Саша соглашался и не соглашался. Поделился с Борисом:

— Конечно же, я люблю её, но не принято говорить о своём чувстве в школьные годы.

— Ерунда! К чему это ханжество? Почитай Пушкина. В каком возрасте были влюблены его герои?..

Саша как-то по-другому видел сейчас Бориса Куца.

К дому подходили как самые искренние и близкие друзья.

Дверь открыл отец. Он был в тёмном костюме и при орденах. Ордена Отечественной войны первой и второй степени, орден Трудового Красного Знамени, орден Красной Звезды и много медалей, которые Борис не успел рассмотреть.

— Прошу, прошу, товарищи суворовцы. Но только осторожно: у нас потолки низковаты…

— Ну, зачем ты так шутишь, — в коридор вышла Сашина мама. — Рост у ребят замечательный, а до потолка ещё далеко. Здравствуйте, дорогие мои, проходите!

Борис передал цветы Сашиной маме, а Саша сунул в руки отца свой букет.

— Такие красивые розы мне ни к чему, — улыбаясь, сказал отец. — Мы сейчас вручим их… — Он приоткрыл дверь в другую комнату, и суворовцы увидели сидевшую на диване Симу. На столе в вазочке стояли душистые ландыши.

Хорошо и весело провели вечер.

Горьковатый тополиный запах, нахлынувший в раскрытое окно, и весёлый свист зяблика, донёсшийся из тенистой зелени деревьев, напомнил Саше о поездке в Казахстан, рыбалку на Иртыше. Он никак не мог сосредоточиться, заставить себя слушать воспитателя Лейко, говорившего о том, что суворовцы недобросовестно несут наряд на кухне. Капитан использует минутную паузу перед началом урока для очередного напоминания о том, что дисциплина «хромает», что суворовцы — комсомольцы и ему стыдно призывать их к сознательности и соблюдению уставных требований.

Открылась дверь, и вошёл начальник учебного отдела полковник Марков. Капитан на полуслове оборвал своё внушение и, шагнув навстречу полковнику, отрапортовал:

— Товарищ полковник! Суворовский взвод в количестве тридцати трёх суворовцев на ваше занятие прибыл. Отсутствующих нет. Капитан Лейко.

— Здравствуйте, суворовцы! — поздоровался полковник.

— Здравжелавтовполковник! — одним словом выпалил взвод.

— Садитесь, — сказал полковник. — Ваш педагог заболел. Но урок истории состоится. Даже в бою, когда погибает командир, всегда находятся смелые и достойные солдаты и становятся во главе подразделения. Мне, как говорится, сам бог велел, я в прошлом преподаватель истории. Думаю, что мы сообща справимся с последним в этом учебном году занятием.

— Так точно, справимся! — неожиданно выпалил Зубов, вскочив с места.

Полковник пристально посмотрел на Илью и после небольшой паузы, видимо нужной для того, чтобы в классе наступила тишина, сказал неторопливо:

— Вот видите, даже суворовец Илья Зубов не сомневается, что мы с вами справимся с этой задачей. Итак, — продолжал Юрий Гаврилович, — на прошлом уроке вы говорили о подвиге советского народа в Великую Отечественную войну, о труде в тылу в помощь фронту. Надеюсь, тема о всенародном подвиге советских людей в годы войны вами усвоена. Или есть вопросы?

— Есть вопрос. — Борис Куц встал и, как положено, сначала представился: — Вице-сержант Куц. Товарищ полковник, разрешите задать вопрос?

— Разрешаю.

— Вот мы закончим учёбу в Суворовском, будем вспоминать, чему нас учили преподаватели и офицеры, бывшие фронтовики, а какая у них самих была фронтовая жизнь, мы не знаем.

— Я понял вас, вице-сержант Куц, садитесь, — сказал полковник.

У Саши даже испарина выступила на лбу. Волновался за Бориса. Он сам не раз об этом думал. Незаметно показал Борису большой палец: молодец!

Полковник походил возле стола, ладонью погладил шрам на подбородке, стеснительно улыбнулся:

— Итак, тема сегодняшнего урока подсказана. Воспользуемся советом.

Суворовцы почувствовали, что рассказывать о себе Юрию Гавриловичу трудно.

— Я не совершал героических подвигов. Воевал с первого до последнего дня, сражался на границе. Когда на пограничные заставы обрушились вражеские танки, самолёты, моторизованная пехота, отходили с тяжёлыми боями. Потом долгая героическая оборона и, наконец, наше решительное наступление. Всё это было для меня повседневной военной работой. Выполнял свой долг.

— Как вы понимаете подвиг? — неожиданно спросил Архипов. — Извините, суворовец Архипов просит разрешения задать вопрос: «Какое понятие вкладываете вы в слова «героизм», «подвиг»?»

— Давайте подумаем вместе, — сказал полковник. — Прошу.

Кто-то из суворовцев пояснил, что слова «подвиг» и «героизм» — слова-синонимы, равнозначны.

— Кто понимает по-другому? — спросил полковник и увидел руку Бориса Куца. — Прошу, вице-сержант.

Борис пояснил свою мысль:

— Подвиг — это совершение важного, значимого, с преодолением больших, порой непредвиденных трудностей. Не только на войне. А героизм — это наивысшая степень подвига, поступок, связанный с риском для жизни. Может, на этот поступок храбреца никто не подталкивал, а герой сам, сознательно, как Александр Матросов, отдаёт жизнь ради спасения своих товарищей.

Юра Архипов спросил разрешения дополнить.

— Подвиг — это честное, самоотверженное выполнение своего долга, а героизм — клич сердца, презрение смерти и всех трудностей для достижения победы над врагом или стихией. Героем может быть только чистый душой человек, преданный партии, Родине.

Полковник Марков был рад такому направлению урока. Ответы суворовцев пробудили в его памяти многие картины боёв, подвиги однополчан, вспомнились фронтовые годы, когда он совершал такое, чему потом удивлялся, не понимая, как мог отважиться на дела, в которых остаться в живых шансов не было. Однажды метнул связку гранат во вражеский «тигр» и не рассчитал: смертоносный груз взорвался на башне. Взрыв был такой мощный, что танк наклонился набок и вспыхнул, а бежавшие сзади вражеские пехотинцы были уничтожены. Марков после этого взрыва стал хуже слышать.

— В боях за город Черкассы звания Героя Советского Союза был удостоен москвич лейтенант Владимир Молотков, мой большой друг. — Юрий Гаврилович говорил очень тихо. — Его именем названа одна из замоскворецких школ. Бои за город Черкассы были жестокие. Дрались за каждую улицу, за каждый дом. Артиллеристу Володе Молоткову приказали поддержать огнём гаубицы нашу пехоту. Пришёл офицер на передний край к командиру батальона и спрашивает: «Какие огневые точки врага мешают вам?» — «Мешают миномёты, бьёт и артиллерия, а вот откуда, мы не знаем: не видно за домами».

Не видя противника, артиллерист не может уничтожить его. Стрельба вслепую малоэффективна.

Володя присмотрел высокую кирпичную трубу и к рассвету забрался по железным костылям на самый верх. Привязал прочную верёвку к громоотводу и опустился в трубу до пояса, отсюда наблюдал в бинокль за противником. Наверху был сильный ветер, резко пахло копотью, но он держался. Связь с батареей работала бесперебойно.

К рассвету Володя засёк по вспышкам вражеские огневые точки и сообщил их координаты в штаб. Артиллерийский полк обрушил мощь своего огня на фашистов. Наша пехота поднялась в атаку и захватила центр города. Но вражеские наблюдатели обнаружили Володю. Подтащив поближе пушку, они открыли огонь прямой наводкой. Один снаряд попал в срез трубы. Верхняя часть трубы, где был Молотков, наклонилась и чудом удерживалась на железной прожилке. Несколько минут от Володи не было никаких сигналов. Все думали, что он погиб. Но вдруг что-то ярко-красное, как горящий факел, упало вниз. Это оказался залитый кровью лоскут, оторванный от нижней рубахи, в котором была завёрнута записка: «В квадрате 4832 у вокзала бронепоезд. Ведёт огонь…»

Артиллерийский полк тут же дал залп, второй, третий, и гитлеровское чудовище заглохло.

Володю сняли с трубы, отправили в госпиталь, но спасти ему жизнь не удалось.

Только потом мы обратили внимание: координаты огневых точек были написаны на обратной стороне заявления о приёме его в партию. Звание Героя Советского Союза коммунисту Владимиру Молоткову было присвоено посмертно.