Мы замерили уровень воды в чаше. Как и в круглом бассейне, раскопанном нами на острове Ниланду, он колебался в пределах двадцати сантиметров вместе с морским приливом и отливом, не поднимаясь выше скамей, так что люди могли сидеть на сухих камнях. Лежа на скамье и погрузив руку в воду по самое плечо, я убедился, что гладкие стенные блоки и ниже пригнаны друг к другу так же тщательно, как в надводных секциях. Однако без насоса расчистить чашу до самого дна было бы трудновато. И поскольку нам сказали, что закон требует, чтобы до нашего отъезда чаша снова была засыпана песком и гравием, мы остановились на той глубине, которая позволяла человеку сидеть по шею в воде.
Допусти правительство исключение из этого правила, и наполненное кристально чистой водой, ориентированное по солнцу великолепное древнее сооружение явилось бы уникальным памятником национальной культуры. И ценным для науки неповрежденным образцом строительного искусства, некогда игравшего важную роль на Мальдивском архипелаге.
Пока мы еще очищали бассейн от посторонних обломков, приехал на велосипеде и один из моих спутников Мартин Мерен; его интересовало, удалось ли мне обнаружить скамьи. Он стоял на груде камня у края чаши, и тут его ужалила какая-то мелкая тварь, которая к тому же сразу скрылась, так что Мартин не успел ее рассмотреть. Укус не причинил ему боли, и он укатил восвояси, не сказав нам ничего о пустячном, как ему казалось, эпизоде. Между тем, этот пустячок едва не стоил ему жизни.
Завершив исследование бассейна, я предоставил моим помощникам плескаться в свое удовольствие в воде, а сам сел на велосипед, чтобы посмотреть, что делается у хавитты. К этому времени крутой холм совершенно расчистили от густых зарослей пандануса и разных деревьев. Как и у бассейна, здесь собралось изрядное количество зрителей. Моя записная книжка сообщает: «Островитяне работают споро и эффективно. Они живо все схватывают, обнаруживая острый ум. Мужчинам и женщинам присуще развитое чувство юмора. Никакой дискриминации женщин не заметно. В их поведении совсем нет робости, и они держатся уверенно. Вахид утверждает, что на этом острове слово женщины весит больше слова мужчины. Местные юноши и девушки отличаются живым умом и приятной внешностью. Некоторые из девушек Фу а Мулаку выделяются редкостной красотой, превосходя в этом отношении полинезиек, хотя в чем-то на них похожи».
Расчистив с помощью большого отряда островитян обоего пола обращенную к морю сторону холма от земли и дерна, археологи обнажили хорошо сохранившиеся секции кладки из массивных блоков. Здесь, несомненно, стояла круглая буддийская дагаба. Ее кладка не была орнаментирована — только покрыта белой известкой, следы которой сохранились. Вверх по склону по кривой поднималась лестница, сложенная из принесенных с пляжа необработанных камней. Похоже было, что ее сложили позже самой дагабы, ибо стенные блоки были старательно обтесаны, хотя гладкостью и чистотой отделки уступали облицовочным плитам, виденным нами на этом и на других островах.
Поверхностный осмотр этой буддийской дагабы не позволял заключить, опирается ли ее кладка на какое-нибудь более древнее сооружение.
Лутфи не приходил к хавитте. Уже несколько дней он хромал после того, как чем-то оцарапал ногу и ранка воспалилась. Теперь я с тревогой услышал, что он почувствовал себя плохо и отправился к «доктору». К этому времени у всех членов экспедиции ноги были обмотаны бинтами — порезы и царапины никого не миновали. Исключение составлял я, зато у меня была забинтована голова: напоролся в лесу на сломанный сук. Правда, здешние микробы, судя по всему, предпочитали держаться ближе к земле и выше колен не поднимались.
В роли «доктора» подвизался единственный на Фуа Мулаку представитель медицины, симпатичный юноша 19 лет, окончивший двухнедельные курсы при больнице в Мале. Мы застали его вместе с пациентами на веранде у входа в местную управу. Лутфи лежал, дрожа от лихорадки, на топчане, укрытый толстыми одеялами. А на раскладушке рядом с ним я с удивлением увидел знакомого пожилого господина. Мартин Мерен! Одна нога его распухла так, что смахивала на дыню с двумя крохотными метками от укусов, которые юный медик усердно тер клочком серой ваты. Мартин заметно приуныл. Он уже принял противоядие от змеиных укусов, после чего его вырвало; теперь жаловался на сильную боль в ноге и животе. Глядя на ногу Мартина, я невольно вспомнил рабочих, которых мы нанимали на Гааф-Гане: у шести человек из шестидесяти ноги (у кого одна, у кого обе) были поражены слоновостью. Эту болезнь вызывают микроскопические личинки, распространяемые некоторыми видами тропических комаров. Но ведь она развивается очень медленно... Метки на ноге Мартина вполне можно было принять за след змеиного укуса, если бы нас не заверили, что на Мальдивах не водятся змеи. Может быть, Мартина ужалила крупная многоножка из тех, что попадались мне на глаза среди камней? Их острые ногочелюсти не уступают ядовитостью жалу небольшого скорпиона, а если добавить микробов на грязной вате, то осложнения неминуемы.
Мартину становилось все хуже. К тому времени у местного фельдшера и у Бьёрна, нашего собственного бесподобного лекаря, кончились все бинты и лекарства, и Вахид договорился с четырьмя островитянами, чтобы они отвезли его на «Золотой Луч» за аптечкой.
Когда лодка отчалила, было уже темно, и вернулись они около полуночи — мокрые насквозь, с кровоточащими ссадинами. Но Вахид гордо вручил мне аптечку, из которой хлынула вода, как только я ее открыл. Он объяснил, что на обратном пути прибой опрокинул маленькую дхони и все пятеро очутились в бурлящей воде. К счастью, до берега было недалеко, и они чудом выбрались на пляж, волоча за собой опрокинутую лодку.
— Я все время крепко держал ящик,— с достоинством сообщил Вахид. И извинился, что не смог уберечь содержимое аптечки от воды.
Наутро нам пришлось возвращаться тем же путем на «Золотой Луч». Болезнь Мартина приняла серьезный оборот, необходимо было доставить его в аэропорт на Адду-Гане, прежде чем начинать далекий переход на север.
Едва небо окрасила румяная заря, как мы уже были на берегу. Пристально следя за бушующими волнами, мы ловили момент, чтобы вскочить на борт дхони. Один за другим четыре могучих вала разбились о риф, затем пошли волны посмирнее. Пора не мешкая выходить за риф в открытое море! Вся надежда была на четверку местных опытных гребцов. По сигналу рулевого, первым занявшего свое место, они оттолкнулись от берега. Грузный Лутфи, наученный горьким опытом, предпочел, чтобы его отнесли на руках в лодку. Мартин сам гордо протопал до нее вброд. Ему помогли забраться на борт, и дхони запрыгала с гребня на гребень. Оставив позади зону прибоя, она благополучно вышла на морской простор. Я с облегчением смотрел, как первая группа со всем нашим снаряжением поднимается по трапу «Золотого Луча». Еще два рейса, и мы в полном составе собрались на борту славного суденышка, которое взяло курс на юг, к атоллу Адду.
Мартин еще держался на ногах, когда мы простились на Адду-Гане с ним и Вахидом. На другое утро должен был вылететь самолет в Мале; нам предстояло покрыть то же расстояние по морю. Позднее мы узнали, что наш друг прибыл в Мале в тяжелом состоянии. Его выручила прибывшая из Индии женщина-врач, которая отвоевала для Мартина место на переполненном самолете, летевшем в ФРГ. Там его немедленно отвезли во Франкфурт, в больницу с отделением тропических заболеваний, а оттуда переправили в Осло, где Мартина поместили в карантин. Точный диагноз так и не был поставлен, и, хотя Мартин в общем поправился, иногда нога все же дает о себе знать...
В гавани длинноухих
Язык — полезный указатель при поисках древних контактов. Язык дивехи, на котором с небольшими диалектными отклонениями сегодня говорят жители Мальдивского архипелага, отличается от всех известных языков. Тем не менее, как показал Белл, родственные корни отчетливо указывают на связь Мальдивов со Шри Ланкой. Дивехи в своей основе — индоарийский язык; индоарийским является и сингальский язык на Шри Ланке.
