Ползком они добрались до колючей проволки, ограждающей концентрационный лагерь со всех сторон. Проворно разыскали то место, где французские друзья заранее перерезали ее, и один за другим выскочили на лужайку. Их здесь поджидала грузовая автомашина. Дружеские руки французских патриотов втащили русских беглецов в кузов, где они легли, а французы закидали их мешками, набитыми паклей.

К рассвету беглецы были уже далеко в горах. Французские патриоты доставили их на сборный пункт, там капитан французской армии Гельо формировал один из первых партизанских отрядов…

В отряде уже было сотни две людей, но оружие имелось лишь у немногих. Надо было добывать его…

И вот однажды Гельо получил сообщение от подпольщиков движения Сопротивления о том, что по шоссе от Монпелье на Ладеф завтра до восхода солнца должен проследовать автотранспорт с оружием.

Капитан отдал приказ, и вольные стрелки — франтиреры ночью выступили в поход. К рассвету подошли к широкому асфальтированному шоссе. Залегли вдоль него. Рядом растянулись на земле донской казак Сазон Меркулов со студентом Сорбонны Флоримоном Бедо, украинец Костя Гульницкий с докером из Марселя Жаком Жано, русский лейтенант Петр Шурбин с крестьянином из Шампани, грузин Вано Джапаридзе с французским шахтером, солдат Красной Армии с парижским гарсоном из модного ресторана…

Вправо на автотрассе блеснули молнии фар. Франтиреры насторожились. Огни все ближе и ближе… Меркулов пытается подсчитать машины… «Сколько их?.. Одна… две… три… четыре… Пожалуй, будет с десяток». Грохочет залп… Огни фар, словно в испуге, заметались по полю, выхватывая из тьмы то густые разросшиеся платаны, то какие-то белесые здания, то черные полосы пашни. Еще залп и еще, потом отдельные выстрелы. Вскоре с шоферами и конвоем все было покончено. Автоматы, патроны, гранаты мгновенно выгрузили из машин. И снова над шоссе наступила мягкая утренняя тишина, словно ничего тут и не произошло. Только с десяток опрокинутых автомашин да несколько десятков трупов говорили о том, что здесь только что разыгралась кровавая драма.

С этого и начались боевые дела отряда франтиреров капитана Гельо. Об этом отряде заговорили далеко вокруг. Патриоты — с восхищением, а гитлеровцы — со страхом. Вскоре отряд настолько разросся, что его преобразовали в одну из частей первой полубригады юга Франции. Из советских военнопленных была сформирована рота в составе шестидесяти семи человек. Командиром ее был назначен лейтенант Петр Шурбин, взводными Сазон Меркулов и Константин Гульницкий. Меркулов в частых схватках с фашистами проявил себя отважным, неустрашимым воином. Он уже имел несколько благодарностей от командования и был представлен к награждению французским орденом.

Как и все французские маки (так народ прозвал франтиреров — по имени мелкого колючего кустарника, растущего в горах), Меркулов носил легкую, цвета хаки куртку и синий берет с маленькой звездочкой.

Дел было много. Маки взрывали мосты, пускали под откос немецкие военные составы, рвали телефонную и телеграфную связь. А позже перешли и к более крупным делам — стали штурмовать города и селения, выгоняя из них гитлеровцев.

…Как-то раз капитан Гельо вызвал к себе Сазона Меркулова и студента Сорбонны Флоримона Бедо. Вызвал он их, видимо, с умыслом, так как знал о завязавшейся крепкой дружбе между пожилым дюжим донским казаком Меркуловым и юным, тщедушным белобрысым французом Флоримоном Бедо. Флоримон бегло говорил по-русски, он изучал русский язык в парижском университете Сорбонне, интересовался историей России. И вот вдруг судьба свела его с настоящим донским казаком.

Капитан Гельо, высокий, худощавый мужчина лет сорока, с умными серьезными глазами, сидел под раскидистым дубом, когда к нему подошли Меркулов и Бедо. Капитан встал и пожал им руки.

— Друзья, — сказал он им, — я знаю вас обоих как-храбрых, отважных солдат, борющихся за свободу и независимость своих стран. Вы, — указал он на Флоримона, — за чудесную Францию, а вы, — посмотрел капитан на Меркулова, — за не менее прекрасную Россию. Переводите, Флоримон.

Юноша перевел. Меркулов важно наклонил голову в знак полного согласия со словами капитана.

— Вы не раз доказали свою преданность делу, за которое мы с вами боремся, — продолжал капитан, покручивая черные, тонкие, как стрелки, усики. — Я много не буду говорить, да и не умею. Коротко дело вот в чем: в наших рядах оказался предатель. Мною были посланы с секретным заданием в Париж три франтирера. За старшего у них был Жан Гудеран. Вы его должны помнить, он ходил в ярко-желтой кожаной куртке. Гудеран сражался отважно, я ему доверял. Одно время он даже был моим помощником. Не знаю, что им руководило — может быть, обида, что я его отстранил, а может, немцы подкупили, но только он изменил нам. Когда он прибыл с моим заданием в Париж, то выдал гестапо как своих товарищей, посланных мной с ним, так и руководителей группы Сопротивления, работавших в Музее человека, к которым я его направил… Их тоже схватили гестаповцы.

Дальше капитан Гельо рассказал, что в парижском Музее человека работали двое молодых французских ученых русского происхождения Григорий Левицкий и Борис Вильде. Еще в 1940 году они создали из сотрудников музея боевую группу для борьбы с оккупантами. Она так и называлась «Группа Музея человека». Группа выпускала подпольную газету «Сопротивление». Название это стало популярным не только в Париже, но и во всей Франции. Именно поэтому патриотическое движение борьбы с гитлеровскими захватчиками начало называться движением Сопротивления.

— Вот этих замечательных людей и предал Гудеран, — с грустью сказал капитан. — Левицкого и Вильде арестовали, долго пытали, требуя выдачи сообщников, а потом, не добившись ничего, расстреляли на площади Мон-Валерьян…

Капитан Гельо помолчал немного, а потом проговорил:

— Мне сказали, Бедо, что вы хорошо ездите на мотоцикле. Верно ли это?

— О, еще бы, капитан! — широко улыбнулся Флоримон. — Ведь я же спортсмен. За езду на мотоцикле я получил несколько призов и две медали…

— Чудесно! Ну вот, Бедо, я поручаю вам и вашему русскому товарищу поехать в деревушку Мурэель, находящуюся под Парижем, схватить там Жана Гудерана и привезти его сюда. Как мне сообщили, он там преспокойно живет со своим отчимом. Отвозит в Париж овощи, спекулирует ими на рынке… Мы устроим здесь над ним суд.

Флоримон перевел Меркулову приказ капитана.

— Слушаюсь, — коротко, по-военному, ответил Меркулов. — А спроси, Флоримон, у капитана, ежели мы не сумеем увезти Гудерана, тогда что с ним делать?

— Тогда вы должны его убить, — проговорил капитан. — Но это только в крайнем случае. Постарайтесь привезти его сюда живым, мы будем судить его.

— Мотоцикл подготовлен? — спросил Флоримон.

— Да. Вы поедете сегодня в ночь на мотоцикле с коляской под видом крестьян, везущих на парижский рынок лук и горох… При этом, — взглянул он на Меркулова, — вы будете играть роль немого… Понятно?

Бедо перевел.

— Ясно, — сказал Сазон. — Все будет выполнено.

И Меркулов с Флоримоном отправились выполнять задание капитана.

Просьба генерала Ермакова прислать бригаду артистов была удовлетворена.

Желающих поехать на фронт с концертами среди актеров нашлось немало. Но пока комплектовали бригаду, советские войска победоносно шествовали вперед, приближаясь к границам врага. А между тем поезд, в котором ехали артисты на фронт, шел на редкость медленно. Вагон, их часто отцепляли от составов, и он подолгу простаивал на станциях: в первую очередь пропускали эшелоны с солдатами, едущими на пополнение частей, составы со снаряжением, боевыми припасами…

А когда, наконец, приезжали на место, то оказывалось, что соединение, в которое они направлялись, ушло вперед. И так происходило несколько раз. Угнаться за фронтом было просто невозможно.

И только в одном из чистеньких аккуратных городков Германии Рурнаре — артисты все-таки, нагнали политотдел армии. Офицеры политотдела, радушно встретив долгожданных гостей, разместили их в пустующих домах и тотчас же, чтоб не откладывать дело в долгий ящик, пошли по улицам города в поисках нужного для концерта помещения…