Когда Биз пришел, на диване уже сидел Джейсон Голдмэн, руководитель отдела развития продукции Twitter и один из немногих союзников Эва в семиместном совете директоров. Биз плюхнулся рядом. К этому моменту Эв уже спокойно попивал воду из бутылочки, рассеянно глядя вдаль. В памяти его мелькала суета и безумие последней недели.

«Вспомни, как…»[2] – хором затянули Голдмэн и Биз, стараясь подбодрить Эва, пробудить приятные воспоминания. Вспомнить было о чем. Как Эв нервничал и мялся перед миллионами телезрителей «Шоу Опры Уинфри». Как в сопровождении снайперов и сотрудников секретной службы в офисе появился русский президент, возжелавший отправить свой первый твит, – как раз в тот момент, когда перестал работать сайт. Как Биз и Эв ездили ужинать домой к Элу Гору и, пока бывший вице-президент США убеждал их продать ему часть компании, напились в хлам. Или как компанию пытались купить: Эштон Катчер – сидя около собственного бассейна в Лос-Анджелесе, Марк Цукерберг – во время странной беседы в его скромненьком домике. Или о том, как Канье Уэст, Вилл-ай-эм, Леди Гага, Арнольд Шварценеггер, Джон Маккейн и бессчетное множество других звезд и политиков, порою под кайфом или подшофе, появлялись (иногда без предупреждения) в офисе и пели песни, читали рэп, молились, посылали твиты, всё пытаясь понять штуку, на глазах менявшую общество, и откусить от нее кусочек для себя.

Эв улыбался, слушая друзей, изо всех сил старался не показать грусти и отчаяния.

Существовал некто, и вот ему единственному, возможно, удалось бы развеселить Уильямса. Меж тем этот человек с телефоном, прижатым к уху, мерил шагами соседний кабинет, покачивая лысой головой. Дик Костоло, эстрадный комик, некогда блиставший на сцене вместе со Стивом Кэреллом и Тиной Фей. Дик Костоло. Именно его Эв «решил попросить» стать новым генеральным директором Twitter – третьим по счету за краткие четыре года существования компании. Сказать, чтобы Дика это радовало… нет, скорее, нет. Он обсуждал с мятежными членами совета директоров каждое слово в посте, который скоро облетит все СМИ, а также собственную речь, обращенную к сотням сотрудников Twitter. Следующим ходом станет возвращение Джека Дорси.

А Джек тем утром проснулся в своих апартаментах в пентхаузе «Минт Плазы», отлитых из сплошного бетона, и облачился в рабочий наряд стоимостью несколько тысяч долларов: модная сорочка от Dior, темный клубный пиджак и часы Rolex. Ничего общего с простецкой футболкой и вязаной черной шапки-бини, которые он носил два года назад, когда его выставили из Twitter! Потом он вышагивал по кабинету в Square – основанной им недавно компании, занимавшейся мобильными приложениями, буквально в нескольких кварталах от здания Twitter.

И надо же, совет директоров сообщил Джеку, что сегодня его праздник не состоится.

Джек был первым генеральным директором Twitter и еще одним отцом-основателем, холил и лелеял компанию, пока в 2008 году в ходе борьбы за власть не вылетел из нее. Конечно, он предвкушал триумфальное возвращение, ради чего и оделся столь помпезно. Презрение к Эву, бывшему приятелю и вечному соучредителю, никуда не делось. Надо же, этот подонок умудрился сорвать его запланированное возвращение в Twitter! Пусть его успешно сместили с должности CEO, но ведь не уволили – по крайней мере, до поры до времени, – хотя вроде бы собирались…

Вернемся в офис Twitter. Эв поднял глаза на часы. До 11:30 осталось всего ничего. Пора.

Эв еще не знал, что через несколько месяцев полностью отстранится от работы в Twitter.

Не знали Биз и Джейсон, что со временем также уйдут. Сейчас они двигались вслед за Эвом по коридору, как все эти годы.

Они молча прошествовали до корпоративной столовой вдоль разноцветных стен, белых кресел-качалок и смущенных сотрудников, прятавших глаза. Никто из персонала не знал, что им предстоит услышать от горячо любимого босса Эвана Уильямса. И никто не догадывался, что компания, на которую они работают, компания, изменившая мир, какой бы смысл ни вкладывался в это словосочетание, кардинально меняется вот сейчас, у них на глазах.

Велосипедные шины шуршали по гравию. Эв разгонялся на пыльной дороге, начиная ежедневную четырехмильную поездку до работы. Оранжевое рассветное солнце Калифорнии светило в спину, ярко-оранжевые кеды давили на педали, Эв несся мимо бесконечных зеленых и желтых виноградников городка Севастополь.

Он подъехал к Моррис-стрит. Мимо проносились машины, создавая позади себя короткие воздушные волны: они сдували капельки пота, выступившие на лбу после утреннего заезда. В этот момент он каждый раз говорил себе, что когда-нибудь, совсем скоро, сможет позволить себе машину и забыть о старом велосипеде, к тому же чужом.

Разумеется, раньше юный Уильямс даже мысли не допускал, чтобы в Сан-Франциско, городе его мечты, кто-нибудь не мог бы приобрести автомобиль. Недаром, несколькими месяцами ранее переезжая в Калифорнию из Небраски, он собирался поселиться именно здесь. На дворе стоял 1997 год, самый разгар «технологического бума» – современной золотой лихорадки. Юные ботаники, помешанные на электронике, перебирались в эти края вместе с дизайнерами и программистами. О, думали они, здесь воплотятся их мечты, ведь, по слухам, в Сан-Франциско, продавая строки двоичного кода, можно разбогатеть быстрее, чем торгуя золотыми слитками.

И вот он приехал сюда, 25-летний страстный идеалист с пустыми карманами, но всё, что нашел, – это место автора маркетинговых текстов для компании O’Reilly Media в тихом, спокойном хипповском Севастополе, в 45 милях к северу от Сан-Франциско.

На карте, разложенной на столе в маленькой родительской кухне, Севастополь казался гораздо ближе к столице округа. Эв решил, что в отсутствие диплома колледжа и хоть каких-то представлений о том, как пишутся компьютерные программы, у него нет другого выхода: надо держаться за эту работу. Шансы устроиться еще где-нибудь приближались к нулю. К тому же O’Reilly платила 4 тысячи в месяц, что составляло 48 тысяч в год и должно было помочь закрыть долг в несколько десятков тысяч долларов, вернув ссуду за единственный год в колледже. Также он думал, что издательство, публиковавшее пособия по новым технологиям, – отличное место для обучения программированию. В итоге он поселился на окраине Севастополя, сняв за 600 долларов в месяц каморку над чьим-то гаражом.

В севастопольской глуши, где самым отзывчивым собеседником была звенящая пустота, Эву жилось на удивление комфортно, словно на ферме в Кларксе, в родной Небраске. В тот день, когда Эв уехал в Калифорнию, население Кларкса уменьшилось с 374 до 373 человек.

Он часто сиживал за компьютером в дешевых поношенных джинсах, огромной, не по размеру, майке, почти всегда заляпанной какой-то едой, и – по погоде, конечно, – в странной шляпе.

Если у тебя родители фермеры, то стиль одежды редко становится предметом обсуждения за завтраком, равно как и IT-стартапы в Сан-Франциско. Его отец Монти Уильямс вообще не понял, зачем Эв отправляется играть в компьютер в Калифорнию, вместо того чтобы работать на семейной ферме. Впрочем, семья всегда плохо понимала Эва.

Он считался мечтателем с первых своих шагов. Ребенком он часто сидел в поле рядом с зеленым семейным трактором и смотрел в небеса. Скромный мальчик, чуравшийся больших компаний, не всегда находил общий язык с людьми, зато многие часы проводил в уединении и думал. Потом стал подростком. Обычаи Кларкса требовали, чтобы он отправился на охоту вместе с отцом и братом. Считалось, что любой парнишка со Среднего Запада должен научиться стрелять из ружья и лука, разделывать тушу оленя и ловить окуня или форель в озерах Небраски. А еще следует фанатеть от американского футбола. Разумеется, ко всему этому прибавлялся огромный пикап. Словом, все составляющие американской мечты.