— Рождество и Новый год придут и уйдут, — сказала я. — Как в любой другой год.

— Вот посмотришь. Я дождусь своего часа. И он наступит в Новый год. Не раньше и не позже.

Поначалу я решила, что это просто одна из его причуд. Но я все же навострила уши и вскоре услышала то же самое от Абеля.

— Это Галант рассказал тебе? — спросила я.

— Почему Галант? Мы давно с ним не виделись. У меня вести прямо из Кейпа.

А потом и старый Мозес повторил то же самое, и еще люди из Ворчестера, которые перегоняли скот на новые пастбища. У меня начала кружиться голова. За жизнь услышишь столько всякого, что перестаешь верить словам. А теперь еще эти новые вести. А вдруг это правда?

Я решила поговорить с Бет. После того как у Памелы родился ребенок с белыми волосами и голубыми глазами, дела в хозяйском доме пошли по-иному. Памелу прогнали, а Бет опять взяли на кухню, хотя я знала, что хозяйка недолюбливает ее. От мужчин и впрямь одни неприятности. Бет снова работала в доме — лишь иногда Памелу звали, чтобы она помогла хозяйке починить одежду или вымыть голову, — и потому я попросила Бет держать ухо востро и разузнать все, что сможет. Пора было разобраться, что происходит вокруг.

Не скажу, чтобы ей удалось узнать многое. Если верить Бет, хозяйка не больно интересовалась газетами, вроде даже и вовсе не брала их в руки. А если и говорила что-то, то ничего было не понять: «В стране за морем они хотят, чтобы рабов освободили, но фермеры не позволят этого». А когда Бет стала приставать к хозяйке, та просто приказала ей заткнуться. А потом вдруг ни с того ни с сего налетела на Бет с бранью: «Хоть бы нам наконец избавиться от этих проклятых рабов. Неужели они не могут взять у короля деньги и выкупить у нас рабов?» Но что все это могло означать? Бет понимала не больше моего.

— А ты не пробовала поговорить с Галантом? — спросила я ее.

— Стоит мне заговорить с ним, как он велит помалкивать. С ним трудно иметь дело, особенно после смерти Давида. Мама Роза, я не знаю, как мне жить дальше. Я никому не нужна.

Ну что ж, придется, видно, мне самой пойти и все разузнать, наконец решила я. Ведь уже настала пора уборки урожая, пшеница падала под серпами жнецов, и вскоре придет рождество, а там и Новый год. Нужно все разузнать, пока не станет слишком поздно. Ведь я уже чувствовала первые толчки грядущих событий, подобные первым порывам ветра.

Я отправилась на фермерский двор. День выдался тяжелый, с самого утра цикады пронзительно звенели в редкой листве деревьев, от их звона раскалывалась голова. Ветер утих, в воздухе ни дуновения. Весь мир побелел от зноя. Темно-желтые пшеничные поля, на них фигурки жнецов: взмах серпом — и шаг вперед, еще взмах — и еще шаг вперед. Там были Галант, Онтонг, Ахилл, молодые Тейс и Рой, сезонные работники Валентин и Флак, люди старика Дальре — управляющий Кэмпфер и здоровенный малый Долли — и еще кое-кто с фермы старого Пита. Пшеница у него созрела в тот год позже, а потому жатва началась в Хауд-ден-Беке, лишь потом жнецы пойдут дальше, постепенно огибая горы. Облака белым тюком белья разбухали над горным хребтом, и никто не мог сказать, когда они наполнятся черным громом, угрожая пшеничным полям.

Николас работал во дворе, устилая тростником крышу амбара. Памела и Лидия помогали ему. Я догадалась, что Бет, должно быть, на кухне.

Хозяйка вышла из прохладной комнаты, услыхав, как я разговариваю с Бет. Из-за ее юбок выглядывала младшая дочка, две старшие девочки играли на каменной лестнице, ведущей на чердак.

— А, это ты, Роза. Ну, что тебе нужно?

— Я пришла узнать, все ли в порядке, хозяйка.

Я бросила взгляд на Бет, та поняла и вышла во двор.

— А с чего ты решила, будто что-то не в порядке?

— Столько всего наслушаешься от людей, хозяйка.

— Вот как?

— Может, дадите немного нюхательного табака, хозяйка?

Моя просьба, казалось, раздосадовала ее, но она все же достала табак с полки в углу и отсыпала мне его в коробку. Беда с этой хозяйкой, чуть что — и взбесится.

— Ну, так про что ты хотела узнать?

Я выглянула в дверь и вдруг увидела в слепящей белизне вдали столб песчаной пыли, который, кружась, двигался по фургонной дороге в сторону двора. Ничего особенного для этого времени года, тем более в такое засушливое лето, и все же я поневоле содрогнулась от ужаса. То был Гаунаб, Черный дьявол, принявший облик смерча. Имя такому смерчу сарес, говорила когда-то мне мать, и он предвещает беду. Я видела, как он приближается к нам, кружа в воздухе пыль, веточки, сухие листья. Мне уже случалось видеть, как такой смерч подбрасывает дохлых лягушек и прочие дьявольские отродья. Я оцепенела, увидев, что он движется прямо к дому.

— Скорее дайте воду, хозяйка! — закричала я.

А поскольку она не двигалась с места и ничего не собиралась делать, я просто оттолкнула ее с дороги, схватила кадку с водой, стоявшую возле плиты, и с трудом, спотыкаясь и расплескивая воду, потащила кадку к воротам. Там я выплеснула воду, чтобы преградить путь саресу. Смерч от неожиданности приостановился, отпрянул в сторону и замер. Меня все еще пошатывало от пережитого страха, пока я брела обратно к дому, неся пустую кадку. Девочки, замерев, молча глядели на меня с лестницы. Когда я вошла в кухню, они мигом проскользнули за мной следом.

— Что это на тебя нашло, Роза? — обрушилась на меня хозяйка.

— Сами не ведаете, что говорите, хозяйка, — сердито ответила я.

— Что за глупости ты творишь? Бет только что наполнила кадку водой.

— Смерч предвещает беду, хозяйка. Если бы я его не остановила, на ферму пришла бы смерть. Разве вы сами этого не знаете?

— Опять ты плетешь свои безбожные небылицы, — раздраженно сказала она. — Сколько тебе говорить, чтобы ты не смела пугать детей своими языческими глупостями! Я не желаю слышать этого, понимаешь, не желаю!

— Это не небылицы, хозяйка, — возразила я. — Это правда. Я знаю это с детства.

— Господь покарает тебя за твои грехи, Роза.

Я вздохнула.

— Хозяйка…

— Все, хватит, у меня еще полно штопки, — сказала она, отворачиваясь.

Я подняла было руку, чтобы удержать хозяйку, но потом передумала. Что толку расспрашивать ее, раз она в таком дурном настроении? С тяжелым сердцем я вышла из дому и прошла к амбару, где Николас все еще возился с тростником. Может быть, хоть к нему мне удастся подступиться.

— Добрый день, мама Роза.

— Добрый день, Николас.

Он стоял на лестнице, лицо его раскраснелось от жары, на рубашке проступили темные подтеки пота. Лидия укладывала в охапки тростник, кудахча что-то себе под нос, точно курица на насесте. Памела не поднимала головы, словно стыдилась поглядеть мне в лицо. В отдалении в тени лежал ребенок, завернутый так, что лица было не рассмотреть.

Николас спустился вниз за охапкой тростника.

— С чего это ты проделала такой путь по жаре? — спросил он.

— Хочу кое-что узнать у тебя.

— Что же?

— Люди много чего говорят про Новый год.

Я внимательно глядела на него, но не заметила в нем и следа волнения.

— Вот как? — сказал он. — И что же они говорят?

— Много чего говорят. И рассказывают, будто газеты говорят про то же.

— Баас! — крикнула с крыши Памела. — Не слушайте ее.

— Все говорят про одно, — продолжала я, ведь не могла же я уйти ни с чем. — А теперь я хочу все услышать от тебя самого. Они говорят, что к Новому году рабов освободят.

— Кто «они»?

— Все. И все говорят, будто так сказано в газетах.

— Мама Роза, можешь передать людям, которые говорят это, что я пристрелю первого же человека, который явится ко мне освобождать рабов. А если будет нужно, пристрелю и самих рабов.

— Не дело ты сейчас говоришь, Николас.

— Тогда нечего приставать ко мне с такой чепухой. А тот, кто забил тебе голову всеми этими глупостями, нарывается на неприятности. Советую тебе предупредить его. У меня и без того забот хватает.

Но в его голосе я услыхала отзвук страха. Может быть, мне следовало для начала успокоить и подбодрить его и лишь потом постараться выудить из него все, что я хотела узнать. Но я и сама еще не пришла в себя от страха, который нагнал на меня сарес, а потому не могла вести дело терпеливо.