Помните у поэта Державина стихи, посвящённые воинам Суворова, взявшим Измаил?

Какое-то мгновение в классе стояла тишина, сквозь открытое окно донёсся шелест тополя, а потом кто-то не сдержался, легонько хлопнул ладонями, и тут весь взвод зааплодировал. Урок полковника Маркова прошёл замечательно.

Юрий Гаврилович поднял руку:

— Так сражались герои. Не счесть подвигов советских воинов в сражениях под Москвой и Ленинградом, под Орлом и Киевом, в боях за Прагу и Берлин… Свыше одиннадцати тысяч воинов было удостоено звания Героя Советского Союза, миллионы награждены орденами и медалями. Это и есть всенародный подвиг!

Юрий Гаврилович посмотрел на часы:

— Ну, а нам время завершать урок.

Из редакции «Пионерская зорька» Алле Антоновне Жаровой переслали пачку писем. После передачи по радио о пионерском знамени посыпались отзывы радиослушателей. Одни писали, что им понравился рассказ, и просили ответить, правда это или выдумано? Другие запрашивали адрес героя рассказа Васи Суворова и спрашивали, сколько ему лет.

Одно письмо было подобно молнии. Прислал его контр-адмирал в отставке Фролов. Он сообщил, что знает отца Васи Суворова — капитана первого ранга Суворова.

Вот что писал контр-адмирал:

«Я участник трёх войн. Воевал в первую империалистическую, в гражданскую и в Великую Отечественную на флоте. Но рассказать хочу не о себе, а о своём боевом товарище — капитане первого ранга Александре Васильевиче Суворове, отце Васи.

Это было в гражданскую войну. Мы выходили из Петрограда на боевом корабле «Грозный» ночью, когда стало известно, что английский флот доставляет оружие и боеприпасы белогвардейским войскам. Обстановка в молодой Советской Республике была сложная. Наша страна — в огненном кольце. В стране голод. Очень много в то время было детей-сирот. Среди них находились ребята и постарше, кто рвался на фронт.

В то время я командовал боевой частью корабля, а проще говоря, всей артиллерией, которая имелась на нашем «Грозном». В Балтийском море мы приняли неравный бой, потопили вражеский крейсер, но и сами понесли потери. Во время боя я заметил одного проворного паренька. Он подавал боеприпасы к орудию. «Откуда, думаю, у нас на корабле юнга?» Когда бой затих, поинтересовался: «Почему допущен до орудий неизвестный человек?» А мне матросы отвечают: «Известный. Он уже третий день у нас. А вот как пробрался, пострел, на «Грозный», не говорит».

Позвал я парнишку в свою каюту и учинил допрос: «Кто и зачем здесь?» Отвечает: «Я Александр Васильевич Мамин, отца ищу».

Оказалось, мать его умерла от тифа, родных в Петрограде нет, отец служил матросом на каком-то боевом корабле. Вот и пробрался он к нам незаметно, когда грузили ящики со снарядами. Снаряды вытащил, а сам лёг в ящик. Ну, что с ним делать? Оставили на корабле. Фамилия его — Мамин — матросам не понравилась, и, поскольку его звали Александром Васильевичем, назвали его Суворовым. Потом долгая служба, учёба в первом советском военно-морском училище, которое теперь носит имя Дзержинского, и стал Александр Васильевич сам капитаном-командиром боевого корабля.

Александр Суворов-Мамин навсегда выбрал трудную, но почётную и ответственную профессию офицера, полную романтики.

Был я и на свадьбе у Александра. К сожалению, мне ни разу не пришлось видеть сына моего друга — Васю. Но я знал, что растёт хорошая смена отцу. Помню, Александр говорил мне: «Всё не решаюсь сказать сыну, что фамилию ношу по воле моряков революционного флота. Знаешь, боюсь этим огорчить сына. Подрастёт и тогда расскажу». А теперь, спустя сорок лет после того, как мы расстались с капитаном первого ранга Суворовым, я узнал, что сын его, Вася Суворов, как и отец в юном возрасте, сражался в боях за Родину. Узнал и о том, что у Васи есть сын Саша — суворовец. Я очень рад и горжусь, что у моего боевого друга растёт внук — наследник боевых традиций Суворовых…»

Прочитав это письмо, Алла Антоновна задумалась: «Как же не просто складываются судьбы людей! Оказывается, не только Саша, но и его отец не знает, что они не Суворовы, а Мамины».

Педагогический совет училища закончился к концу рабочего дня. Решали, как быть с Ильёй Зубовым: отчислить из училища, как нарушителя дисциплины, или оставить? Генерал всё ещё находился у себя в кабинете. Пётр Фёдорович был расстроен. Он так и не получил ответа, почему Илья Зубов, принятый в училище с предупреждением, не проявил в учёбе усердия? С дисциплиной и того хуже. Многие настаивали избавиться от Зубова. Но это крайняя мера и лёгкий путь. Может быть, недостаточно строг был к нему командир? Или замечания, беседы с Зубовым ожесточали его? Не рано ли отвернулся от него коллектив?

Пётр Фёдорович подошёл к окну, вдохнув свежий майский воздух, уловил запах сирени. Нежный аромат уходящей весны напомнил ему тот роковой год, когда он был в таком же возрасте, как Илья, и тоже закончил девять классов.

Идя из школы, он наломал у заброшенной старой хаты ветки распустившейся сирени. Для матери. Необыкновенно щедро цвела сирень в 1941 году. Листьев не видно — всё в голубовато-синих цветках.

Матери дома не оказалось. Она работала на прополке свёклы километров в десяти от села. Пётр сел на велосипед, которым был премирован за хорошую работу на тракторе его отец, поехал в поле. Не терпелось порадовать мать, что он закончил девять классов «круглым» отличником. Приехал, а радость свою высказать постеснялся: рядом были люди. Только и сказал:

— Нас распустили на каникулы. Буду помогать…

— За это спасибо, — ответила мать. — Может быть, на брюки себе заработаешь. Вон сколько латок, а ты теперь в десятый пойдёшь.

В юности Пётр Вольнов любил работать и ночевать в поле. Вечером у костра распевали песни, а на рассвете он бежал к реке. Вода ранним утром тёплая, заплыть на середину реки и окунуться с головой — одно удовольствие. И всё это прекрасное, радостное, милое внезапно оборвалось. Началась война.

Всё испытать пришлось: и голод, и нужду, и смерть отца на войне. А потом и сам ушёл на фронт.

Генерал долго стоял у окна. Но воспоминания о юности не сняли тяжесть с сердца. Верно ли принял он решение оставить в училище Илью Зубова? И начальник учебного отдела полковник Марков высказался за то, чтобы дать Зубову ещё срок на исправление. Правда, подполковник Палов бросил реплику: «У меня рота суворовцев, а не штрафной батальон».

Были во время войны такие батальоны, куда направляли осуждённых за преступления солдат для искупления своей вины в бою. Но и Палова понять можно. Ни в одной роте нет такого суворовца, как Зубов. За один учебный год он устроил драку, оскорбил девушку, самовольно ушёл из училища, курит. «Зубов не малолетний ребёнок, — говорил командир роты. — Он всё понимает, но не хочет быть таким, как его товарищи. Что скажут нам в военном училище, когда мы направим Зубова на учёбу?»

Генералу понравилось, как говорил на совещании воспитатель капитан Лейко: «Зубова нужно не воспитывать, а перевоспитывать. Он пришёл к нам с моральными пороками, приобретёнными дома с детства. Знала мать, что сын курил? Знала. Давали ему дома спиртные напитки? Давали. Он не отрицает. Видите ли, по праздникам… А выходка с метлой? С дневником Саши Суворова? А кража значка? Всё это не ошибки и не шалости. Нам нужно не противопоставлять ему коллектив, а всем, и больше всего суворовцам, воспитывать его — это полезно для будущих офицеров».

Преподаватели отмечали способности Зубова, но все говорили, что он ленив. А лень — серьёзный, однако исправимый порок.