителях.
Индейцы усадили Гласса на лошадь за спину одному из них и выехали из деревни. Щенок старухи бросился вдогонку за лошадьми. Один из индейцев остановился, спешился и подманил к себе собаку. Обухом томагавка он раскроил ей череп и, схватив её за задние лапы, вскочил в седло, чтобы догнать остальных.
Лагерь сиу находился к югу от Гранда. Прибытие четырех индейцев вместе с бледнолицым немедленно вызвало оживление, и целая толпа индейцев последовала за ними, устроив настоящий парад, пока они ехали среди вигвамов.
Жёлтая Лошадь направил процессию к низкому вигваму, стоявшему поодаль от лагеря. Вигвам покрывали невероятные изображения: разряды молний из черных туч, бизоны в правильном порядке выстроенные вокруг солнца, расплывчатые людские силуэты, плясавшие вокруг костра. Желтая Лошадь выкрикнул приветствие, и спустя мгновение из-под полога вигвама показался древний скрюченный индеец. Он морщился под яркими лучами солнца, хотя даже без прищура глаз почти не было видно среди глубоких морщин. Верхнюю часть его лица покрывала черная краска, а к правому уху он привязал мёртвого высушенного ворона. Несмотря на холод октябрьского дня, он был гол по пояс, а ниже носил лишь набедренную повязку. Дряблая кожа, свисающая с запавшей груди, была окрашена в чёрно-красные полосы.
Жёлтая Лошадь спешился и знаком показал Глассу сделать то же самое. Гласс неловко спустился, от тряски при езде его раны вновь разболелись. Жёлтая Лошадь рассказал шаману о странном человеке, которого они нашли на руинах деревни арикара. О том, как тот отправил на небеса душу старой скво. Он поведал, что белый человек при встрече не выказал страха, хотя не имел при себе никакого оружия, кроме заостренного кола. Не обошел он вниманием и ожерелье с когтем медведя и ужасные раны на горле и спине.
Лекарь не произнес ни слова во время длинного рассказа Жёлтой Лошади, но его глаза пристально смотрели на Гласса сквозь полосатую маску на лице. Спешившиеся индейцы сгрудились поближе, чтобы услышать рассказ, и при упоминании о червях на спине раздался приглушенный ропот.
Когда Жёлтая Лошадь закончил, шаман подошел к Глассу. Макушка иссохшего старика едва доходила Глассу до щеки, и старый сиу смог прекрасно рассмотреть коготь медведя. Он потрогал кончик пальцем, словно хотел убедиться в его подлинности. Руки его слегка дрожали, когда он дотронулся до розоватых шрамов, протянувшихся от правого плеча Гласса к горлу.
Затем он повернул Гласса, чтобы осмотреть спину. Он потянулся к воротнику поношенной рубашки и разорвал её. Одежда поддалась без каких-либо усилий. Индейцы подвинулись ближе, чтобы самим убедиться в словах Желтой Лошади. Они принялись взволнованно переговариваться на странном языке. У Гласса засосало под ложечкой при мысли о зрелище, которое вызвало такое возбуждение.
