На огромном экране, разумеется, в форме сердца, он вдруг заметил игрушечный паровоз, несущийся навстречу звездолету по коридору колеблющихся огоньков. Верхом на паровозе сидели: ребенок на вид лет пяти или трех и две страшные куклы, причем одна из них — с бородой. Все трое орали, махали руками и стремительно придвигались все ближе и ближе, пока их жуткие рожи не заняли весь экран целиком…

«Злые ду-у-ухи!» — диким голосом заорал пилот и пустил звездолет в пике.

— Злые духи! Злые духи! Я их узнал! Скорее надень фату, милая! — Любимый прыгнул к невесте, раскрыв холщовый мешок пошире. Маруся ловко увернулась и отскочила в сторону.

«Злые духи» вели веселый репортаж в стеклянном шаре с места события.

— А давай на небе, — хихикнул Ося, — а то шар слишком маленький.

Мальчики сосредоточились — и по небу вприпрыжку забегала ярко-красная Маруся и следом черный Любимый с мешком, вот смеху-то. Молодые прыгали по лужайке, как не слишком-то резвая козочка и переевший козел, не обращая на свои проекции наверху никакого внимания.

— Ебани-и-ись!! — завопила вдруг продавщица и замерла на скаку. — А это еще что за ептвоюмать?

К репортажу на небе добавился белый «роллс-ройс» с кучей ленточек, шариков, надувной куклой в бикини и несчетным количеством жестяных банок, привязанных к заднему бамперу. В красном платье Маруся с не менее красным лицом застыла возле машины. Подбежал черный Любимый с холщовым мешком наготове.

На лужайке все слушали, как жених заставляет невесту поскорее надеть фату и поехать с ним на машине, отгоняя злых духов шумом консервных банок.

Ося и Гриша смотрели то на свой репортаж на небе, то на лужайку с орущим женихом.

— Снизу смешнее, — пробасил Гриша. — На небе-то их не слышит никто.

— У меня есть идея! — придумал Ося. — Давай покажем на небе нас с тобой. Будем там рожи корчить и руками размахивать, как для глухих по телевизору. Тогда всем, кто эту свадьбу на небе увидит, тоже весело будет.

На небе сразу же появился Ося в огромных клоунских ботинках, хотя внизу таких на нем не было.

— А вот мы для смеху еще усы тебе подрисуем, шляпу на голову, галстук и трость, — сказал Гриша и, прежде чем вставить себя в ту же проекцию, добавил, что хотел.

***

На пустой Пушкинской площади Варвара и Ди безумными глазами смотрели на беснующихся в небе мальчишек. Там же, вокруг свадебного «роллса», бегали еще двое — Варвара узнала их сразу. Противный тип в черном костюме при галстуке явно был женихом, с лицом ни дать ни взять как у того Любимого, что она в своей сказке изобразила; ну а с невестой и так лично трижды встречалась. Только про то, что эти двое жениться собрались, она сочинить не успела еще — они ее опередили.

«Похоже, герои из сказок переходят в реальность, стоит о них только по клавишам отстучать, — подумала Варвара, — а дальше живут самостоятельно». Или кто-то успел уже по ее сюжету кино снять, что было бы более правдоподобно, если бы фильмы всегда на небе показывали и если бы не было там Оси и Гриши.

— И что теперь делать? — хватаясь за сердце, спросила Ди.

В растерянности Варвара лишь разводила руками да озиралась по сторонам, словно искала там ответ на вопрос. Взгляд остановился под урной, где, укрывшись обрывком «Вечерней Москвы», головой на рваной пачке «Примы» валялся лыка не вяжущий гном. «А гномы могут соединяться мысленно на любом расстоянии», — вспомнила вдруг Варвара и осторожно нагнулась.

— Простите за беспокойство, но вы случайно не знаете, где сейчас находится вон тот гномик?

Пьянчуга приоткрыл один глаз, потом второй, посмотрел недовольно на женщину, тычущую пальцем в небо, прищурился и громко зевнул:

— Допус-с-с-тим зы-знаю… Но я это… с-с-спать хочу.

Захрапеть снова ему не удалось, так как в тот же момент его схватила Ди и, зажав в кулаке, хорошенько тряхнула:

— Где? Говори сейчас же, где он? Где Гриша и мой сын?!

— Ой, жен-счина! — взвыл пьяный гном. — Я те чё, погремушка? Ну-ка бр-рысь, а то щас как палец откушу! — и он попытался открыть шире рот, но сразу закрыл его, оказавшись в руке Варвары, сменившей тактику разговора:

— Мужик, третьим будешь?

Гном скривил сконфуженное лицо, очевидно, пытался осмыслить вопрос. Она положила его обратно под урну:

— Ну, если не хочешь, не надо, валяйся тут.

— Третьим буду! — шатко поднялся на ноги гном. — Куда идем?

— Вон на ту свадьбу, — Варвара кивнула на небо. — Летим.

Поле

Гном Еремеич закрыл глаза. За три минуты полета хмель из головы улетучился, но она все кружилась, словно бешеная юла, и муть подкатывала к горлу, когда трое летящих высоко над землей наклонялись то вправо, то влево или покачивались вверх и вниз. Знал бы, что эта баба ведьма, просто за палец бы ее подружку укусил, а потом удрал в канализационный люк — и пусть искали бы себе другого гнома, который на свадьбу лететь согласился бы да еще показывать им дорогу. Но Еремеич опомниться не успел, как из-под урны его подхватила большая ладонь — и вот он завис в ней на высоте сотни метров, где укачивало хуже, чем в кукурузнике, и боялся пошевельнуться, чтобы ненароком не вырвало.

Плохо было не только ему: подружка, которой он чуть было палец не откусил, даже визжать начала, когда втроем они взмыли в воздух. В шею ведьме вцепилась — та заорала: «Ди, ты задушишь меня! Держись за пояс! Не бойся, я вас с гномом не уроню!» Пусть только попробует уронить, разве что если ей жизнь не дорога или подружку не жалко. Еремеичу от падения с такой высоты физического вреда не будет — он ведь гном, существо магическое, но уж ведьме припомнил бы, если что; а вот от подружки лишь лужа крови останется, костей точно не соберет! Что за дурацкий способ передвижения? Попросили бы по-человечески, Еремеич нормальный маршрут показал бы: тут всего час гномьей железной дорогой. Или примерно столько же на большом метро; свадьба, на которую им лететь приспичило, неподалеку от гномьего массового гулянья.

***

Веселье шло по полной программе: гномы, радостные и возбужденные, развели в поле огромный костер и танцевали вокруг него шим-шам, линди хоп, пели многоголосым хором, пили что-то небезалкогольное. Звучали громкие тосты: «За победу, бля!», «За маму Магию!», «За ее вечное торжество на Земле!», «За хуяк Здравому Смыслу!» Ну и потом уже всё, как у нормальных людей: «За здоровье присутствующих дам», «За то, чтобы ффсе», «За мур-р во усём мир-ре», а также «За войны и революции».

«Войны и революции? Это они о чем?» — спросила Нелида. От парадного чешуйчатого мундира Бог не спешил избавляться по какой-то странной, ему одному известной причине — дракон лежал неподалеку от многочисленной гномьей толпы, и их многошумное празднество, кажется, волновало только одну — Нелидину — голову.

«О том, что после такой вспышки Магии надо ждать революции или войны», — лениво ответила вторая голова. Вслух между собой головы не разговаривали, и мысли хоть и продолжали поступать в сознание Нелиды прямым потоком, воспринимались как-то менее внятно, чем раньше, до превращения в дракона, что раздражало ее неимоверно.

«Ты шутишь?»

«Отнюдь. На обреченной планете, где Здравый Смысл давно затмил Магию, такой всплеск — это хуже, чем пожар или другое стихийное бедствие. Погасить его можно лишь встречной стеной огня, слабенький костерок не сгодится, нужен равносильный шквал, устремленный навстречу стихии. Встречный огонь превращается в катастрофу, в войну или революцию, потому что под его воздействием люди теряют человеческий облик, страдают, испытывают сильнейшие эмоции, часто направленные на разрушение, вожделеют и ненавидят».

«Как же так? Мы боролись за то, чтобы Конец Света предотвратить, а напоремся на войну?» — спросила Нелида, не веря словам Бога.

«Напоремся. Но лишь как на временное явление. Сначала столкнутся стихийный и встречный пожар, и будет всё comme a la Guerre^[163]: пламя пойдет стеной на стену, будут гореть дома и деревья, переплетаясь огненными ветвями, бури, смерчи, взвивающиеся к небу столбы черного дыма…»