28 И Элен крепко, как могла, Отца за шею обняла. Король, увидев этот пыл, Всю сладость власти ощутил, Когда повелевает власть Добру — воспрять, пороку — пасть. Недолго любовался он, Как Дуглас встречей восхищен. «Нет, Дуглас, от души прощай И дочь от нас не похищай. Поистине, врагам назло, Вас чудо с дочерью свело. Когда бродил я по стране В одежде, не присущей мне, Я звался именем другим И все ж по праву звался им: Фиц-Джеймс — так на норманский лад О всяком Джеймсе говорят. Таясь, я лучше видеть мог, Где поднял голову порок». Затем — вполголоса: «Итак, Изменница, я был твой враг! Нет, никому не открывай, Как я пришел в озерный край И как меня послала ты Туда, на горные хребты, Где чудом, в битве победив, Твой государь остался жив». И — громко: «Этот талисман Тебе в горах Фиц-Джеймсом дан. Окончена Фиц-Джеймса роль. Чем наградит тебя король?» 29 Да, видно, знал король давно, Кем сердце Элен пленено. Теперь она глядит смелей, Но страх за Грэма ожил в ней, А также страх за храбреца, Что встал за честь ее отца. И, благородных чувств полна, Просила милости она, Хоть Родрика тяжка вина. Король вздохнул: «Увы, лишь бог Жизнь Родрика продлить бы мог. Вот было сердце! Вот рука! Я знаю мощь его клинка. Не надо мне богатств моих, Лишь был бы он среди живых. Но перед Элен я в долгу. Чем отплатить я ей могу?» И Элен к Дугласу идет, Кольцо, краснея, отдает, Чтоб короля отец просил О том, что ей назвать нет сил. Король сказал: «Суров закон. Мятежников карает он. Где Малькольм? Да свершится суд!» Грэм преклонил колено тут. «Тебе, бунтарь, пощады нет. Ты, нашей ласкою согрет И принят милостиво в дом, Ответил буйным мятежом, И у тебя, от нас вдали, Мои враги приют нашли. Твоя вина известна всем. Вот цепь и стража, дерзкий Грэм!» И цепь из золота, светла, На грудь мятежника легла. Теперь мятеж его забыт, И Элен рядом с ним стоит. ЭПИЛОГ О арфа севера, теперь прощай! На дальние холмы спустилась тень, И в сумерках из чащи невзначай Едва заметный выглянул олень. Сойди же с колдовством своим под сень Родного вяза, к водам родника! Твой нежный глас, едва смолкает день, Как будто эхо с горного лужка Плывет в гуденье пчел и в песне пастушка. Однако же прощай и мне прости Неловкие удары по струнам. Не для того я пел, чтоб быть в чести, Вот и небрежен был по временам. Ты мне была как сладостный бальзам. Я шел один, покорствуя судьбе, От горестных ночей к горчайшим дням, И не было спасения в мольбе. Я тем, что ныне жив, обязан лишь тебе. Прощай, прислушайся к шагам моим, Неслышно затихающим вдали. Кто струн теперь коснется? Серафим? А может, духи добрые земли? Теперь твои напевы отошли, Растаяли по склонам горных рек, А то, что ветры дальше понесли, Уже не различает человек. О чаровница, звук умолк, прощай навек! 1810 КОММЕНТАРИИ. ПОЭМЫ И СТИХОТВОРЕНИЯ
Для большинства советских читателей Вальтер Скотт — прежде всего романист. Разве что «Разбойник» Э. Багрицкого — блестящий вольный перевод одной из песен из поэмы «Рокби» — да та же песня в переводе И. Козлова, звучащая в финале романа «Что делать?», напомнят нашему современнику о Вальтере Скотте-поэте. Быть может, мелькнет где-то и воспоминание о «Замке Смальгольм» Жуковского — переводе баллады Скотта «Иванов вечер». Пожалуй, это и все. Между тем великий романист начал свой творческий путь как поэт и оставался поэтом в течение всей своей многолетней деятельности. В словесную ткань прозы Скотта входят принадлежащие ему великолепные баллады, и песни, и стихотворные эпиграфы. Многие из них, обозначенные как цитаты из старых поэтов, на самом деле сочинены Скоттом — отличным стилизатором и знатоком сокровищ английской и шотландской поэзии. Первая известность Скотта была известность поэта. В течение долгих лет он был поэтом весьма популярным; Н. Гербель в своей небольшой заметке о поэзии Скотта в книге «Английские поэты в биографиях и образцах» (1875) счел нужным напомнить русскому читателю, что поэма «Дева озера» выдержала в течение одного года шесть изданий и вышла в количестве 20 тысяч экземпляров и что та же поэма в 1836 году вышла огромным для того времени тиражом в 50 тысяч. Когда юный Байрон устроил иронический смотр всей английской поэзии в своей сатире «Английские барды и шотландские обозреватели» (1809), он упомянул о Скотте сначала не без насмешки, а затем — с уважением, призывая его забыть о старине и кровавых битвах далеких прошлых дней для проблематики более острой и современной. Скотта-поэта переводили на другие европейские языки задолго до того, как «Уэверли» положил начало его всемирной славе романиста. Итак, поэзия Скотта — это и важный начальный период его развития, охватывающий в целом около двадцати лет, если считать, что первые опыты Скотта были опубликованы в начале 1790-х годов, а «Уэверли», задуманный в 1805 году, был закончен только в 1814 году; это и важная сторона всего творческого развития Скотта в целом. Эстетика романов Скотта тесно связана с эстетикой его поэзии, развивает ее и вбирает в сложный строй своих художественных средств. Вот почему в настоящем собрании сочинений Скотта его поэзии уделено такое внимание. Поэзия Скотта интересна не только для специалистов, занимающихся английской литературой, — они смогли бы познакомиться с нею и в подлиннике, — но и для широкого читателя. Тот, кто любит Багрицкого, Маршака, Всеволода Рождественского, кто ценит старых русских поэтов XIX века, с интересом прочтет переводы поэм и стихов Скотта, представленных в этом издании. |
