— Шикарная, почти как живая, — вздохнул Вильям, который сидел и думал о своем огнедышащем драконе.

Ялле умер первого ноября, что с его стороны было, прямо скажем, свинством. Отчего он помер, Лодвиг не понял, но довольно быстро сообразил, что причина, вероятно, кроется где-то внутри, поскольку снаружи ничего заметно не было. Случилось это перед обедом. Ялле шел к дому, неся на закорках здоровенную ледяную глыбу. В этом месяце настала очередь Ялле дежурить по хозяйству, потому Лодвиг и озверел. Он стоял перед домом, собираясь опробовать свое 89-миллимитровое, на котором накануне вечером подпилил мушку, и вдруг услышал, как Ялле захрипел, увидел, что тот зашатался, а потом и повалился на снег, уронив ледяную глыбу на живот.

— Ну нет, дружочек, так не пойдет, — крикнул Лодвиг. Он проголодался и собирался пообедать. — Вставай-ка, напарник.

Но Ялле не встал. И даже когда Лодвиг пнул его сапогом на деревянной подошве, тот все равно продолжал неподвижно лежать на снегу.

— Ну нет, так не пойдет, — зарычал Лодвиг. — Твоя очередь дежурить, а ты тут кони двинул?

Ялле не ответил. Он находился далеко, за пределами слышимости. Лодвиг схватил его за руки, затащил в дом, в тепло.

— Вот сейчас оттаешь, — приговаривал он, — и займешься обедом. Так себя приличные охотники не ведут, скажу я тебе.

Он уложил Ялле на нижние нары, его, Лодвига, собственные нары, и снял с товарища рукавицы и меховую шапку.

Прождав около получаса, Лодвиг сообразил, что от Ялле теперь обеда не добьешься. Поставил кастрюлю с тюленьим мясом на плиту, затопил. Дожидаясь, пока закипит вода, уселся за стол и принялся честить Ялле.

— Хороший ты охотник, нечего сказать, — произнес он с горечью. — Жрал целый месяц то, что я готовил, а как подошла твоя очередь, сразу дуба дал! Как это называется, а? — он со злостью посмотрел на покойного. — И что теперь прикажешь с тобой делать? Закопать, может? Камни долбить на чертовом морозе прикажешь, да? — он грохнул кулаком об стол. — Хороший ты товарищ, ничего не скажешь. Нашел время ноги протянуть — посреди зимы. Подождать не мог, работать небось не хотелось, хитрый ты лис.

Лодвиг раздраженно забарабанил костяшками пальцев по столу, поглядывая то на Ялле, то на кастрюлю.

— Что за дела, — пробормотал он. — И именно сейчас, когда я только-только снова начал привыкать к напарнику. Вот дерьмо, — и он огорченно покачал головой. — Я всегда говорил: моторы у этих фарерцев никуда не годятся, ведь тут и сомнений никаких нет: именно мотор полетел.

Лодвиг посидел немного, наблюдая за бурлением воды в кастрюле. Мысли у него в голове роились, как пчелы в улье: есть о чем задуматься, когда товарищ вот так взял и приказал долго жить. Через полчаса он снял мясо и закрыл заслонку. Снова уселся за стол и принялся за еду. Время от времени он поглядывал на покойника, с разинутым ртом лежавшего на его нарах.

— Рот разинул, — ворчал Лодвиг. — Думаешь, бифштекс получишь? Как бы не так. Тебе-то хорошо тут лежать, пока я работаю. Не то, чтобы мне в одиночестве было худо, этого себе не воображай, но с тобой-то что делать прикажешь?

Поскольку день в некотором смысле оказался необычным, Лодвиг поднялся и принес из шкафа бутылку с самогоном. Налив стакан до краев, он повернулся к бледному Ялле.

— За тебя вот пью, дружище, за твой уход, — и он выпил, — и за здравие на том свете, — и снова выпил.

Самогон немного смягчил Лодвига. Хоть и скверно, что Ялле ушел в поля вечной охоты, но нельзя не увидеть и некоторых преимуществ создавшегося положения. Теперь он мог в одиночестве употребить восемь литров самогона, оставшихся от их запасов, и никогда больше ему не придется выслушивать рассказы Ялле о маленьких островах на северо-востоке Атлантического океана, откуда тот был родом. К тому же не придется беспокоиться о трех банках свинины, которые Лодвиг припрятал в одном из сарайчиков. И самое главное: теперь Лодвиг мог спокойно пользоваться новым ружьем Ялле, гладкоствольным «Ремингтоном» с оптическим прицелом. В общем, дело осталось за малым: закопать товарища.

— Знаешь, Ялле, — объяснял Лодвиг покойнику, — коль склеил ласты в ноябре, довольствуйся скромными похоронами. И не воображай себе, что я примусь камни долбить под снегом, чтобы тебя засыпать. Мне и о хозяйстве, и о лисах надо думать, не жди от меня ничего особенного. Но поминки уж будут, так полагается, хоть вовремя человек отошел, хоть не вовремя.

И он пододвинул стул к нарам. Взгляд покойника был пустым и, как показалось Лодвигу, довольно глупым.

— Ну, красавцем ты никогда не был, — отметил он почти дружелюбно, нежно поглаживая бутылку, которую из рук так и не выпустил. — И уж после смерти точно краше не стал. Может, и надо тебя немного в порядок привести, перед тем как мы отправимся созывать гостей на поминки.

Ялле не отвечал, но Лодвиг этого и не ждал. Он несколько лет прожил в бухте Росса в одиночестве и привык разговаривать сам с собой.

— Челюсть мы подвяжем, пока ты еще не застыл, — кивнул он, — да и глаза прикроем, чтобы вид был поприятней. — Лодвиг поднялся и принялся за дело. — И надо тебя как следует усадить, иначе сверзишься с саней. Может, есть смысл подержать тебя немного на холоде, посидишь тут рядышком на стуле, будешь в окошко поглядывать, если заскучаешь.

Выпив еще стаканчик, Лодвиг решительно взялся за дело. Но, подвязав челюсть Ялле ремнем от ружья, сразу понял, что чего-то не хватает.

— Ну конечно, трубка. Трубку тебе с собой надо дать, понятное дело.

И он сунул Ялле между зубов трубку, которая выпала у бедолаги изо рта, еще когда тот упал, и снова подвязал челюсть. Вид стал попривычнее. Закрыв покойному глаза, Лодвиг вынес его на воздух и привязал к стулу. Стул стоял в снегу под навесом, так что Ялле мог при желании — и возможности — заглядывать в окно, а Лодвиг — следить, чтобы напарника не съели лисы.

Покончив с хлопотами, Лодвиг вернулся в дом и выпил. Улегся на нары, подумал немного о Ялле, сидящем снаружи. И уснул.

Потом Лодвиг и Ялле отправились в Бьёркенборг. Интересная получилась поездка. Бьёркенборгцы с неподдельным изумлением взирали на сидевшего на возу Ялле, обмотанного веревками, с трубкой во рту и закрытыми глазами. Сизый Нос внимательно посмотрел на него через увеличительное стекло и похвалил Лодвига за проявленную заботу об усопшем товарище.

— Ялле был хорошим человеком, — скромно сказал Лодвиг. — Он фаререц и заслуживает самого лучшего.

— О такой поездке можно только мечтать, когда сам преставишься, — тихо произнес Сизый Нос. — Ялле словно попрощался с нами по-человечески. Сказал последнее прости товарищам, зверью, всей природе. Красиво мыслишь, Лодвиг.

Лодвиг, которого легко было смутить, повернул разговор на другую тему. Такую, чтобы всех заинтересовала.

— Я вот о поминках подумал, — начал он. — Не потому что у меня лишнее в доме завалялось, Ялле ведь меня, как бы это сказать, не предупредил ни о чем, к тому же его жажда сильно мучила, запасы наши долго не стояли. — Он снял шапку и утер ею лицо. — Но если нам всем миром подналечь, может все-таки получится устроить небольшую пирушку. Но все же достойную Ялле.

— Мы дадим пять бутылок крепкого и полбочки пива, — взволнованно закричал Бьёркен.

Разумеется, Ялле надо было проводить как следует. У Херберта обещали поменьше, но зато пожертвовали шестнадцать досок для гроба. Доски должны были пойти на строительство охотничьего домика в Ромдале, но теперь, когда Ялле нуждался в последнем пристанище, сомнений в том, как их использовать, не возникало. Херберт предложил немедленно сколотить гроб и привезти его в бухту Росса еще до похорон.

К Хальвору и Нильсу не поехали, поскольку у многих сложилось впечатление, что в этом году они предпочитали, чтобы их не беспокоили, и потому отправились сразу к Вальфреду и Антону, которые, на счастье, только-только закончили гнать самогон — чтобы хватило на несколько месяцев. Те предоставили для поминок весь запас, затем все вместе поехали к Графу, который пообещал выделить восемь бутылок настоящего вина и пятнадцать литров пива.