«Зовите нас как хотите: ведьмачьё, ведьмокровки, проклятые. Но это благодаря нам Империум остаётся единым целым, пусть даже глупцы шарахаются прочь, осеняя себя оберегающим знаком, когда мы проходим мимо».

Каррас старался мириться со страхом и презрением, который питают другие к ему подобным, ведь они никогда не узнают живительного ощущения свободы и силы, которое даёт этот дар. Он считал, что те, кто лишён дара, живут всю жизнь в слепоте. Они не замечают столь многое вокруг себя. Они никогда не увидят переливов сияющего ореола над древним артефактом, принадлежавшим герою или святому. Они никогда не познают восторга видеть, как растворяется в эфире душа врага, вырванная из тела смертельным ударом.

И это только нормально, что привыкаешь полагаться на столь великий дар. Так же нормально, как полагаться на свои глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Для Карраса сражаться без своего дара означало то же, что сражаться без зрения или слуха. Подавлять свой дар добровольно — это всё равно, что привязать себе одну руку прежде, чем бросаться в битву. Нелепость.

Однако каждый библиарий знает, что у этой палки два конца. Каррас вернулся мысленно на сто лет назад и услышал голос своего хадита, глубокий и ясный:

— На безбрежных просторах Галактики есть враги, которым твой дар — всё равно что ничто. Никогда не забывай этого. Некоторые способны подавить его вообще, даже обратить против тебя. При встрече с таким врагом твоё спасение заключается в болте, клинке и тех, с кем ты сражаешься плечом к плечу. Выпускай силу с должной осторожностью, ибо она имеет цену и, как и во всём на свете, неумеренность — путь к погибели.

Было время отдыха, конец очередного цикла, когда Каррас вспоминал эти слова. Вторая литания прочитана, как это всегда было в конце цикла. До начала следующего оставалось ещё полтора часа, но Каррас предпочёл не тратить их на сон. Как и не пошёл в трапезную. Вместо этого он отправился в один из многочисленных шпилей центральной башни, чтобы обрести там тишину и уединение. Он устроился на широком каменном подоконнике у бронестеклянного окна, подтянув колени к широкой груди, и глядел на странный голубой снегопад снаружи. Здесь наверху, в вышине башни, было темно, тихо — и адски холодно, но это не беспокоило космического десантника. Дыхание Карраса вилось облачком в воздухе перед ним.

Луну Дамарота скрывали густые тучи, но свечение пышных хлопьев жутковатого голубого снега, проплывающих за стеклом, бросало холодный отсвет на древний камень пола у Карраса за спиной.

Ещё столько неуверенности. Столько сомнений. К этому времени он должен был уже полностью приспособиться. Как приспособились остальные. Каррас понимал, что сам себя держит. Но всё-таки не мог по-настоящему на себя рассердиться. Столько всяких вещей, казалось, только и ждёт у самого края сознания, на самой границе досягаемости мысли. Важных вещей. Вещей, которые он мог бы постичь, если бы силу его не заперли под замок. В отчаянии он почти решал выдрать проклятый имплантат — и не единожды после той стычки со спесивым Ультрадесантником.

«В самом деле — Пророк!»

Каррас сунул руку за спину и нащупал выступающий край металлического кожуха, под которым таился подавитель варп-поля, так похожий на холодного железного паука, засевшего в верхней части хребта между лопаток. Засевшего глубоко. Каррас, конечно, понимал, что не сможет на самом деле его вытащить. Он верил Лохейну. Искусственные нервные узлы имплантата внедрились в спинной мозг и соединились с нервной системой. Каррас не собирался рисковать заработать пожизненный паралич.

«Придётся пока его носить. Время ещё настанет».

Потом он подумал о мегире, о том страшном бремени, которое взвалил на себя Первый Призрак, обо всём, что он вынес ради ордена и самого Империума, терпя страдания лишь верой и надеждой, и чья жизненная сила сгорала гораздо быстрее, чем положено, — и всё это во имя Великого Возрождения, которое предсказал Корцед. Карраса накрыла волна стыда, и он решил впредь приложить больше усилий, однако это не рассеяло до конца мрачность мыслей. От мысли, что Афион Кордат в один день займёт место Первого Призрака, всё внутри скручивало. Каррас сомневался, что сможет стоять и смотреть, как вытягивает жизненную силу его хадита этот проклятый трон. Знать, что Шарьякс убивает Первого Призрака прямо сейчас, уже было почти невыносимо. Он поискал чем отвлечься: хоть чем-нибудь, чем угодно, лишь бы вернуться обратно — в «здесь и сейчас».

Снаружи снег становился гуще, хлопья — больше. Эта странная метель из мягко пульсирующего голубого света. Этот потусторонний покров, ложащийся на поверхность безграничного рукотворного кольца. Что за существа сотворили это необъяснимое место? Остались ли они ещё где-то — ксеносы, чью угрозу должно вычистить кровью и огнём?

Справа, из арки древнего камня, до слуха Карраса донёсся безошибочно узнаваемый звук шагов боевого брата в каменном лестничном колодце. Звук поднимался, отражаясь, снизу из глубины. Космодесантнику предстояли ещё долгие минуты подъёма, но звук этих шагов уже нарушил Каррасов покой.

«Может, оно и лучше».

Он уже знал, кто приближается. Рост и вес идущего были написаны в звуке его шагов, как и многое прочее.

Это шёл Лохейн, старший библиарий Дамарота. Смутно, какой-то частью сознания Каррас ощутил его силу, даже несмотря на то, что огромная часть его собственной была от него отлучена.

Когда шаги смолкли, Каррас обернулся и увидел огромного Стража Шторма, стоящего под каменной аркой входа. Снежные отсветы придавали его лицу лёгкий голубой оттенок.

— Я нарушил твой покой.

— Ничего страшного, — Каррас ответил вежливой формальностью, но почти не кривя душой.

Лохейн позволил себе улыбнуться, неторопливо ступил внутрь и подошёл к широкому подоконнику, на котором сидел Каррас и глазел наружу.

— Завораживает, правда? Механикус всё ещё затрудняются объяснить это явление. Образцы рассыпаются слишком быстро, чтобы изучить их как следует.

— Вселенная хранит свои секреты, — ответил Каррас.

Лохейн нахмурился.

— Мы доверяем тебе так же, как и любому другому, Призрак Смерти. Если ты до сих пор не понял, зачем нужно…

— Я отлично понял. Прошу прощения. Я сам причина своего недовольства. Я чувствую, что должен был уже приспособиться. Я тренируюсь изо всех сил и даже больше и следую всем наставлениям. Мне хорошо известно, какаю пользу приносит мне самому и моему ордену моё нахождение здесь. И всё же…

«Имплантат. Недостаток доверия. Необходимость отказаться от самой сокровенной части своей личности».

Лохейн прислонился к каменной раме окна с другой стороны и взглянул на пульсирующий снег. На старшем библиарии была надета чёрная тканая одежда, подпоясанная толстой серебряной цепью. С цепи свисала небольшая кадильница — серебряный шарик с прорезями в форме аквилы. Ароматный дым вился вокруг Лохейна, поднимаясь вверх и цепляясь за него, точно щупальца призрачного морского создания.

— Ты противишься гипноиндукции, брат, — произнёс Лохейн. — Даже сильнее, чем большинство остальных. Конечно, мы встречали такое раньше, но это приносило лишь страдания и тягости. Ты должен выбросить это из головы. Тебя не просят отказаться от своего ордена. Разве мы не чтим всех, кто чтит древние соглашения? Ты никому не делаешь лучше — и меньше всего себе. Честь Призраков Смерти будет соблюдена лучше, когда ты отбросишь свои барьеры. Прими Караул, как Караул ждёт принять тебя. Великая слава ждёт, пока ты её завоюешь. Разве большинство ветеранов по возвращении не поднялись до звания капитана в своё время? И сколько из них пошли дальше, чтобы стать магистрами ордена? Число их может тебя удивить.

От этих слов Карраса передёрнуло.

«Стать главой ордена и медленно каменеть на холодном седалище Шарьякса? Лучше смерть в бою. Лучше всё, что угодно, чем это».

Вот это она и была: причина, по которой он так сопротивлялся.

«Я борюсь из верности мегиру и капитулу, но не только поэтому. Я борюсь из чувства вины. Я знаю, как он страдает за нас».