несколько раз ударить об пол — так, чтобы не убить, но чтобы

гарантировано выбить все дерьмо из этого ноющего, плаксивого создания —

однако каким-то чудом я сдержался и ничего не сделал.

— Дил не сам пришел к твоему деду, — продолжала уговаривать

девочку Моргана. — Его использовали. Дил виноват в его смерти, но еще

большую вину несет тот, кто его послал. Мы ведь хотим понять, кто и зачем

это сделал, не так ли?..

Мелисса кивнула сквозь слезы.

— А для этого ты должна рассказать о письме.

— Хорошо, — девочка достала платок, вытерла слезы и нос.

Посмотрела на меня — уже не столько враждебно, сколько отчаянно.

— Незадолго… до всего этого… дедушке пришло письмо. Его там

предупреждали, что ты придешь.

— Да? Вот как? Очень интересно. И от кого было письмо? —

Полюбопытствовал я.

— Я не знаю… Дедушка сказал… — Мелисса закусила губу,

вспоминая. — Сказал, что тот, кто идет по пути зла, рождает чудовищ, справиться с которыми не в состоянии. Сказал, что человек, которого он

любил, предал его. И теперь один из учеников этого человека сошел с ума и

ищет по всему миру магов для того, чтобы убивать их. Хочет остаться один и

править всем миром.

— Что за бред? — Я покачал головой. — Мне наоборот хотелось бы, чтобы магов и волшебных существ в этом мире было побольше, а простых

смертных — поменьше… Нежелание терпеть равных и убийство всех, кто

хоть чуть-чуть высунулся — это уж скорее, стиль Альфреда…

— Неправда! — Закричала Мелисса, вскакивая на ноги. — Ты все

врешь! Дедушка никого не убивал!

— Дил, — мягко произнесла Моргана. — Кто тебе все это сказал про

Альфреда?

Я надолго замолчал. Мелисса продолжала качать права и обвинять

меня во всех смертных грехах, пока Моргана не попросила ее успокоиться и

сесть на место.

— Значит, Альфреду сообщили одну ложь про меня, — произнес я

наконец. — А мне про него, по всей видимости — другую… А вернее, ровно

такую же. Что исключило ведение каких-либо переговоров, как с его, так и с

моей стороны… Да, ловко. Если, конечно, все это правда. — Я посмотрел на

Моргану. — Нельзя ведь исключать, что ты устроила все это представление

для того, чтобы настроить меня против Рихтера, не так ли?

Королева Яблочного Острова пожала плечами.

— Как правило, к манипуляциям прибегают тогда, когда не могут без

них обойтись. Когда не хватает силы решить все самым простым способом

или кто-то не хочет, чтобы другие знали, что именно он ответственнен за

создавшуюся ситуацию. Тогда появляется мотив немного поработать умом.

Но зачем тобой манипулировать  мне? Я могу справиться с тобой и с

Рихтером без каких-либо затруднений. А теперь подумай о том, кто из вас

троих — тебя, Альфреда и Рихтера — безусловно слабее двух других. Кто

вынужден был бы прибегнуть к манипуляции, если бы хотел уничтожить тех, кто сильнее?

Я покачал головой.

— Складно говоришь, но даже если ты права — каков мотив? Его нет.

Зачем Рихтеру уничтожать собственных учеников? Ну хорошо,

предположим, он до сих пор обижен на Альфреда, вдобавок они не могут

поделить Европу — Рихтер контролит одних политиков, Альфред других —

хорошо, но зачем устраивать все это шоу с убийствами? Чтобы меня

разозлить? А смысл? Я и раньше убивал для него людей. И порабощал

политиков. Если бы он сказал: «Там в Англии сидит колдун из древнего рода, он мешает нашим планам расширения Конфедерации на Запад; он сильный

противник, ты получишь массу удовольствия, сражаясь с ним» — я бы точно

также поехал бы в Англию и убил бы его.

— Таких, как ты… надо в тюрьму сажать. — Сказала Мелисса, опять

становясь похожей на насупленного и злого вороненка. — Изолировать от

общества.

— Надежнее убить. — Усмехнулся я.

— Ну, или так…

— Мотивы мне тоже непонятны, — произнесла Моргана. —

Подозреваю только, что основной целью его был не Альфред, отнюдь…

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказал, что тебя несколько раз пытались убить. Ты не знал

Альфреда и можешь думать все, что угодно, но я — знала, и я уверена, что

это не он.

— Кто же тогда?..

Моргана улыбнулась и несколько секунд молча смотрела на меня.

Затем в руках у нее появился батончик в блестящей обертке.

— Дать конфету?

— Обойдусь… — Я вздохнул. — Ладно. Похоже, что точный ответ о

мотивах я смогу получить лишь от одного человека. Эххх… У меня было

желание сломать его волю перед отъездом. Похоже, зря я сдержался… Ну

что ж. Спасибо за обед. Если вы, дамы, мне больше ничего не желаете

сообщить, я бы ушел отсюда… и желательно не на ту темную равнину, где

ты меня держала последние недели, а в нормальный мир. Твое условие я

выполнил.

— Прежде, чем ты уйдешь, — сказала Королева, вставая, — хочу тебе

кое-что показать.

Она вышла из беседки, и я последовал за ней.

20

Туман, как всегда, появился из ниоткуда и быстро закрыл собой все.

Окружающий мир смазался, а когда он возник вновь, я понял, что нахожусь в

помещении, а не под открытым небом. Еще несколько шагов, и я подхожу к

массивным перилам из серого мрамора и останавливаюсь рядом с Морганой, созерцая грандиозный холл какого-то дворца.

Мы находились на втором этаже, напротив входа — с первого этажа к

нам можно было подняться по одной из двух лестниц, что располагались

справа и слева от нас. На стенах — знамена, некоторые из которых вызвали

во мне мучительное ощущение узнавания: я понимал, что видел уже такие

раньше, но где и когда, в какой из своих жизней — не мог вспомнить.

Основное мое внимание, однако, привлекли не знамена и не роскошная

отделка холла, также казавшегося смутно знакомым, а огромное панно над

входом. Панно располагалось еще выше, чем находились мы с Королевой —

где-то на уровне третьего этажа. Люди и звери, полулюди-полузвери, мерзкие крылатые твари, странные существа из огня и света… Композиция

дробилась на множество сюжетов, каждый из которых имел какой-то смысл, что-то символизировал, изображал какое-то событие в той истории, которой

была посвящена картина. Крылатая тень — человеческая фигура с крыльями

летучей мыши — что-то предлагает быку, наклонившему рога так, будто он

собирается атаковать ее; феникс проливает огненный дождь на

отвратительных тварей, собравшихся под стенами крепости; устрашающая

черная фигура — слишком похожая на собирающую души тварь из моих

снов — торжествуя, держит на поднятых руках тело прекрасной женщины; звери с лицами людей стоят вокруг расчлененного на части человека, лежащего в центре ритуального узора; молодая девушка идет по выжженой

земле и там, где ее нога касается земли, из пепла пробиваются зеленые

ростки; разъяренный воитель с черным мечом убивает неподвижного и

раненного, но еще живого дракона… Центральную часть композиции

занимало изображение прекрасного поверженного рыцаря, лежащего в луже

собственной крови, алевшей на темном плаще, посреди тронного зала. Над

рыцарем, косаясь древка копья, протыкавшего рыцарю грудь, стояло

странное существо, являвшее собой смесь ящерицы и человека. Голова

ящерицы, туловище и руки человека, вместо ног — длинный хвост…

кожистые крылья за спиной. Существо и рыцарь смотрели друг другу в глаза

и по тому, как существо касалось копья, невозможно было понять —

собирается ли оно нажать еще сильнее, навсегда пригвождая человека к полу, или же хочет извлечь копье. Но я — откуда-то — точно знал, что копье

воткнул рыцарю в грудь странный дракон с человеческим туловищем и что

он сделал бы все, чтобы воткнуть это копье поглубже. Двусмысленность

того, как это было изображено, по необъяснимой причине разозлила меня.