Другие виды отлавливают из-за красивой и прочной кожи, используемой для сумок, поясов, галстуков. И конечно, таинственные и опасные создания входят в состав приворотных зелий и лекарств, используемых в народной медицине.

Сама природа, должно быть, велела голландцам стать гончарами: бери податливую глину прямо за порогом и замешивай, формуй. Так они и делали с давних времен. Определить эту давность трудно, известно только, что к XV веку гончарное дело стало уже потомственным. Многому научились голландцы и у искушенных в ремеслах итальянцев: эти края часто навещали опытнейшие мастера-керамисты из Фаэнцы.

В Делфте тоже было немало гончаров. Только чересчур, пожалуй, жирна местная глина. Поэтому делали из нее большей частью нехитрую утварь для кухни — тяжелую и основательную: горшки всякие, кувшины для молока, пивные кружки (пиво здесь всегда варили отменное)... Развивались в городе ремесла, и уже не столь чиста и прозрачна, как прежде, текла вода в реках и каналах. А раз так — пошатнулось древнее пивоварение. Видно, загрязнение среды — проблема не только наших дней. Одна за другой стали закрываться пивоварни. Тогда занялись жители Делфта керамическим делом всерьез. И свободные руки были в избытке, и мастерских не надо было строить — не пустовать же старым пивоварням. С Шельды и Рейна по каналам стали привозить хорошую глину. Образцом для делфтских керамистов служил китайский фарфор, которым в ту пору увлекалась Европа. Как водится, первое время ученики старательно копировали учителей, осваивали изощренные восточные орнаменты, совершенствовали палитру. Особенно же приглянулся здешним мастерам фарфор, расписанный по белому фону синей кобальтовой краской. И хотя покрывались изделия и многоцветной росписью, все же синий навсегда остался любимым цветом делфтцев.

Однако нельзя же без конца в учениках ходить — только и делать, что копировать пусть совершенные, а все-таки заморские, чужие образцы. Поэтому мало-помалу стали выходить из делфтских мастерских изделия со своими, типичными местными мотивами. На блюдах и вазах (вращали крыльями милые голландскому сердцу мельницы, к далеким берегам устремлялись по кобальтовым волнам корабли. На голубых лугах паслись ленивые синие коровы. И конечно же, ведь Голландия есть Голландия, распускались цвети. На фаянсе писали портреты именитых горожан, сценки каждодневной жизни, религиозные и мифологические сюжеты. Словом, брал покупатель в руки блюдо — самая настоящая картина. И — по справедливости — прежних «Горшечников», а теперь фаянсовых дел мастеров, стали причислять к цеху святого Луки. Ведь тот, как известно, покровительствовал художникам.

Еще не был открыт в Саксонии «китайский секрет» изготовления фарфора. Алхимик Бётгер, работавший при дворе Августа Сильного, сумел получить фарфор, подобный китайскому, лишь в 1709 году. И тем не менее особого различия между делфтским фаянсом и привозными фарфоровыми изделиями тогда не усматривали, просто последние оставались экзотикой. Сделанные и искусно расписанные в Делфте блюда, вазы самой различной формы, изразцы расходились по всей Европе и очень высоко ценились. Немало их попало в петровские времена и в Россию. В подражание им стали расписывать свои изделия и керамисты других стран, а продавали их под названием «делфт».

Производство процветало, слава города росла. И вдруг удар, да такой, что делфтские мастера едва выдержали. Нет, мейсенские алхимики, добравшиеся наконец до секрета каолина, были ни при чем. И после этого фарфор и фаянс сосуществовали, не мешая друг другу. Удар нанес один англичанин, некто Джон Сэдлер, который в 1749 году придумал способ быстрого нанесения орнамента на фарфор и фаянс. Раньше его старательно рисовали от руки, теперь же стали быстро-быстро печатать. Этот способ поспешили перенять повсюду, но только не в Делфте: ведь высокое качество росписи было гордостью местных мастеров. Все ли выдержали конкуренцию новых дешевых и массовых изделий? Увы, далеко не так. Останавливались гончарные круги, остывали печи. Мастера складывали кисти. Лишь одна из тридцати мастерских уцелела и дожила до наших дней.

Не раз менялись за это время вкусы, стили. Модные веяние не обошли стороной и Делфт. Но никогда не исчезали с фаянса ни старые работящие мельницы, ни крутобокие корабли, ни, понятно, цветы. Ведь без них нельзя представить Голландию — как, впрочем, и без расписанного кобальтом делфтского фаянса.

Г. Сбойчакова

В 1515 году аугсбургский хронист Вильгельм Рен каллиграфическим почерком записал рассказ о том, как некий Лукас Пфистер, обычный горожанин, чуть было случайно не застрелил из ружья какую-то девушку.

Средневековые летописцы менее всего были склонны отмечать события с их точки зрения незначительные, ибо каждый свой рассказ они оставляли в назидание потомкам.

Чем же эпизод с незадачливым Лукасом, нам кажущийся в общем-то заурядным, так взволновал почтенного Вильгельма Рена?

Все дело в слове «случайно». Неловкий горожанин случайно задел спуск — и прогремел выстрел.

«Ну и что?» — удивится современный читатель и тут же вспомнит поговорку о незаряженном ружье, которое раз в год и само стреляет. Но Вильгельм Рен был совершенно прав, когда счел этот незамысловатый эпизод достойным для своих исторических скрижалей. Суть в том, что еще за несколько лет до описываемого события случайно выстрелить из ружья было просто невозможно!

I

В эпоху средневековья вся жизнь человека была связана с оружием. Свою свободу, свою честь, свое богатство и свой дом менее всего можно было защитить юридическими параграфами. В течение многих столетий судьбы людей решали поединки, сражения, восстания, мятежи, заговоры, родовые и личные распри.

Но шпагой профессионально владели лишь дворяне. А оружие огнестрельное было столь сложно, что управляться с ним могли лишь специально обученные «кадровые» вояки. Для того чтобы произвести выстрел из фитильного ружья, требовалось выполнить несколько десятков приемов. Да если какой-нибудь горожанин, бюргер, крестьянин и выучит их, вряд ли это сможет помочь в быстротечной схватке — кто станет ждать, пока противник втолкнет пулю в ствол, прибьет ее шомполом, вздует фитиль и т. д. и т. п. Нет уж, лучше рогатиной, топором, алебардой, дубиной, на худой конец.

Новая эпоха, идущая на смену средневековой, эпоха роста самостоятельности городов, резкого расширения торговли требовала огнестрельного оружия мгновенного действия. Оно было нужно всем: купцам, чтобы отбиваться от бесчисленных бандитских шаек на больших и малых дорогах, и грабителям для более эффективного изъятия талеров и дефицитных товаров; морякам — защищаться от пиратов, пиратам — в качестве «орудия труда» повышенной эффективности; крестьянам — против баронов, баронам — усмирять «наглеющее мужичье»...

И такое оружие появилось. В самом конце XV века. Вместо тлеющего фитиля было придумано два устройства (замка), позволяющие мгновенно высекать искру, воспламеняющую порох: колесный и кремнево-ударный.

В колесном механизме искры высекались трением вращающегося колесика о кусок пирита, прижатого курком а в кремневом — порох на специальной затравочной полке вспыхивал от искр, сыпавшихся при ударе курка с кремнем о стальную пластину — огниво.

История создания довольно сложного колесного механизма неясна до сих пор. Долгое время его изобретение приписывалось нюрнбергским часовщикам, поскольку полагали, что только они способны были сконструировать такое хитроумное устройство. Правда, первое изображение механического приспособления, напоминающего колесный замок, зафиксировано в рисунках Леонардо да Винчи . Однако неизвестно, было ли это изобретение делом его рук, или он только зарисовал увиденное.