— Торговый центр с крытой галереей (любят почему-то в маленьких городах устраивать крытые галереи), а в галерее и вокруг нее — магазины, какие только душа пожелает, например магазины одежды. А в магазинах одежды — продавщицы. У одной такой заряд духов, что им можно было бы облагородить воздух всей Димоны с пригородными холмами, если бы Димона и холмы в этом хоть немного нуждались, у другой — такая короткая юбка, какую в Тель-Авиве даже кукла-манекен в витрине не рискнет надеть. Есть ювелирный магазин, в котором и серебряный Иерусалим просто, и серебряный Иерусалим в серебряной руке, и золотые слоны с черепахами, дамские сумочки с королевской символикой. Борис обратил внимание на два премилых яйца на манер Фаберже по 275 шекелей каждое.

— Есть и рынок, а в нем не только фрукты и овощи — от киви и сладкого кактуса до самой обыкновенной мокови, но даже можно начерпать из мешка грецких орехов пластмассовым совком, до боли похожим на старшего брата из нашего детства. Только тот, советский, был большой, алюминиевый. Им черпали муку или сахар из холщовых мешков подпоясанные ремешками суровые продавщицы в белых халатах.

— И брюки можно сшить на заказ.

— И постричься в парикмахерской с белыми креслами.

— И семейный праздник, обряд обрезания, радостно поет многими голосами в зале торжеств, и туалет открыт для всех в другом зале торжеств, хоть там сейчас ничего не торжествуют.

— И не счесть фонтанов в Димоне, и не все они — просто труба без заглушки в кафельном бассейне, а если и труба без заглушки, то в одном фонтане она смотрит прямо, а в другом — под каким-нибудь особым углом.

— И есть русские магазинчики. Немного в стороне, немного в подворотне. Но это ничего. Так начинают. Спросили прохожего, нет ли русского книжного магазина в Димоне. Оказалось — и это есть. Прохожий, указав компании, где магазин, добавил, что русский книжный магазин в БеэрШеве, конечно, побогаче димонского. Зашли, Теодор купил на память о Димоне томик Гоголя в мягкой oбложке.

4. И был в Димоне парк с детскими площадками, лужайками и скамейками, лишь одну из которых занимал железный черный музыкант с крашенной в желтый цвет виолончелью, на которой он играл без смычка. Были и другие железные фигуры (уже не на скамейках, а сами по себе), среди которых был и путник с посохом, глядящий на солнце над Эрец-Исраэль (Землей Израиля), и Пегас, местным сварщиком прикрепленный к Димоне железными уголками и бетонной арматурой, и железные птички на железном нотном стане. Были в парке и живые птички (воробьи и голуби), дерущиеся за финики на пальме и на траве под ней. Была игра в домино на одном каменном шахматном столике, в карты — на другом, просто закуска — на третьем. И еще водка и закуска к ней на парапете рядышком. Но больше всего тронула сердце Теодора парящая на лужайке железная, плоская девушка-ангел с крылышками. С двух плоских сторон, обращенных одна к дорожке, другая к лужайке, была она одинаковой во всем, вот только два лица отличались немного: на дорожку смотрело лицо недовольное и ни на кого не похожее, а на травку глядела (пусть с упрощением черт) ведущая телеканала. И если приглядеться к ее лицу, вернее — к его выражению, то не оставалось сомнения: новости у ведущей — благоприятного для Димоны характера.

5. Шел по парку со смены охранник банка. Спросили у него, нет ли хорошего ресторанчика в Димоне, потому что, кроме двух «шестерок» пива Аркадия, ничего не сорганизовалось в суматохе сборов. Ответил охранник, что проводит сразу к двум местечкам неподалеку и что оба — очень хорошие. И недорого там, сказал он. Пока шли, спросили у охранника, как вообще жизнь в Димоне. Хорошая жизнь в Димоне, ответил охранник. И добавил, будто встретился путешествующей «капелле» писатель Гоголь, в очередной своей инкарнации охраняющий банк в Димоне, что человек человеку в этом городе — не дрянь и не гадость. Сказал он так, и видно было, что не врет и что Гоголь от него уже отинкарнировал дальше и, может быть, бродит сейчас в чьем-то облике по тель-авивской набережной в ожидании заката. И с чего бы охраннику врать? С чего вдруг в этом милом городе, где парикмахерские с белыми креслами, где русский книжный магазин, где железные ангелы на травке, с чего в таком городке вдруг будет человек человеку дрянь или гадость?

6. И ресторанчик был хорош. И хорош в нем был после тель-авивских изысков милый сердцу восточный комплект — двенадцать лодочек с салатиками, лафа, большая и теплая (предзакатное солнце в Тель-Авиве только и бывает такое большое и теплое), и хумус был отменным, и куриная грудка. И все за сумму, за которую в Европе одной лодочки салата не подадут, а ведь и в помине нет у них такой примечательности, как димонская текстильная фабрика, о которой знает весь мир, и даже Организация Объединенных Наций ею интересуется. Так растрогался Теодор, что вместе с чаевыми оставил в черной папке с оплаченным счетом свою золотистую кредитную карточку, а когда вспомнил и вернулся, то и черная папка, и кредитная карточка, и чаевые, и неубранные остатки обеда нашей компании все еще были на столе, потому что (вот вам доказательство) в Димоне человек человеку никак не гадость, никак не дрянь!

7. Но главное, была в Димоне благость. Такая, какая бывает пусть и у тысячи других небольших городков на земле, но у каждого городка — благость особенная. А у Димоны была благость Димоны.

8. И тьма, оказывается, опускается на Димону каждые сутки. Проехалась заезжая компания кортежем из двух автомобилей по ночной Димоне. И ночная Димона тоже была ничего — не так, чтобы очень светлая, однако ж и не так чтобы слишком темная. (Гоголь, как ни странно, человеку чувствительному и родившемуся в Малороссии чудится именно в Димоне прячущимся за каждой пальмой.) И на выезде сказала Димона окаменевшей речевкой на клумбе: «Езжайте с миром!»

Сразу за городком заехали на заправку. Серега вышел из машины. Стекло соседнего автомобиля, в котором сидела пожилая пара (американцев, как выяснилось) опустилось.

— Как нам лучше проехать в Тель-Авив? — спросил высокий американец в ковбойской шляпе, которую он, наверное, забыл снять после того, как зашло солнце.

— Держите курс на Нью-Йорк Сити. Не доезжая нескольких тысяч километров, будет Тель-Авив. Не промахнетесь, — посоветовал Серега на таком бравом английском языке, каким порою говорят только изрядно разбогатевшие бывшие граждане другой страны, простершейся на пространствах Европы и Азии, для которых по этим двум причинам язык Еврейского Государства и тесен, и мал.

Все время, пока журчал бензин, наполняя бак, Серега смотрел на Димону.

— Серега, а не жениться ли тебе? — спросила Аталия.

— На старшей сестре? — спросил ее Серега.

— Нет, просто жениться, — ответила, смеясь, Аталия.

— Она в положении? — быстро и тихо спросил Теодор Баронессу, глазами едва заметно поведя в сторону Аталии, хотя, помимо самой Баронессы, других женщин, к которым он мог бы проявить интерес такого рода, поблизости не было.

Баронесса улыбнулась и ничего не ответила. Тронулись. Дорога за городом вскоре сделалась совсем темна. Умиротворенной компанией завладела усталость, будто побывали путешествующие члены Шпион-Воен-Совета в серных ваннах на севере, а не в Димоне на юге. Вскоре в обеих машинах заснули все, кроме водителей, и уже не видели, как проплыли мимо огни Беэр-Шевы и Омера.

Уважаемый Петр Иосифович!

Чем дальше продвигаюсь я в изучении ближневосточного конфликта, познаю историю еврейского народа и его сионистского авангарда здесь, на Ближнем Востоке, чем больше (как уже докладывал Вам) читаю книг и проникаюсь духом великого наследия русской литературной традиции с ее высочайшим гуманизмом и вселенской отзывчивостью, тем более обращается мое сердце и разум к мыслям о том, чем можем мы, русские, помочь этому благороднейшему начинанию. Ведь попытка воссоздать национальный очаг, вернуть былую славу, продолжить написание своей главы в мировой Книге, так славно начатой три с половиной тысячелетия назад, разве не близка русскому сердцу? Разве не так собирал царь Давид земли, как делали это русские князья, разве не так восстали Маккавеи против греков, как Русь Александра Невского против шведов, как Дмитрий Донской — против монголов? Петр Иосифович, не терпит русское мое сердце подлости, чужд ему расчет!