— Совсем старые деревья. Раньше чашечки наполнялись соком раза в три быстрее. Лет десять назад, бывало, шел на плантацию с радостью, зная, что будет удачный сбор, а теперь идешь и думаешь: скоро придет конец. Совсем старые деревья, — тяжело вздохнув, произнес он еще раз.

— А почему вы не посадите новые?

— Новые? А деньги где взять? Знаете, сколько надо, чтобы обновить плантацию? Ого! Мне и не снится столько. Без денег один я не смогу — сил не хватит расчистить все, что тут разрослось. Скоро даже надрезы на деревьях делать будет невыгодно. Придется, наверное, продавать участок.

Загибая пальцы на одной, а потом и на другой руке, хозяин плантации перечислял, что бы он сделал, будь деньги: в первую очередь расчистил бы землю, вырубил старые, уже отслужившие свой век деревья, посадил бы молодые саженцы, купил бы опрыскиватель, удобрения...

— Э, — заключил он, — да что зря говорить, когда нет лишней рупии. И, наверное, уже и не будет.

Он надел лямки бидона на плечи и пошел вдоль рядов деревьев, что-то произнося тихим голосом. Может, продолжал разговор с нами, а может, укорял старые деревья за скупость.

Этот случайный недолгий разговор прояснил мне сразу многое из той сложной проблемы Индонезии, которая связана с каучуком. Миллионы людей на Суматре и Калимантане, на Яве и Сулавеси в прямом смысле зависят от этого невзрачного на вид дерева, чей сок, вытекая белой струйкой из надреза в коре, превращается потом не только в покрышки автомобилей и самолетов, в резиновые перчатки и изоляцию проводов, но и в настоящие слитки золота для тех, кто владеет гигантскими плантациями гевеи. Много разных трудовых операций совершается на каучуковых посадках: рыхление почвы, высадка молодых деревьев, борьба с вредителями, прополка, надрезка коры, сбор латекса — так называется сок гевеи. И всюду нужны рабочие руки, да такие, чтобы они умело и проворно работали. Только в последней стадии, связанной с производством каучука, сотни тысяч индонезийцев уже не принимают участия: в стадии дележа доходов. Крупнейшие мировые монополии «Гудьир», «Юниройял», «Гаррисон энд Кроссфилд» прибрали к рукам в Индонезии самые подходящие для каучуконосов земли и, опираясь на капиталы, технику, грамотные кадры, повели дело с размахом. Куда нашему случайному знакомому тягаться с объединенным капиталом. Тысячам и тысячам владельцев мелких участков грозит разорение, потому что все чаще оказывается, что затраты выше выручки от продажи каучука.

Позднее я встретился с одним из директоров американской «Юниройял». Он не скрывал удовлетворения тем, что компания, чьи плантации во времена Сукарно были национализированы, теперь вновь вернулась из-за океана на благодатную землю Суматры, рассказывал, что «Юниройял» намерена в ближайшие годы совершить рывок вперед.

— Таковы наши суровые законы, — улыбаясь, говорил он. — Идти только вперед.

— А что будет с мелкими владельцами плантаций? Их же очень много, они погибнут, не выдержат конкуренции с вами.

Директор развел руками.

— К сожалению, их слишком много...

До Букиттинги добираемся к вечеру: повезло с автобусом. Я иду в гостиницу «Денаи», а Расидин — в сурау, ибо жены у него пока нет.

— Завтра приду провожать, — говорит он. — Отдыхай лучше, — потом, помолчав немного, спрашивает: — Ты решил не связываться с автобусом? Ну и правильно. Поедешь поездом. Часов пять. Всего сто кило (1 Кило (индонез.) — километр.). Интересные места увидишь...

Рано утром прибегает Расидин.

— Скорее, поезд вот-вот отправится. Я уж уговорил задержать его.

— Но ты же говорил, что поезд позже?

— У нас тут все может быть. Собралось много людей — можно отправлять раньше. Кто опоздал, завтра уедет. Ничего не изменится.

Спешим на вокзал, где нас встречает сам начальник станции в белой форменной фуражке.

— Туан, я вам оставил хорошее место, у самого окна, — радостно приветствует он нас.

Я вежливо благодарю и торопливо лезу в первый из двух вагонов, из которых состоит весь наш состав. У одного вагона нет правой стенки. Скорость поезда чуть больше, чем у пешехода, а в гору даже меньше, что позволяет пассажирам садиться или спрыгивать на ходу и идти рядом, держась за поручни. Поезд трогается. Долго машу рукой Расидину, пока паровозик, пыхтя и свистя, как мальчишка, засунувший пальцы в рот, не заворачивает за гору.

Прощай, страна минангкабау, где настоящее встречается с прошлым.

М. Домогацких

Придерживая сумку индукционного датчика, Андрей Костылов еле поспевал за стремительно бегущим Олегом Телициным. Сочные стебли желтых одуванчиков с хрустом лопались под тяжелыми рифлеными ботинками. Мохнатые черные шмели, напудренные пыльцой пчелы, нерасторопные бабочки в испуге разлетались перед ребятами...

«Поломка!» — мелькнуло в голове. Но что-то радостное в беге ребят сразу заставило отказаться от этой мысли. «Неужели находка?! Так скоро?!»

Всего два часа назад отправил я разведчиков к Главному кратеру, и вот они здесь, взволнованные, раскрасневшиеся. Не дожидаясь вопросов, Олег протягивает руку, и на его ладони мы видим разноцветный, блестящий пузыристый камень. Импактит! Я увидел его впервые, но узнал сразу, как старого знакомого. И все же не верилось, что теоретические измышления, еще два часа назад бывшие математической вероятностью, вдруг из призрачной возможности перешли в реальное, весомое существование...

Вот так же удивленно, должно быть, созерцал в 1834 году подобные образования Чарлз Дарвин, когда «Бигль» пристал к берегу Тасмании и там обнаружились странные стеклянные камни, получившие впоследствии название тасманитов. Изучением всех этих загадочных стекол, силико-глассов, импактитов (впервые их нашли в 1816 роду в Ливийской пустыне) занялся минералог Леонард Спенсер. Он-то и предположил, что эти редкие и странные, кое-где рассеянные по земле образования рождены взрывными ударами метеоритов о планетную твердь.

Тогда это была гипотеза, теперь это твердо установленный факт. Экзотична природа силико-глассов, как и условия, при которых рождаются эти дети Земли и небесного огня. Вспышка молнии, соударение космических тел, атомный взрыв — лишь они способны вызвать к жизни появление этих пузыристых радужных стекляшек. Смесь несмешиваемого, застывшие в камне мгновенья, брызги могучего огня — вот что они такое.

Мы ждали находок, допускали существование земно-космических стекол здесь, на эстонском острове Сааремаа. Свое название — сааремиты — они получили еще заранее, находясь в земле, и вот теперь они предстали перед нашими глазами...

Находка оказалась не одна — пять образцов обнаружили ребята, и все уникальные, непохожие друг на друга. Самым привлекательным и запоминающимся был крупный голубовато-синий с черными и желтыми прожилками пузыристый силико-гласс. Немой свидетель древней катастрофы. А почему, собственно, немой? Затем и искали мы его, чтобы он заговорил и поведал нам историю того давнего события, которое наложило свою печать на многие стороны жизни древнего трудолюбивого народа эстов. Впрочем, начнем по порядку.

Многие сотни лет внушительные воронки-кратеры острова Сааремаа будоражили воображение. Но и самые ученые люди ничего вразумительного о них сказать не могли: следы «тихого» вулканизма, валы древних городищ вокруг естественного озера — и такие гипотезы были. Лишь в конце 30-х годов нашего века эстонский горный инженер Иван Рейнвальд доказал метеоритную природу знаменитого 110-метрового главного кратера — озера Каали. Правда, остались кое-какие загадки. В Каали не удалось найти не только метеорит, но даже и метеоритного вещества; Рейнвальд обнаружил его в соседних малых кратерах, собрав около 100 граммов космического железа. С тех пор удалось собрать лишь несколько килограммов осколков, самый крупный из которых весит 38 граммов! Причем все осколки были найдены в малом 11-метровом кратере. В главном кратере, несмотря на тщательные поиски, космическое вещество обнаружить не удавалось. Зато по уголькам древнего пожарища руководитель экспедиции Эстонской академии наук Аго Аалое определил, что падение произошло приблизительно за 700 лет до начала новой эры. Громадный метеорит, пробив земную атмосферу роем многотонных серебристых тел, врезался в каменные гряды морен, оставшиеся после недавнего оледенения. Прогремели удары, которые сейчас мы можем сравнить по силе с ядерными, и в толще доломитовых пластов возникла 110-метровая воронка, окруженная свитой кратеров поменьше.