«Греховные» идеи отца Энрике

Из города послышался перезвон колоколов. Как будто вспомнив о чем-то, Сэмюель сказал:

— У меня в Валлетте есть старый приятель-священник. Мы долго переписывались, после того как я уехал в Лондон. Не так давно Энрике гостил у меня дома, приглашал к себе. Если не возражаете, можем навестить его.

— А это удобно?

— Энрике будет рад, я уверен. Сейчас он, должно быть, на службе в соборе святого Иоанна. Там, наверное, мы его и застанем.

...Я бродил в полумраке зала, стараясь не беспокоить прихожан. Собор, казавшийся снаружи мрачным, внутри был пышным и красочным. Многоцветье причудливой мозаики пола не походило на каприз художника. Выделяющиеся на общем фоне мраморные плиты оказались надгробьями: под ними были захоронены четыреста пятьдесят рыцарей — гроссмейстеры Мальтийского ордена.

Сэмюель вскоре вернулся в сопровождении миловидной монахини. Миниатюрное личико ее в обрамлении черного капюшона белело, словно снег на лесной проталине.

— Сестра Терезия, — церемонно сказал Сэмюель, — любезно согласилась проводить нас к отцу Энрике.

Выйдя из собора, мы последовали за монахиней и вскоре оказались в старом дворике, заполненном семинаристами.

— По этой лестнице на второй этаж, вторая дверь направо, — сказала сестра Терезия.

Дверь открыл отец Энрике. Сэмюель представил нас друг другу, и мы прошли внутрь дома. Энрике тут же исчез в соседних комнатах, а мы устроились у окна на мягком диване, в котором, казалось, можно было утонуть.

Наконец полная фигура священника появилась в дверях. В руках он держал огромный серебряный поднос, на котором, как на фламандском натюрморте, горой лежали фрукты.

— Что предпочитаете — чай или кофе? — спросил отец Энрике. — Сэм-то старый чаевник, а вы?

В гостях так в гостях. Я изобразил ярого кофененавистника, и несколько минут спустя на столике перед нами стояли три чашечки, благоухающие ароматом английского чая «Липтон».

Мои собеседники с удовольствием принялись за чаепитие, а я глотнул разок и больше не смог.

Чай оказался удивительно малоприятным на вкус.

— Человеку непривычному, — пояснил Энрике, — жить на острове довольно трудно. Вся пища, все горячие напитки, и чай в том числе, кажутся солеными. Такая уж у нас на Мальте вода. И, увы, никакие опреснительные чудеса не помогают. Вот на Гоцо вода замечательная. А все дело в глине. Там почва глинистая: вода лишена возможности уйти под землю. Как известно, господь создал из глины человека. А мы в шутку добавляем: и этот маленький остров в придачу. Местные жители называют его святым. Судя по преданию, у берегов Гоцо, в бухте Марса-Форно, потерпело кораблекрушение судно апостола Павла, плывшее в Сицилию. Он высадился на острове и даровал нам христианство. С тех пор и поныне мы, священники, несем мальтийцам веру и правду.

В одном Энрике действительно был прав: Мальта — суровая религиозная страна. И католицизм мальтийского народа имеет многовековые корни.

С давних пор черные сутаны святых отцов отбрасывают тень на жизнь государства. На 316 квадратных километрах его территории стоят 313 церквей, а на каждые 350 мальтийцев приходится по одному сановному священнику. И это не считая целой армии семинаристов и других рядовых служителей церкви. Соборам и монастырям принадлежит треть пахотной земли на трех островах Мальтийского архипелага: Мальта, Гоцо, Комино. Земля эта сдается в аренду крестьянам, и счета мальтийской церкви в различных европейских банках быстро растут.

Энрике встал из-за стола и принес нам стопку газет.

— Вы видели последний номер «Мальта ньюс»? — спросил он. — Взгляните. Лейбористы собираются представить на рассмотрение парламента новые законопроекты.

Я перелистал несколько номеров. Речь шла о ликвидации привилегий мальтийской церкви. По закону 1948 года она была освобождена от уплаты всех налогов. А епископы не подчинялись светскому суду, пользовались юридической неприкосновенностью. «Факельщики» — так газетчики именовали лейбористов, поскольку символом их партии выбран факел, — собирались пошатнуть трон, на котором утвердила себя мальтийская церковь.

— Эти законопроекты пройдут, — ничуть не смущаясь, уверял нас Энрике. — Премьер Минтофф прав. Священники обязаны платить подоходные налоги наравне с другими гражданами страны. Перед богом и законом все должны быть равны (1 Уже после того, как я покинул Мальту, в августе 1975 года, лейбористы большинством всего в три голоса провели через парламент оба законопроекта: об обложении церкви налогом и ликвидации неприкосновенности мальтийских епископов. (Прим. автора.)).

— Каково! — не в шутку удивлялся Сэмюель. — Поддерживать «греховные» идеи лейбористов?! Ты что, святой отец, забыл, как Микаэль Гонци (1 Мальтийский архиепископ. (Прим. ред.)) отлучил Минтоффа от церкви еще 15 лет назад и на всех выборах проповедовал, что «поддерживать лейбористов — смертный грех»?

— Этот 90-летний старец безнадежно отстал от жизни, — наступал Энрике. — Он не слышит голосов паствы. А кому же, как не священникам, думать о благе прихожан? Кому, как не нам, доверяют они свои судьбы? Веками наш остров был постоялым двором для непрошеных гостей. Мальтийцы устали от вечной нищеты и зависимости. Они хотят, чтобы их родина стала мирной гаванью, а не военной крепостью. Гонци же упрямо не желает этого понять...

За четыре года деятельности лейбористского правительства в жизни Мальты действительно произошли крупные перемены. Лейбористы аннулировали соглашение об обороне, заключенное с Англией в 64-м году, в день провозглашения независимости, закрыли штаб НАТО во Флориане, объявили итальянского адмирала Джино Биринделли, командующего военно-морскими силами Североатлантического блока, персоной «нон грата» и запретили американским кораблям заходить на Мальту. Наконец, заставили заменить английского генерал-губернатора сэра Мориса Дормэна мальтийцем Антони Мамо, известным адвокатом, который и стал первым президентом Мальтийской Республики.

Сэмюель раскурил свою неизменную трубку и заговорил:

— Я многое понимаю, Энрике, но мне неясно одно: почему англичане и мальтийцы не могут жить в согласии? Разве нам с тобой что-нибудь мешает оставаться друзьями? Мы же знаем друг друга с детских лет. Многое испытали вместе, пережили последнюю войну. Может, я и не прав, патер, но мне кажется, ни новые договоры, ни новые названия старых улиц не могут нарушить наши отношения. Англичан и мальтийцев слишком многое связывает...

И потом, если уж говорить о патриотизме, то вам, мальтийцам, нельзя забывать, что остров беден ресурсами и его экономическое благополучие во многом зависит от других. А что будет, если мы окончательно расстанемся? Вы лишитесь миллионов фунтов арендной платы за пользование военными базами — раз. Тысячи мальтийцев, что служат сейчас у англичан, останутся без работы — два. Так ли ты уверен, что уход последних английских моряков и солдат с острова в 79-м году не причинит никаких осложнений?

А стратегическое положение? Ведь географию не изменишь. Сам посуди, политика нейтралитета ничуть не даст вам гарантии независимости... За Англией вы всегда жили как за каменной стеной.

Сэмюель ждал ответа, но Энрике на этот раз промолчал. А немного погодя перевел разговор на другую тему. Не знаю, почему так произошло. Может быть, слова Хаггарта показались священнику убедительными, может быть, Энрике просто не захотел спорить с приятелем. Ясно было одно: перемены на острове никого не оставили равнодушным. Оказалась расколотой на два лагеря даже незыблемая мальтийская церковь...

Размышления шофера Альберто

...В один из дней я решил проехаться по Мальте на машине. Сразу сознаюсь: я ездил только по главному острову архипелага. Не был я ни на Гоцо, ни на Комино, тем более не попал на крохотные необитаемые островки, хотя до них, кажется, рукой подать: достаточно нанять лодку. На Фильфола, например, люди не живут, зато водятся там уникальные ящерицы — зеленые с красными пятнами. У некоторых особей по два, а то и три... хвоста. Наиболее популярная версия гласит, что острые осколки раковин наносят им глубокие раны, а уж из этих ран и вырастает порой новый хвост.