— Боже мой… Ну конечно, мне следовало знать, что все так кончится…

Он прошел в комнату, спотыкаясь от усталости, и рухнул в кресло. Потом он посмотрел на коробку, выставленную посреди комнаты.

— Значит, вы их нашли?

— Конечно. Вы знали об их местонахождении, не правда ли?

— Еще бы… Я их сам сюда положил.

Уайклифф посмотрел на Винтера сверху вниз и с мягкой укоризной заметил:

— Не валяйте дурака, Винтер. И более того, не делайте дурака из меня…

Было пять часов утра, еще темно и промозгло, когда Уайклифф вылез из полицейской машины на углу у своего отеля «имени Хоптона». Внутрь он попал с помощью ключа, великодушно одолженного ему Джонни Глинном. Попав в свой номер, он разделся, наскоро умылся и рухнул в постель.

Он твердо сказал себе, что через несколько часов обязан будет доказать, что его выводы неоспоримы. «Неоспоримы…» — бормотал он снова и снова, и слово это приобрело на его устах некий гипнотический ритм: «не-о-спо-ри-мы…»

Едва он успел задремать, как уже рассвело. На часах было половина восьмого.

Уайклифф спустился в столовую, где уже сидели за завтраком Люси Лэйн и Керси. Они слушали конец восьмичасовой передачи последних известий по радио.

— «…сообщается, что сегодня ночью в полицейское отделение Труро обратился человек, желающий дать показания в связи с двойным убийством Джессики Добелл и преподобного Майкла Джордана, произошедшим в Мореске рядом с Труро. Имя человека полиция не назвала, однако сообщила, что ему не предъявлено никаких обвинений и что он только помогает следствию. Вчера полиция распространила портрет Лоуренса Винтера, сельскохозяйственного рабочего, который работал на ферме у убитой мисс Добелл. Его ищут для проведения допроса в связи с этими преступлениями…»

В столовой за завтраком собралось людей больше обычного, и Керси негромко предупредил:

— Имейте в виду, за соседним столом сидят журналисты. Ушки на макушке…

Керси и Люси были подавлены — расследование явно проваливается; они прекрасно понимали необходимость солидарности в такой сложный момент, но не могли выразить словами то, что переживали в душе… Так что все трое разделывали селедку в полном молчании. Даже болтливый Джонни старался держаться подальше от них.

Они почувствовали что-то вроде облегчения, когда Уайклифф сказал:

— Ну, если все доели, то пора…

Стояло мягкое апрельское утро, в воздухе ощущался влажный ветерок — день будет хорошим.

Керси отошел к почтовому киоску за табаком и газетами, а вернувшись, пробурчал под нос:

— На меня так пялятся, словно я Дракула какой-то…

В офисе Уайклифф был таким же отчужденным.

— Что нового в деле викария? — спросил он холодно.

— Вчера я полдня провела с Кэрнау и констеблем мисс Даш за разбором бумаг Джордана, — ответила Люси. — Помимо его всяких деловых записей и переписки, нам удалось найти там только ноты и небольшие статьи на спорные богословские темы. Студенческий набор, прямо сказать. Редко встречала людей, у которых было бы еще меньше личных бумаг. В дневнике тоже абсолютно ничего нет.

Уайклифф безнадежно махнул рукой:

— Трудно было ожидать, что он станет записывать известные ему сведения. Чего ради?…

Керси попытался вернуть разговор к теме Винтера:

— Значит, по нашей официальной версии, он решил сдаться?

— Он на самом деле сдался.

— Что его все-таки заставило вернуться? — спросила Люси.

— А он никуда и не уезжал. Ему некуда было бежать, в сущности. Билет до Плимута он купил только ради того, чтобы сбить нас со следа на несколько часов. Он добрался только до Труро, а там шатался по улочкам подальше от центра и старался не попадаться никому на глаза. Вечером он вернулся в свою башенку, пешком, уже в темноте. При нем было полбутылки виски и пачка аспирина. Наверно, он решил сделать это с собой самым спокойным, приятным и безболезненным образом. И даже с некоторым достоинством. Он, видимо, считал себя обязанным так поступить…

Голос Уайклиффа был неожиданно мягок и грустен.

Керси поглядел на него с удивлением:

— Самоубийство? А вы этого ожидали от него?

— Ну конечно, этого я не ожидал! — раздраженно сказал Уайклифф. — Но когда я хорошенько осмотрел его берлогу и все обдумал, я понял, что он обязательно вернется. Вот и все. Наверно, я сам мог повести себя именно так… — он неопределенно махнул рукой. — Во всяком случае, я понимал, что он не настолько кретин, чтобы пуститься в бега.

— Но почему — самоубийство? — подняла глаза на шефа Люси.

У Уайклиффа глаза пощипывало, в голове была тяжесть. Вот ему бы не помешала пара таблеток аспирина.

— Винтер считал, что наше расследование, если будет продолжено, обязательно приведет к однозначному выводу. А он не смог бы жить после этого…

Уайклифф задумчиво передвигал канцелярские штучки по своему столу. В такие напряженные минуты ему часто недоставало старой любимой трубки и доброй затяжки ароматным табачком…

— Не знаю, любит Винтер свою жену или нет, но он ее уважает, гордится ею и не может себе простить, что заставил ее терпеть все эти унижения на ферме…

Керси, склонив голову набок, в сомнении глядел на шефа.

— Не знаю, как Люси, а я все еще не возьму в толк, в чем дело… — заметил он.

— Все очень просто. Винтер намеревался сделать из себя молчаливого козла отпущения. Если бы он сумел покончить с собой, нам пришлось бы собирать вещички и убираться восвояси несолоно хлебавши. Мертвеца уже не посадишь в тюрьму, зато на него можно навесить все мыслимые грехи. Винтер именно этого и хотел. Моя проблема была в том, чтобы убедить его отказаться от такой затеи. Даже сейчас он, наверно, ходит по камере в участке, сочиняя свое признание.

— Но ведь вещественные доказательства и некоторые обстоятельства дела на самом деле указывают на него, — сказала Люси Лэйн.

— Конечно, и там, в башне, есть еще кое-что. Сейчас там трудится Фокс, тщательно все проверяет. Странно, не правда ли, что улики, изобличающие Винтера, рассыпаны прямо под ногами, навалом, как конфетти?

Уайклифф поерзал на своем кресле.

— Помните, мы создали этакий психологический портрет преступника? Но при этом мы его и не попытались использовать. Решили, что ни один из подозреваемых под этот портрет не подходит. Мы слишком налегали на детали, но слона-то и не заметили. А именно, мы упустили из виду полное отсутствие какой-то главной, осмысленной цели у этого преступления. Я говорил о возмездии, мести, но как-то не стал углубляться в эту тему. Преступление не было тщательно спланировано, оно случилось внезапно. И оно не имело цели, а должно было просто покарать…

— Верно, — кивнула Люси. — Психически нездоровый человек так отреагировал на реальную или вымышленную угрозу.

Керси пошарил в кармане в поисках сигарет и закурил.

— Понятно, — заметил он. — Теперь скоро кто-нибудь скажет слово «паранойя» и можно будет расходиться по домам… А если серьезно, то я прочитал еще раз запись вашего допроса Винтера, шеф. Действительно, иногда похоже, будто он намеренно пытается подставить себя под удар. Он некоторое время колебался, прежде чем сообщить, что за обувь была на нем, когда он шел в церковь, и в конечном счете остановился на полусапогах.

— Получается, он прикрывает либо свою жену, либо сына, — сказала Люси Лэйн.

Уайклифф промолчал, и Люси, глядя на него с любопытством, не выдержала:

— Сэр, может быть, вы расскажете нам, что все-таки произошло этой ночью?

Казалось, этот вопрос разозлил Уайклиффа, но он взял себя в руки и, подумав, сказал:

— Мы съели с ним хлеба с сыром и выпили пару банок пива. Потом говорили. Этот разговор был неофициальный, без протокола, и отчета о нем не будет. Часа в два ночи я позвонил в участок, попросил выслать к нам туда патрульную машину.

Он откинулся в кресле, словно давая понять, что дискуссия закончена, и повернулся к Керси: