Марина в ужасе закрыла уши ладонями, закрыла глаза.

Петрухин подмигнул Купцову, склонился над Чибиревой и закричал:

— Слушать! Слушать, Чибирева! — Он схватил Марину за руки, с силой отвел их от ушей. — Слушать! Смотреть на меня!

— Это не я, не я…

— Ах, не ты! Не ты?!

— Не я…

— Вот ведь тварь какая! — констатировал Петрухин с деланым изумлением. После чего взял Марину за подбородок, резко повернул голову в сторону спальни. — Смотри!

Обрезок бельевой веревки тихо покачивался под люстрой. Его движение было медленным и плавным.

— Смотри! Ты человека повесила! Смотри! — продолжал прессовать лепшую подругу Петрухин.

И он, и Купцов уже чувствовали, что Чибирева на пределе. Марина попыталась отвернуться, и Дмитрий легко отпустил ее подбородок. Если бы он продолжал удерживать Марину, на этой части лица могла образоваться гематома… а это партнерам было вовсе ни к чему.

— Я дам вам денег, — тихо, но отчетливо произнесла вдруг Марина. — Отпустите… отпустите! Ну что вам стоит?

— Отпустите?! Ты что, с ума сошла? Кровь на тебе, кровь… Кто же тебя отпустит? Сейчас за тобой приедут. Ты убийца! Ты — монстр, и оправдания тебе нет!

— Не я, не я… Что же делать?! Что мне делать теперь? Помогите!

Купцов одной рукой отстранил Петрухина, другой протянул Марине стакан воды. Настал его час.

— Вам, — начал он серьезно, — очень трудно помочь, Марина… но я попробую.

Чибирева глотнула воды, поперхнулась, закашлялась. В глазах ее стояли слезы.

— Правда? — наивно спросила она.

— Правда. Я ничего не обещаю, я только попробую.

— Я… я заплачу. Сколько нужно?

Купцов посерьезнел лицом, ответил скупо:

— Деньги, Марина, тут не помогут. Если хотите облегчить свое положение, вам нужно рассказать мне всю правду.

Из-за плеча Леонида высунулся «нетерпеливый» Петрухин:

— Кончай, Леня… Ты что — не видишь, что это за баба? Она же тварь законченная, и скоро за ней приедут.

— Я расскажу, — шепнула Марина, обращаясь только к Купцову. Она жадно допила воду, поставила на пол стакан и, торопливо собравшись с мыслями, начала сбивчиво говорить: — Лиса, она… Она тварь… Вы думаете сейчас: вот сидит стерва, довела Таню до петли, а теперь придумывает оправдание… А мне — плевать! Я от слов своих открещусь, и ничего вы не докажете… А Лису мне не жалко. Нисколечко. Монстр — это как раз она!.. Лиса разрушала все, к чему прикасалась. Ей это нравилось. Она просто тащилась от возможности делать гадости… Она стравливала людей, она входила в доверие… О-о, как она это умела!..

Петрухин сделал вид, что лезет за сигаретами, и втопил кнопку «REC» на спрятанном в кармане диктофоне…

9 июня 2011 года, чт.

О, белые ночи в Питере!.. Белые — и этим все сказано. Если ты никогда не был в Питере в белые ночи… о, если ты не был!.. Приезжай. Приезжай обязательно. Плюнь на все дела. На дачу. На огород. На ремонт, который ты откладывал несколько лет, а теперь наконец взялся. Скажи жене: достала. Ты меня достала… Начальника, который не дает отгула, пошли в жо… ну, это… короче, договорись с ним по-хорошему. И приезжай… И вот, когда ты окажешься на набережной ночью в начале июня, ты сам все поймешь… Сначала тебя охватит восторг. Восторг, ощущение чуда. Ощущение, что ты попал в фантастический мир сказки и сам стал маленькой частью его… Огромный купол небесный над тобой чист и акварелен, полет ангела в его выси бесконечно прекрасен. Почти невозможен в своем совершенстве.

А потом… потом тебя охватит тоска. Ты и сам не поймешь: отчего она? Откуда? Зачем? Но похожая на остывающий гранит набережных тоска войдет в тебя… бесшумно, бесшумно… Да отчего же так? А оттого, что нельзя сохранить каждую секунду этого мира. Оттого, что каждую секунду он меняется, а ты не можешь вместить их все… А волна от прошедшего катерка накатывается… накатывается, накатывается… облизывает шершавую гранитную стенку набережной и исчезает. Белая ночь умирает, растворяясь в рассвете, и медленная смерть ее совсем незаметна…

А вот Алексею Алексеевичу Клюеву было глубоко наплевать на все эти страдания по белой ночи — у него и без этой «достоевщины» хватало своих, персональных «страданий». Да вот взять хотя бы, к примеру, героин, который он сегодня с таким трудом добыл. Тот был явно бодяжным. Ну да тут уж, как говорится, не до жиру… Клюв тоскливо посмотрел на дотла сожженные вены на руках и, не мудрствуя лукаво, вкатил дозу в вену на ноге. Через некоторое время он снял с ноги ремень, который использовал в качестве жгута, и осторожно положил шприц со следами крови на покрытый грязной клеенкой стол. На шприц тут же спикировала муха — большая, черная и жирная, как свастика… Клюв с трудом добрался до кровати и рухнул лицом вниз. Ничего! Скоро герыч ополоснет мозги, и в голове посветлеет. Вот тогда и станем мерковать, как жить дальше…

В бездонном чреве двора-колодца, прорытого в недрах земли Коломны, некогда воспетой Александром свет Сергеевичем, притулившись к капоту своей «девятины», усталый Купцов устало выпускал белый дым в белую ночь. Внутри салона, распластавшись на заднем сиденье, тихонечко постанывала наркоманка со стажем Оксана Гусева. Не требовалось получать специального медицинского образования, дабы поставить барышне однозначный диагноз — Ксюшу ломало. И ломало неслабо — с подвывертом, да наизнанку.

— Эй, мать! — Купцов озабоченно заглянул в приспущенное стекло. — Что, совсем худо?

— Совсем, — бесцветно сказала Гусева-младшая.

— Потерпи еще немного, слышишь?

— Зачем?

— Затем, что сейчас парни подъедут, заберут твоего Клюва, и мы тебя сразу в больничку определим.

— Зачем?

— Ну как? Хм… Подлечат там тебя. Капельницы-шмапельницы, все дела.

— У меня нет денег. На капельницы.

— Не переживай — найдем.

Оксана неожиданно ощетинилась:

— Найди мне лучше дозу. Раз ты такой… находчивый.

— По-моему, ты сегодня уже достаточно «надозировалась».

— Ну и хрен с тобой, — беззлобно сказала Гусева и закрыла глаза.

В следующий момент во дворик мягко, словно бы вкрадчиво вкатился «фердинанд», и Леонид, отщелкнув сигарету, с облегчением направился встречать вновь прибывших.

Вместе с Петрухиным из микроавтобуса выбрался высокий, крепко сбитый, достаточно молодой еще (не старше тридцатника) мужик в надетом под пиджак бронике. Сугубо внешне был он, может, и непримечательный, но не без внутреннего, как быстро выяснилось, обаяния. И по всему видать, несмотря на возраст — бывалый. Так что Брюнет поставленную накануне задачу выполнил на пять баллов — опера им обеспечил правильного, не штабного.

— Знакомьтесь, братцы. Это — майор в отставке Леонид Николаевич Купцов.

— Можно просто Лёня, — протянул руку Купцов.

— Старший оперуполномоченный Георгий Михайлович Гладышев. Можно просто Жора.

Рукопожатие у Жоры было что надо!

— Как там наша Любовница? — спросил Петрухин, покосившись на «девятку».

— Хреново. Ей бы к наркологу. И по возможности — срочно.

— Я с Брюнетом согласовал. Сейчас дело сделаем и после отвезем ее в одну частную клинику. Там уже в курсе, готовы принять… Так, какой у нас адрес?

— Семнадцатая квартира. Вон тот подъезд, второй этаж. За те сорок минут, что мы здесь с Гусевой отсвечиваем, никто не выходил, — доложил Купцов.

— Вот именно что «отсвечиваете», — больше для порядку проворчал Дмитрий.

— Не волнуйся — все окна у него выходят на ту сторону, я проверил.

— Ну тогда, братцы, пошли, что ли? Чего тянуть?

Гладышев заученным движением достал из подмышечной кобуры ПМ и скомандовал:

— Значит, так: я вхожу в квартиру первый, вы — только по моей команде. Мало ли что? Вдруг он вооружен?

— Брось, Жора. — В голосе Петрухина отчетливо прозвучали снисходительные нотки. — Мы ж тебя не за ради подвига Матросова высвистали, а исключительно в качестве представителя законной власти. Сам посуди, какие у наркота могут быть арсеналы?