Александр даже мысленно представил, как во главе своих кирасир врубается в солдат противника: жалких, потерянных и смирившихся со своей незавидной участью.

Правда, самодовольный имперец не знал ни силы русских воинов, ни стойкости с которой они готовы терпеть тяготы службы во благо Отечества. Человеку, привыкшему к тому, что он может сменить одну сторону на другую одним движением руки или ноги этого все равно не понять. Как не понять западной цивилизации простого слова Родина.

— Ваше превосходительство, Бран Строжич прибыл, — известил задумавшегося графа молодой безусый юнец.

Фон Ларенц приподнял левую бровь, выражая тем самым легкое недоумение, мол кто ты такой, почему не помню лица? Но парнишка этих гримас не понял и продолжал хлопать глазами. Александр мысленно чертыхнулся и махнул рукой. Проваливай с глаз моих. На сей раз адъютантик понял верно и мигом испарился.

Перед командующим предстал колоритный тип, возглавляющий бородачей, воюющих на стороне Священной Римской империи. Заросший так, будто родился с бородой до бровей с черными смолянистыми волосами и горбатым как у грифа носом. А его брови? Ох… они казались такими кустистыми, что скрывали даже маленькие крысиные глазки, привыкшие к виду распотрошенных людей больше чем мельник к своим жерновам. Такому лицу не хватало только ожерелья из человеческих ушей или связки скальпов на поясе.

И как слышал сам Александр от весьма осведомленного источника — эти бородачи зарекомендовали себя не боящимися крови наемниками: ни своей, ни чужой. Они с одинаковой охотой шли на врага лицом к лицу, пытали пленных, а если был приказ, то спокойно резали целые деревни и веси. Если б не их прошлый контракт их непременно наняли бы еще полгода, а то и год назад — благо мест, где требовались их навыки, хватало, да и по сей день имеется с избытком.

— Твоим людям нужно устроить так, чтобы московиты не смогли пройти дальше перевала Гладуш, — без предисловий заметил фон Ларенц.

При этом продолжил оценивающе наблюдать за командиром бородачей. Бран же пошевелил бровями, почесал густую смолянистую бороду и прищурив свои крысиные глазки выдал, кое-как выговаривая грубую речь нанимателя:

— Четыре бочонка пороха, две дюжины саперов и по окончании боя десяток бочек неапольского.

— Ха! Верный подход, — улыбнулся командующий. — Если сделаешь все как надо будет тебе полста бочек прямиком из солнечной Испании. Слово фон Ларенца!

— Хорошо.

Бородач кивнул и не прощаясь пошел к своим. А через десять минут из расположения войск Священной Римской империи быстрым шагом убыл полк наемников: все полторы тысячи бородатых воинов, коих сопровождал маленький караван в дюжину низкорослых лошадок, несущих на себе по два бочонка пороха, и два десятка саперов.

Глядя на поднимающихся по склонам наемников, Александр не скрывал улыбки — совсем скоро московиты будут разбиты и слава их как непревзойденных воинов, сокрушивших стальных львов Европы померкнет. И взойдет на воинском небосклоне новая звезда. И имя ей — граф Александр фон Ларенц.

День спустя.

Перевал Гладуш.

Полдень.

Бабах! Рядом с Прохором разлетелись куски щебня, щедро разбросанного по скалистым склонам древних Карпат. Но Митюха и взглядом не повел в сторону — его сейчас шальные пули не заботили, больше генерал-майор следил за боем его арьергарда и авангарда противника, давно выросшего до полноценного корпуса!

Вон на переднем краю, в строю с братьями-витязями стоит девятнадцатилетний капитан Иван Стершнев, рубится с рослым немцем лицом к лицу. Чуть впереди рота русских воинов смешалась с кирасирами врага из последних сил сдерживая мощный натиск.

— Третьему батальону витязей — сменить пятый, бойцам Адашева — готовиться заступить на помощь к Смоленскому полку, — приказал Прохор стоящим рядом с ним командирам.

Так получилось, что свой штаб он держал не в тылу, а вблизи от непосредственной линии боя. Этим нехитрым, но опасным решением, он экономил немало времени для реагирования на действия противника, а заодно проверял выдержку боевых офицеров. Потому как доверие к некоторым из них было подорвано после инцидента с арестом. И дело не в том, что некоторые попытались противодействовать, вовсе нет. Проблема заключалась в том, что большая их часть повела себя пассивно — а для командиров их уровня в такой момент это недопустимо.

Как рассказывал Старший Брат — в войсках первых русских князей за подобное отправляли в первую шеренгу, наряду с новиками, искупать вину кровью и потом. В зависимости от тяжести проступка могли ставить не единожды, порой это продолжалось до смерти провинившегося.

— Что за черт? — вскинулся полковник Карнелли, один из немногих сохранивших верность России и при этом оказавшийся достаточно талантливым, чтобы не потерять своего места.

Прохор проследил за его взглядом и мысленно выругался: на склонах двух почти отвесных скал шел жаркий бой. И начался он внезапно, люто… не вовремя. Как раз в тот момент когда на перевале собралась вся армия. А если случится непоправимое…

Перед взором Митюхи пронеслась картина горы трупов заваленных камнями и конница врага с упоением режущая загнанных в тупик русских воинов: дезориентированных и усталых.

Решение пришло сразу:

— Никита, бери всех своих свободных и любой ценой останови этих бородачей, — кивнул в сторону напирающего на русский заслон врага.

— Будет сделано! — откликнулся майор Селиванов и тут же бросился к подножию холма, отдавая на ходу приказы.

Прохор не сомневался в командире разведчиков, но только вот сердце продолжало болезненно ныть, и глаза против воли раз за разом поднимались вверх, туда где между камней шел бой, способный поставить крест на всей Второй Южной армии в один миг.

— Поторопите обозников — времени для отдыха больше нет. Пусть выдвигаются, — бросил Митюха.

— Не сдюжат они сразу — им бы часок на ремонт и смену оправы, — покачал головой седовласый полковник Шишкин Егор Еремеевич: воин опытный, упертый и умный, прошедший ад Полтавы и муки Южного похода.

— У нас выбора нет.

— Так-то оно так, но…

Шишкин не договорил, и без него все понимали, что может случиться, если враг займет склон.

— Первыми вывозите раненных и артиллерию, все остальное потом, в охранение идут второй батальон витязей и Суздальский полк, за ними по ротации, сменившиеся с боя. И да поможет нам Бог.

Командиры угрюмо молчали, один за другим размашисто, по-русски, перекрестились. Даже бывшие католики. Теперь их судьба лежит в руках тех воинов, глядя на которых у ветеранов проскальзывали мысли о доме и оставленных далеко в Мещере детях.

Никита Селиванов закончил корпус Русских витязей на год позже Митюхи, но опыта получил не меньше молодого генерала, пусть даже и в совершенно иной плоскости. Да он не корпел над картами, не выискивал в шагах противника 'второго дна' и не играл со Старшим Братом в Пешие Игры, когда целые роты представлены на огромной — шагов десять на десять, а то и более, всего лишь малыми воинами с ладонь величиной, вырезанными краснодеревщиками с небывалым искусством. Да многого не знал Никита, но это нисколько не умаляло его таланта командира разведывательного батальона витязей.

И ведь не было как такого этого самого отдельного батальона, имелись только роты в общих батальонах, но вопреки логике над избранными бойцами главенствовал в первую очередь именно он — майор Селиванов. Однако пользоваться своим правом он мог только в исключительных случаях, таких как сейчас.

Несмотря на молодость, разведчики Корпуса витязей снискали себе репутацию хороших воинов, могущих выполнить нерядовое задание в минимальные сроки и без потерь. Благо, что за время непрекращающихся боев проявить себя мог каждый — было бы желание.

Но сейчас из шести полных рот, под рукой у майора оказалось всего три, остальные оказались заняты. Быстро окинув предстоящий фронт боев, командир решил, что имеющихся сил хватит, тем более, что бородачи атакуют хоть и яростно, но без выдумки — больше уповая на свои силы, чем на воинскую тактику и командирскую думку.