— Вы думаете, она это понимает?

— Мне кажется, она начинает это чувствовать. Она выглядит виноватой, униженной. Ей больно. Думаю, она чувствует, что ее использовали и бросили. Вы знаете, как романтичны девушки в этом возрасте. Каково же ей было, когда ее прекрасный принц оказался всего-навсего похотливым козлом, который после нескольких встреч с нею отправился на поиски других самок!

Танни сочувственно кивнул.

— Ничего, она оправится. Время все лечит.

— В ее годы это может оставить незаживающую душевную рану. — Прескотт раскурил сигару и задумчиво выпустил клуб дыма. Затем покачал головой, точно прогоняя неприятные мысли, и спросил у Танни: — А как ваша жена?

— По-моему, ничего. Она сейчас у матери.

— Ну да, конечно.

— Пока мне как-то не хочется видеть ее дома.

— Да-да.

— Нам обоим нужно время, чтобы слегка остыть, понимаете.

— И каковы ваши намерения?

— Полагаю, я приму ее обратно. Пожалуй, я смогу простить ее, с учетом того, что она раскаивается.

— Вы ей верите?

— Да. Она умоляет меня дать ей еще один шанс. Клянется, что это было временное помешательство: мол, этот подлец так ловко охмурил ее, что она и не заметила, как сдалась. Она ведь гораздо моложе меня, горячая кровь. Но она утверждает, что любит меня, никогда раньше не изменяла мне и не будет впредь, если на этот раз я ее прощу.

— Понятно. А как вы узнали?

— Да просто застал их вдвоем.

— Наверное, испытали настоящее потрясение?

— Что и говорить. Я неожиданно рано закончил одну проверку за городом и решил не ночевать там лишний раз. Ехать обратно было далеко, и я добрался домой только за полночь. Не хотел будить Энн, так что вошел тихо. Уже собрался переступить порог спальни и вдруг сообразил, что за звуки оттуда доносятся. Я не мог поверить своим ушам. Я подождал, прислушиваясь к этим неумолимым звукам и к тихим стонам Энн, которые сам слышу теперь так редко. Мои глаза привыкли к темноте, к тому же в окошко светила луна. Я увидел силуэт обнаженной Энн, увидел, как блестят ее глаза и зубы. А над нею было гибкое тело этого животного — признаюсь, в тот миг я позавидовал его молодости и силе. Но потом меня охватила ярость. Я не знал, что делать, и не придумал ничего лучше, чем незаметно уйти. Я хорошо запомнил лицо этого парня в лунном свете и решил, что приму меры позже. Разумеется, на следующий день я выгнал Энн из дому.

— И он до сих пор ни о чем не подозревает?

— Нет.

Последовала долгая пауза. Наконец Танни нарушил тишину:

— Что вы собираетесь делать со своей плеткой?

— С девятихвосткой? Оставлю ее у себя в качестве сувенира.

Танни состроил гримасу:

— Жуткая вещь. Такой запросто можно убить человека.

Прескотт позволил себе скептически улыбнуться:

— Да, можно. Кстати, а как ваш пистолет?

— Я от него избавился. Теперь он мне уже не понадобится — не больше, чем вам плетка.

— Я считаю, — медленно сказал Прескотт, — нам чрезвычайно повезло, что мы разоткровенничались за выпивкой. Если бы мы не выяснили, насколько сходны наши ситуации, один из нас уже попал бы в беду.

— Да, и выпутаться было бы нелегко. Я лично совсем не хочу, чтобы меня судили за убийство.

— Такой способ гораздо лучше.

— Гораздо. Думаете, он что-нибудь подозревает?

— Ни в коем случае.

— Да, смазливый малый, — сказал Танни, — настоящий дамский любимчик.

— Ладно, давайте вернемся к нашим делам. — Прескотт вынул из кармана ключ и отпер нижний ящик стола. Он достал оттуда две пачки банкнот и пару блестящих пятидесятицентовиков. — Здесь вся сумма. По двадцать тысяч сто пять долларов каждому бумажными деньгами, и последний доллар тоже пополам.

Собеседники положили деньги в карман. Затем Прескотт сказал:

— Уточним еще раз: вы уверены, что оформили документы таким образом, чтобы Дорпа признали виновным в хищении? Он не сможет вывернуться?

— Ни за что. С этими цифрами не поспоришь. Я ведь профессионал.

— Отлично. — Прескотт пыхнул сигарой. — Между прочим, я считаю, что он еще легко отделался. По-моему, мы обошлись с ним вполне благородно.

— С учетом всех обстоятельств — очень даже благородно.

— Ну что ж, пора звонить в полицию.

И он потянулся к телефону.

Отправляясь в Стэмфорд с вокзала Гранд-Сентрал, Ирвинг Скоули всякий раз заглядывал к Однорукому Писателю. Вот и сегодня, взяв билет, он подошел к высокой стойке с двумя маленькими прорезями, для монет и кредитных карточек, и одной побольше — для конечного продукта. Вся стойка была залеплена разноцветными наклейками: шпионы в темных очках и плащах с поднятыми воротниками, полуголые блондинки с ослепительными улыбками, вооруженные «магнумами» полисмены и стройные, обаятельные частные сыщики. Скоули сунул в щель пятьдесят центов, и на панели автомата загорелось табло «ЖАНР». Ирвинг нажал клавишу с пометкой «ДЕТ». Вспыхнула надпись «ЖДИТЕ»; устройство тихо заурчало. Минут через пять из большой прорези высунулась еще теплая книжечка в мягкой обложке.

Скоули взглянул на титул. «Роковое путешествие» — что ж, неплохо. Как ему и требовалось, в книге было ровно сто страниц. Если бы Ирвинг скормил Однорукому Писателю доллар, он получил бы двести пятьдесят. Довольно хмыкнув, Скоули отправился на платформу, где уже стоял его поезд. По дороге он купил в ларьке свой любимый ананасовый пломбир, потом вошел в вагон, почти пустой в этот ранний час — только на дальнем сиденье, надвинув на глаза кепку, дремал какой-то коротышка, — уютно устроился в уголке и раскрыл книгу.

Однорукий Писатель был единственным и горячо любимым детищем Ирвинга Скоули. С ранних лет Ирвинг мечтал сочинять сам. Но судьба распорядилась иначе: он стал программистом высокого класса. Еще в юности у него возникло желание научить компьютер писать книги. Чтобы воплотить эту идею в жизнь, ему потребовались долгие годы — ведь, трудясь над своей мечтой, он был вынужден одновременно зарабатывать себе на хлеб. Но наконец решение было найдено, и родился Однорукий Писатель.

Основная идея Скоули была проста: снабдив электронный мозг соответствующим программным обеспечением, дать ему переварить как можно больше произведений разных авторов, а потом заставить его подражать им. Однако сложнее всего оказалось добиться от компьютера элементарной грамотности. Впрочем, Ирвинг не рассчитывал на создание литературных шедевров и потому не стал обучать Однорукого Писателя на примере звезд первой величины. Зато недостатка в бульварных романах его начинающий сочинитель не испытывал.

Была и еще одна трудность. Хотя в случае успеха проект Скоули сулил несомненную коммерческую выгоду, для его осуществления требовался первоначальный капитал. Не один месяц был потрачен Ирвингом на поиски благодетелей, готовых рискнуть и потратить на разработки необходимую сумму. Однако затем его проектом неожиданно заинтересовалось ФБР. Скоули до сих пор не мог понять, в чем причина этого странного интереса. Но факт оставался фактом — были выделены деньги, создана рабочая группа, и дело пошло.

Наконец настал торжественный день первого испытания. К этому времени Однорукий Писатель прочел тонны макулатуры. Больше всего Скоули опасался того, что компьютер выберет самый легкий путь и займется плагиатом: станет компоновать текстовые блоки, хранящиеся в его электронной памяти. С трепетом ожидал он результата первого запуска программы под кодовым названием «Творец». Компьютеру было предложено сочинить детектив объемом в одну страницу. Тогда это заняло у него битых полчаса. Первый опус новоиспеченного автора назывался «Йельский кошмар» и выглядел так:

«Джон Кризи был пожилым профессором Йельского университета. Под его тенниской бугрились могучие мышцы. Его левое ухо было отсечено в пьяной драке на мексиканской границе.

Он любил студентку второго курса Джинни Хоуп пламенной, неистовой, страстной любовью. Она отвечала ему взаимностью.