Как раз один такой подошел к его столу и грубо потребовал три книги, которые берут с собой на необитаемый остров.
Книжник посмотрел на него удивленно и ответил, что точно не знает, какие это книги.
Тогда посетитель запальчиво сказал, что про эти чертовы книги, которые зачем-то надо брать с собой на остров, кричат на всех углах, и если Книжник ничего о них не знает, то какого черта (точнее, он сказал: «какого хрена») он сидит в книжной лавке.
— Но это дело личного выбора, — возразил Книжник.
— Иди ты на фиг со своим долбаным выбором!
Книжник ободряюще улыбнулся.
— Что ж мне теперь, подохнуть, — надрывался посетитель, — без этих дерьмовых книжонок!
— A-а! В таком случае, боюсь, у меня вы таких не найдете.
— Ну и паскудство! — рявкнул посетитель, повернулся и ушел, не попрощавшись.
Книжника этот разговор нисколько не расстроил, он как ни в чем не бывало пошел наверх приготовить очередную чашечку чая — из крапивы, но невольно задался вопросом: что же это за три книги, которые берут с собой на необитаемый остров?
Или, по меньшей мере, какие взял бы он сам?
Вопрос оказался мучительным.
Книжник стал ходить кругами по винтовой лестнице, пока не очутился снова в лавке, где устроил смотр всем своим книгам.
«Три книги», — повторял он про себя, обводя глазами стеллажи.
Подошел к самому первому, снял с полки одну книгу, прошел еще немного, снял другую, нахмурился, прошел еще немного, снял третью… Ну ладно, подумал он, это только предварительный отбор, а окончательный будет потом… и пошел, и пошел, снимая все новые книги.
Через полчаса на полу перед Книжником громоздилась целая гора книг, из которых ему предстояло выбрать только три. Он тяжело вздохнул.
Еще и первый отбор не завершился, а число снятых с полок книг почти сравнялось с числом оставшихся на полках.
Книжник собрался с силами и сделал новую попытку.
— Три книги, — пробурчал он, — только три… А почему не две? Не четыре? Не нуль? И не тысяча? Всего три книги…
Три — и все тут. Никто не знает почему.
Книжник призвал проклятья на голову того, кто это придумал. Кто первым поставил такую задачу. Зачем? Для кого? Откуда берутся все эти расхожие мысли и фразы? У каждой есть первоисточник. Попадись сейчас Книжнику тот разгильдяй, который запустил гулять по свету задачку про три книги, уж он бы сказал ему пару ласковых. Но главное, спросил бы у него ответ. На колени бы стал перед тем или той, кто это придумал, и стал бы умолять его (ее), чтоб он или она назвали эти самые три книги.
Теперь Книжник злился на грубияна, который заразил его задачкой. Не мог он, что ли, выбрать сам свои три книги? В конце концов, это дело сугубо индивидуальное.
Небось, подумал Книжник, этот грубиян точно так же, как я, не сумел выбрать сам и решил переложить задачу на меня. Книгопродавец ведь на то и существует, чтобы к нему обращаться, когда надо выбрать книги.
Но как их выберешь!
— Три книги… — снова пробормотал он.
Не две, не четыре, не нуль и не тысяча.
Он неотступно думал о трех книгах, об этих «долбаных трех книгах».
Думал так упорно, что почти поверил, будто на самом деле уезжает на необитаемый остров.
От этого задача стала еще ужаснее.
Потому что от его выбора зависела вся жизнь.
Книжник не выдержал и закричал.
Забредший в лавку посетитель вздрогнул и тоже закричал.
— Простите, — извинился Книжник.
Удивленный посетитель посмотрел на него и счел за лучшее уйти.
Книжник пришел в себя. Он понял, что не едет на необитаемый остров, не обязан выбирать три книги и не может взваливать на себя чужие трудности.
«И вообще, — подумал Книжник, в последний раз припомнив грубияна-посетителя, — уж будто там, на острове, и книжной лавки не найдется!»
Кончилось тем, что он уселся на одну из стопок книг и взял ту книгу, что лежала сверху на другой.
И расчитался, и разулыбался, так что три книги, как три тени, что затуманивали ум, бесследно растворились.
Он позабыл о них и все читал, читал.
* * *
Помимо зоологического, Книжнику приходили в голову и другие принципы классификации, один оригинальнее другого, и по мере того, как книг прибывало, он перепробовал их великое множество.
Так продолжалось до тех пор, пока он не понял, что оригинальность вовсе не всегда привлекает его любимых посетителей, а чаще привлекает пары.
Тогда, поставив крест на оригинальности, он вернулся к самой что ни на есть традиционной расстановке в алфавитном порядке, которая почему-то парных посетителей не вдохновляла.
На витрину Книжник выставлял не самые новые книги, а те, что вылавливал, пройдясь вдоль стеллажей с завязанными глазами. Сначала приходилось долго кружиться на месте, чтоб потерять ориентацию, ведь он знал лавку как свои пять пальцев. Потом он вслепую шарил по полкам и выбирал книгу дня, недели, месяца или года — смотря по тому, как скоро они разойдутся, ибо только тогда и менял их. То есть попросту заполнял опустевшее место.
Если же клиент осведомлялся, чем замечателен такой-то автор, Книжник отвечал что попало, ведь вероятность напороться на специалиста не так уж велика.
— В этом году двухсотлетие со дня его рождения.
— Да ничего подобного! До этого еще двадцать три года!
— Вы уверены?
— Еще бы!
— Вы что, специалист?
— Да.
— А-а!
— Из каких источников ваши сведения?
— Простите?
— Из каких источников?
— Я мог и ошибиться.
— НО ИЗ КАКИХ ИСТОЧНИКОВ?
— Моя мать каждый день готовит обед, в то время как я делаю уроки.
Книжник обходился без грубостей, он прибегал к другим испытанным и столь же действенным средствам.
Его оружием были фразы, почерпнутые из учебников иностранных языков. Что это за языки и как звучат ни них эти фразы, он не имел ни малейшего представления, просто вычитывал из учебников примеры.
Эти фразы-примеры почему-то волновали его больше других, как-то особенно отзывались в его душе. Каждая заключала в себе целую историю:
«Я возвращаюсь с рынка, где повстречал своих родителей».
«Если будет жарко, мы пойдем купаться».
«Разве вы не согласны со мной относительно кошек?»
«Этот дом не так красив, как тот».
«Апельсины, которые они съели, были очень вкусны».
И самая его любимая: «Об айсбергах можно узнать немало интересного». В этой фразе было что-то такое… Какая-то магическая сила, которая действовала всегда безотказно. Сначала Книжник думал, что этой силе поддается он один и в этом проявляется таинственная связь между ним и айсбергами. Но, испытав свою фразу в разных ситуациях, убедился, что и другие реагируют на нее очень остро, иное дело, что реакция у разных людей разная. Так один мужчина, услышав про айсберги, вкатил ему оплеуху, а одна женщина его поцеловала.
Однако Книжник не швырялся этой фразой почем зря, приберегая для исключительных случаев, когда все другие средства исчерпаны.
— Моя мать каждый день готовит обед, в то время как я делаю уроки.
— Что-что? — сказал специалист. — Я спрашиваю, из каких источников ваши сведения?
Книжник помедлил…
И выпалил:
— Об айсбергах можно узнать немало интересного.
— ???
Пудупудупуду…
Книжник часто пытался представить себе, что за человек исхитрился написать такое… сначала сочинить в уме: «Об айсбергах можно узнать немало интересного», потом записать и, наконец, поместить в учебник рядом с другими фразами, тоже замечательными, но не обладающими такой убойной силой (хотя, конечно, Книжник испробовал не все).
