17 «О, стала жизнь моя ценней, Коль ты заботишься о ней! И все ж ее легко отдам: Любовь и честь дороже нам. Покорный слову твоему, Скажу, однако, почему Явился я: чтобы пути К спасенью твоему найти. Как можно? Ты в глуши, одна! Здесь смерть и ужас. Здесь война. Внизу в Бокасле кони ждут, Они нас в Стерлинг унесут. Там уголок в своем саду, Тебе, мой. цветик, я найду». - «Прошу вас, рыцарь, замолчать; Мне вас не трудно разгадать: Как обольщен был разум мой Безмерной вашей похвалой! Своей мечтой увлечены, Вы устремились в пасть войны! Как мне вину свою смягчить? Сама себя должна винить, Правдиво в сердце заглянуть Себе должна. Вот верный путь! Я правду вам хочу открыть, Стыдом прощение купить! Отец мой смерти обречен, Его преследует закон, И жизнь его оценена. О рыцарь, вам я не жена! Молчите вы? А между тем Я вам откроюсь: Малькольм Грэм Мой верный, преданный жених (Коль жив! ), и стоит слез моих. Вот мой бесхитростный рассказ. Теперь, прошу, оставьте нас». 18 Наукой хитрой овладев, Как завлекать прелестных дев, Фиц-Джеймс, на Элен поглядев, Познал тщету своих хлопот: Правдивый взгляд ее не лжет. К нему доверия полна, То вся краснея, то бледна, Она ему открыла вдруг Причину слез и тайных мук, Как будто бы ее жених Уж больше не был средь живых. Фиц-Джеймс взволнован и смущен, Сочувствия исполнен он. Раскаявшись, он был бы рад Красавице служить как брат. «Нет, зная Родрика насквозь, Скажу: идти нам лучше врозь. У старца надобно узнать, Кто мог бы вас сопровождать». Глаза рукою осенив, И тем движенье сердца скрыв, На шаг, не боле, отступив, Фиц-Джеймс вернулся — словно он Внезапной мыслью поражен. 19 «Внемли же мне в последний раз! Однажды, в боя тяжкий час, Мой меч вождя шотландцев спас, И в память битвы роковой Король мне отдал перстень свой. Он благодарен был судьбе И объявил, что в дар себе Все, что хочу, могу просить, Лишь стоит перстень предъявить. Но жизнь двора меня томит, Мое богатство — панцирь, щит И меч, участник ратных дел, А поле брани — мой надел. К чему мне перстень? Не нужны Мне ни владенья, ни чины. Возьми его — он без хлопот Тебя к монарху приведет. Таков неписаный закон… Верь: будет тронут и смущен Король несчастием твоим, А я в расчете буду с ним». Склонившись над ее рукой, Фиц-Джеймс надел ей перстень свой. Старик певец был поражен: Так быстро их покинул он. Фиц-Джеймс с проводником сошлись И оба устремились вниз, Тропой опасною своей, Прочь от Лох-Кэтрин, на Экрей. 20 В долине Тросакс тишина. Среди полуденного сна Вдруг громко Мэрдок засвистел. «Ты не сигнал даешь ли, гэл?» Тот шепчет, продолжая путь: «Я воронье хотел спугнуть!» Фиц-Джеймс, вздохнув, глядит вокруг: «Здесь пал мой конь, мой верный друг! Как для любимого коня. Быть может, лучше для меня Ущелья Тросакс не видать. Вперед же, Мэрдок, и — молчать! Коль скажешь слово — ты пропал». Тот молча путь свой продолжал. 21 По краю пропасти ведет Их тропка узкая. И вот В лохмотьях диких — страшный вид! - Пред ними женщина стоит. Обветрено и сожжено Лицо страдалицы — оно Открыто свежести ночной. И в безнадежности тупой Она глядит перед собой. Был на челе ее венок, И перьев связанных пучок Из крыльев горного орла Она в одной руке несла. Меж диких троп и острых скал Ее неверный путь лежал. Увидев горца пестрый плед, Вскричала — скалы ей в ответ Звенят… Но горец не один: В одежде жителя долин С ним Джеймс Фиц-Джеймс, знакомый нам. Воздевши руки к небесам, Она то закричит опять, То петь начнет. Та песнь звучать Под звуки арфы бы могла - В ней прелесть дикая была. 22 ПЕСНЯ «Молись, молись!» — велят они, Кричат: «Твой разум ослабел!»… В горах без сна влачатся дни, В горах язык мой онемел. О, был бы Аллен предо мной, И Дэван бы вскипал волной, В молитве сладостной своей Я б смерть призвала поскорей! Велели косы заплести, Хотели с милым обвенчать, Велели в церковь мне идти, Пошла я милого встречать… Увы, все ложь! Мне нет любви, И счастье плавает в крови, Мой дивный сон прервался вдруг, Проснулась я для новых мук. 23 |
