У Ракитина на языке вертелся язвительный вопрос:

«Какой, собственно, научный интерес может иметь пожирание рыбы живьем?» Но он удержался и сказал:

— Там разберемся. А почему вам так не хочется на кордон итти? У вас документы в порядке, гражданин?

Безымянный сразу отметил перемену в обращении: вместо «товарищ» — «гражданин».

— Я же все объяснил вам, упрямый вы человек. Так не возьмете штраф? Я вам предлагаю двести… даже триста рублей.

— Нет.

— Пятьсот? Возьмете, в последний раз спрашиваю? — сказал Безымянный, опуская руку в карман.

— Вы что, угрожаете мне? Нет — и весь сказ… Назад! — вдруг закричал Ракитин, наотмашь и со всей силой ударяя задержанного по кисти.

Браунинг выпал из руки Безымянного на землю.

— Так вот ты какой «турист-натуралист»! — усмехнулся Ракитин, снимая с плеча винтовку и щелкая затвором. Он подвинул к себе носком сапога пистолет, поднял его и сунул за пояс. — А ну, давай вперед!

Вскоре они вышли на Чучельский перевал. Отсюда открывалась необъятная, грандиозная панорама горного Крыма. Прямо перед ними вздымался коричневый купол Роман-Коша, высшей точки крымских гор. Вдали виднелась белая отвесная стена скал с темнеющими отверстиями сталактитовых пещер, а направо уходили гряды гор, покрытых кудрявым зеленым руном леса. Совсем, совсем далеко синела полоска моря, а надо всем этим в бездонной голубизне неба парил гриф, раскинув двухметровые крылья. Отсюда он казался пичужкой. Ракитин тысячу раз видел эту картину, но и в тысяча первый она вызывала в нем восхищение. Особенно хороши были здесь осенние закаты: все краски солнечного спектра ложились на горы, человек пьянел от этого зрелища как от вина.

Безымянный угрюмо глядел на горную панораму. Все это было не для него, у всего этого были другие хозяева…

— Да! — молвил Ракитин, угадав его мысли. — Не для вашего брата это приготовлено, не для таких, как ты, «туристов» с пистолетами… — Он выразительно сплюнул. — Не дадим мы вам эту красоту насиловать и поганить. Заповедана для вас эта земля, слышишь! Да и не только этот кусок, а вся, что дальше лежит, — до самого Тихого океана…

— Я ногу стер, — со злобой сказал Безымянный. — Разрешите отдохнуть хоть несколько минут. Иначе вам придется меня на руках нести.

— Ну, отдохни, отдохни! — согласился Ракитин. — Подыши напоследок свежим воздухом. Только не вздумай, смотри, на какие-нибудь штуки пускаться. Сядь спиной ко мне.

Степан Григорьевич опустился на откос и поставил винтовку между колен. Безымянный снял ботинок и стал вытряхивать из него мелкие камешки. С ногой не случилось ничего особенного, он просто хотел выиграть время, собраться с мыслями.

В этот момент перед Ракитиным упала записка. Он повернул голову и увидел выглядывающее из-за куста лицо Соболя. Лесничий хорошо знал его, так как майор не раз бывал в заповеднике. Соболь предостерегающе приложил палец к губам. «Дайте ему возможность бежать, — стояло в записке. — Так надо. Принимаю его у вас с рук на руки».

Ракитин, уже не оборачиваясь, поживал головой — «понимаю, мол». Лицо скрылось, а лесничий обнял ствол винтовки, громко зевнул и склонил голову. Безымянный, бросив искоса быстрый взгляд, заметил, что он дремлет. Не было ли здесь подвоха? Может быть, лесничий притворяется, чтобы спровоцировать попытку к бегству и на «законном основании» пустить ему пулю в спину? Однако Безымянный знал, что у русских такие приемы не приняты.

— Тысячу возьмете? — вполголоса спросил Безымянный.

Ракитин молчал. Тогда, выждав немного и убедившись, что стража его, действительно, сморило, Безымянный начал потихоньку отползать в сторону кустов. Голова Ракитина свешивалась все ниже… Скоро кусты скрыли пленника, а еще через несколько минут он мчался во весь опор по тропинке в сторону дороги.

Беглец прикидывал, сколько времени может быть в его распоряжении? На худой конец минут пять, десять, возможно — пятнадцать. Скоро он обогнет кордон Алабач, расположенный на альпийском лугу, а затем окажется перед самым трудным этапом. Чтобы спуститься на ялтинский участок заповедника, нужно перевалить. Яйлу — голое плоскогорье, лежащее на вершинах. После зеленых массивов Яйла поражает резким контрастом. Странно видеть в самом сердце заповедника, среди буйного изобилия зелени, эту каменистую пустыню, где на известняках растут лишь мхи да лишайники.

«Лесничий, очнувшись, не замедлит, конечно, начать преследование, а на Яйле человек виден за километр, — соображал беглец. — Да, шансов мало…»

Вдруг Безымянному необыкновенно повезло.

Выбежав на дорогу, он увидел трехтонку, из-под которой торчали ноги шофера. Из кабины выглядывало миловидное женское личико. А в кузове грузовика стояло нечто; до такой степени неожиданное, что даже Безымянный, у которого все тряслось внутри, остановился и поднял брови. Эта была щегольская закрытая карета, в каких когда-то ездили вельможи, карета, сверкающая черным лаком, зеркальными стеклами и бронзой затейливых фонарей. Не хватало только звероподобного бородатого кучера. Трудно было представить себе что-нибудь бесполезнее и нелепее этого музейного экспоната среди величавой природы заповедника.

— Любуетесь? — спросил шофер, вылезая из-под машины. — Хороша? Самого императора Александра третьего! — важно сообщил он. — На киносъемки возил, здесь царский приезд на охоту снимали. А теперь обратно везу, в бывший Массандровский дворец. Ну и драндулет: две скорости — «тпру» и «но»! — захохотал он, находя свою потрепанную трехтонку несравнимо красивее и удобнее царского экипажа.

«С этим веселым парнем, видимо, нетрудно будет столковаться» — решил беглец.

— Подвезите, пожалуйста, меня до ялтинского шоссе, товарищ шофер, — попросил он.

— Отчего не подвезти, можно, — согласился шофер. — Только в кузове придется ехать. А хотите, садитесь в карету. Никогда, небось, в царской карете не ездили? — и он снова захохотал, очень довольный своей выдумкой.

Однако Безымянному эта шутливая идея представилась серьезной находкой. Во-первых, в карете его никто не увидит, во-вторых, — никому и в голову не придет искать его там. Подхохатывая шоферу, он полез в карету. Весельчак завел мотор. Грузовик, урча и содрогаясь, начал медленно одолевать крутой подъем.

Безымянный опустился на кожаные подушки, захлопнул дверцы и задернул занавески. Сквозь узенькую полоску стекла поверх занавесок он скоро увидел пустыню Яйлы и тысячью метров ниже пестрый коврик гурзуфского курорта. На краю плато показались карликовые сосны. Затем машина пошла вниз, и на склонах захватывающей дух крутизны возникли ряды хвойных гигантов.

Через сорок минут трехтонка выехала на ялтинское шоссе. Безымянный перевел дух: он вырвался из зеленого плена.

Соболь выпрыгнул из грузовика первым, когда шофер начал притормаживать. Майор проделал весь путь из заповедника до ялтинского шоссе буквально на запятках беглеца: он вскочил на машину, как только она тронулась, и довольно удобно устроился в кузове, позади кареты, так что его не могли видеть ни Безымянный, ни водитель.

Солнце уже склонялось к западу. Внизу, всего в двух километрах, виднелись белые фасады ялтинских здравниц. Безымянный, пройдя сотню шагов, остановился у ворот, украшенных лепными кистями винограда. На стеклянной доске значилось: «Управление винкомбината «Массандра»». Он вошел в ворота и направился к двухэтажному серому зданию.

— Вам кого? — встретила его вопросом пожилая женщина в синем халате, со щеткой и ведром в руках. — Занятия уже кончились.

— Да? И директор ушел?

— Ушел.

— Ах, какая досада! Тогда разрешите, я позвоню по телефону…

— А идите вот сюда, — сказала уборщица, указывая на приоткрытую дверь одного из кабинетов. — Просите прямо: квартиру директора. У нас свой коммутатор.

Безымянный подождал, пока шаги женщины затихли в конце коридора, прикрыл дверь и взял трубку.