– Но я буду знать.

– Пожалуйста, Дев. Только один раз. Я мечтала об этом так долго. – Ее тело обвилось вокруг него, подобно телу большой кошки. – Я грезила об этом в своих снах. И во всех снах ты был обнаженным рядом со мной, как сейчас, и так же готов к близости.

Пальцы Пэйджена судорожно сжимались и разжимались.

– Даже ты, Хелен? Неужели проклятый камень околдовал и тебя тоже?

Ей послышалось отвращение в его словах? Но это было невозможно, подумала женщина. Никто не мог бы отказаться от такого сокровища. Элен смотрела вниз, наслаждаясь видом драгоценного камня, укрытого в углублении ее живота. Да, она отдала бы все, что имела, чтобы обладать таким драгоценным камнем, но Хелен Лоуренс, дочь мясника из деревушки Бродмур и любовница сына герцога, была реалисткой. Если она не могла иметь его, тогда она должна была украсть его по крайней мере на некоторое время. На время, проведенное в крепких объятиях Деверила Пэйджена.

Потому что она хотела узнать, были ли правдивы слухи о Деве, о том, что он знал тайны, с которыми даже она никогда не сталкивалась в своем деле, и методы, древние, как сам Восток. Говорили, что он был мужчиной, чей контроль был неограничен, и такой же неограниченной была его изобретательность в любовных играх.

– Убери эту проклятую вещь! Теперь это собственность сэра Хамфри.

Но его партнерша просто улыбнулась. Она чувствовала необычный жар в крови и во всем теле. Такого она не ощущала уже много лет.

На ее кремовой коже рубин, казалось, мерцал и пылал огнем. И Элен не могла сопротивляться необычному обещанию. Она опустила голову. Вытянув губы, она дотронулась до налитой кровью мужественности Пэйджена. Он не двигался. Тогда она прижалась к нему, потирая своим мягким бедром бархатный кончик его копья.

– Это действительно правда? – мурлыкала она, беря его твердую мужественность в свои пальцы. – Правда, что рубин...

Выругавшись, виконт закрыл ее рот поцелуем. Пэйджен уже чувствовал нарастающий жар в паху, где рубин потирался о его кожу.

– Ты хочешь убедиться, Элен? Мысль о кроваво-красном рубине возбуждает тебя?

Он не улыбался, когда наклонил голову и дотронулся до упругого алого соска губами, лаская его языком, потом зубами. Голова Элен откинулась назад.

– Пэйджен... пожалуйста...

Остальная часть ее фразы утонула в потоке горячего дыхания, как только его пальцы достигли темного волшебного треугольника.

Он все еще безжалостно удерживал ее во власти жестокого желания, которое заставляло его испытывать чувственное удовольствие, в полной мере наслаждаясь таинственным ощущением власти. Познавать и давать знание. Желать и быть желанным. От чего отказалась та, другая женщина...

Он крепко сжал Элен; блики огня мерцали на их сплетенных телах. Когда она начала стонать и извиваться в его объятиях, Пэйджен развел ее бедра и глубоко вошел в нее. Он чувствовал рубин, горячий и твердый, между их опаленными страстью телами.

Пэйджен едва ли заметил, когда Элен закричала, вонзив острые ноготки в его спину и изгибаясь рядом с ним. Даже ее резкие возгласы восторга показались ему далекими и нереальными. Потому что теперь он был погружен в другую мечту, огненную, ослепляющую и жестокую, способную уничтожить его прошлое и очистить его. При этой мысли он почти рассмеялся. Нет, не очистить. Ничто не могло бы сделать его чистым снова. Только свободным – свободным от мучительных воспоминаний, свободным от тысяч сожалений и ужасного одиночества, которое мучило его в течение последних семи лет, с тех пор как...

Чувствуя зов крови, он погрузился еще глубже, так глубоко, как только мужчина мог проникнуть в женщину. Но этого было недостаточно. Даже когда его захлестнули горячие волны оргазма, Пэйджен сознавал, что он действительно хотел совсем другого – оказаться среди высоких зеленых холмов и открытых всем ветрам просторов, насыщенных запахами жасмина и чая. Ему был необходим холодный прозрачный воздух, беспрепятственно поступающий с Бенгальского залива и покрытых снегами Гималаев.

Когда Элен снова застонала и задрожала, Пэйджен напрягся и добился своего извержения, мрачно улыбаясь, когда она задыхалась и извивалась под ним еще некоторое время. Но улыбка скоро исчезла.

Он не должен был смотреть вниз, зная, что рубин снова подмигивает ему. Насмехаясь над тщетной попыткой когда-нибудь избавиться от него.

Ветер сотрясал окна, бросая снежные вихри в матовые стекла. В комнате краснощекая экономка, глядя с тревогой на седовласого мужчину, спящего на кровати, заговорила первой:

– Как чувствует себя старый джентльмен?

Ее коренастый компаньон не отвечал, его губы вздрагивали от волнения.

– Ну, мистер Гудфеллоу? Что сказал доктор?

Слуга вздохнул:

– Очень плохо, миссис Каррис. Он получил серьезный удар по голове и потерял много крови. И у него слабое сердце.

Пухлая женщина побледнела.

– Бедный старик, – прошептала она, глядя на лежащего на кровати.

В своем беспокойном забытьи он ворочался и бормотал. Даже теперь повязка на голове окрасилась свежей кровью. Скрюченные пальцы сжимали пустоту. Внезапно он закричал:

– Гудфеллоу! Принеси мне карболовую кислоту! Нет, закись азота будет лучше. Поторопись! Мы должны найти ее, прежде...

Он вздрогнул и погрузился в беспокойное тревожное молчание. Слуга покачал головой.

– Если бы мы могли отыскать мисс Баррет.

Она бы успокоила его.

– А где молодая мисс?

Лоб Гудфеллоу покрылся морщинами.

– Тот молодой констебль не сумел ей помочь.

Он проследил мерзавцев до борделя к югу отсюда, а потом потерял их.

– К югу? – Экономка широко открыла глаза.

– Да. Вероятно, они направлялись к Лондону. Констебль сказал, что он приведет с собой напарника, но...

– Но что, Эндрю?

В первый раз экономка в Циннамон-Хилле забылась настолько, что назвала слугу по имени.

Если бы не горестные обстоятельства, Гудфеллоу мог бы улыбнуться. Но сейчас он смог только беспокойно покачать головой:

– Я не знаю, Фелисити. Я ничего не знаю.

Свет камина уже почти угас, когда Пэйджен проснулся на толстом ковре на полу. Он скорчил гримасу. Вожделение и бренди оставили неприятный привкус во рту. Что он здесь делает? Почему он снова в этом городе, который ненавидит с такой страстью? Начиная с запаха лошадиного навоза и горящего угля до непрерывных криков уличных торговцев – он ненавидел все в Лондоне. Но больше всего он ненавидел самого себя. За то, каким он стал. Воспоминания делали его чужим на собственной земле.

Пожав плечами, он накинул шелковый халат и подошел к кровати, чтобы снять рубин со спящей Элен. В дверях он жестом подозвал Сингха и приказал ему возвратить драгоценный камень в комнату сэра Хамфри со всей осторожностью. Даже Элен было бы трудно избежать скандала, если бы ее проделка была обнаружена.

Покончив с этим, виконт подошел к окну. «Думай о деньгах, – приказал он себе. – Думай о полях, которые ты сможешь засадить чаем, обладая суммой в двести пятьдесят тысяч фунтов. Не думай о Канпуре. Не думай о тех двоих, умерших сегодня вечером во время аукциона.

Прежде всего не думай о женщине с ароматом весны и кожей, подобной шелку».

Не отрывая глаз от беспокойной реки, Пэйджен пытался справиться со своими мыслями. Ему уже почти удалось, но где-то внизу хлопнула дверь. Секундой позже босые ноги пробежали по толстым обюссонским коврам. Пронзительный крик нарушил ночную тишину. Кричала женщина.

– Рубин! – Это был голос молодой китаянки. – Святые небеса, сэр Хамфри! Кто-то убил сэра Хамфри! Мой Будда, защити меня! Кто-то украл «Глаз Шивы»!

Когда Пэйджен открыл дверь, он увидел в зале неподвижное тело в новых ботинках и порванной на рукаве льняной рубашке. В спине торчал серебряный кинжал со змеей на рукоятке, около безжизненных пальцев лежала сотня золотых гиней. А «Глаз Шивы» исчез.