— Ну что это за жизнь! — жаловались очередные хозяева своим соседям на один день, — засыпаешь напротив церкви, а просыпаешься на опушке леса!

Бен же, едва заслышав о существовании такого дома, принялся его искать. Дом, чье любимое занятие совпадало с его собственным: ходить по городу куда глаза глядят, — да он отдал бы все, что имел (то есть одежду, альбом с фотографиями да несколько книжек), чтобы жить в нем! Иной раз Ковбой, отыскивая адреса, встречался с домом и тотчас же рассказывал об этом Бену, но тот, как ни спешил, не мог его настигнуть. Только однажды увидал его издали, погнался, но догнать не смог.

И вот он, дом, Бен узнал его сразу.

— Это тот дом, где никто не живет, — на бегу объяснил он Фонтанне.

Она, конечно, тоже знала про него, хоть никогда не видела, и с криком:

— Бежим скорей! — припустилась, как могла.

Они догнали дом и влезли в окно, которое им удалось открыть, разбив одно стекло.

При такой прыти дом, понятно, не мог быть уж очень большим. Точнее говоря, то был очень маленький домик и очень простой: внизу только кухня и столовая с камином, а наверху одна спальня с балконом да ванная. К тому же, кухню от столовой отделял только бар, а ванную от спальни ничего не отделяло.

Но Бену и Фонтанне все тут пришлось по душе.

И дому пришлось по душе, что они завелись в нем.

Давая это им понять, он разом сиганул на три квартала.

Должно быть, последние обитатели, архитектор с дочкой, в один прекрасный день просто отказались от мысли найти свой дом, а все их вещи так тут и остались.

Архитектора страшно заинтересовала подвижность дома, он видел в ней «революционную концепцию градостроения». И приложил немало сил, чтоб разобраться в архитектурных принципах дома, а главное, научиться управлять им. Дом поначалу обрадовался (ведь до тех пор еще не было случая, чтобы ему не мешали бродить) и любезно поддавался экспериментам архитектора: шел туда, куда его направляли, и ждал там, где просили. Но очень скоро понял его коварный план. Стоять на месте — и то было не так противно дому, как терпеть, чтоб его погоняли. И вот он уперся и больше не двигался.

Дочь архитектора, та сразу невзлюбила дом. Она была балериной и твердила отцу: тут слишком тесно, негде заниматься! Отец, погруженный в свои изыскания, не слушал ее, и тогда она стала впрямую ругаться с самим домом, обзывать его «гнусной хибарой, убогой лачугой, уродом-бонсаем», а то и колотить.

Дом чувствовал себя несчастным. Ему совсем не нравилась роль урода-бонсая и еще того меньше — «градостроительной концепции». Доставлять неприятности людям ему тоже не хотелось, но он же не был ни балетной школой, ни архитектурной мастерской и не понимал, почему эти двое к нему пристают.

Он был вынужден почти не двигаться. Иногда, в отсутствие жильцов, он позволял себе немного поразмяться, но это почти не доставляло ему удовольствия, поскольку к определенному времени надо было вернуться на прежнее место, чтобы опять не разбудить любопытство архитектора. Впрочем, тот заподозрил неладное, запасся провизией на целый год и совсем перестал выходить. Засел у себя в спальне и день-деньской чертил свои проекты, а дочь внизу пинала стены.

Однажды утром архитектор, в стельку пьяный и бешено вращая глазами, велел своей дочке пойти и купить побольше бензина.

«Раз я не смог, то и никто не сможет!» — беззвучно орал он.

Дочь принесла два здоровых бидона. Архитектор, не помня себя, побежал вокруг дома и начал поливать его бензином. Дочь истерически захохотала, схватила второй бидон и тоже побежала вокруг, только с другой стороны.

У дома не осталось выбора. Он ринулся прочь через весь город, затаился и переждал, пока отец и дочка не позабудут его, не оставят в покое и не найдут себе другой дом в другом городе.

Бен и Фонтанна поцеловались в своем новом гнездышке и решили отпраздновать событие. Бен стал рыться в баре, но бросил поиски, когда Фонтанна вытащила из холодильника объемистую бутылку превосходного шампанского. Как же ему не быть превосходным — столько лет пролежало в ожидании дня, когда эксперименты архитектора увенчаются успехом! Впрочем, практичная Фонтанна сочла, что шампанское дожидалось их, а тактичный Бен не стал ей перечить.

Стрельнула пробка, и сейчас же захлопали ставни, как будто дом зааплодировал. Фонтанна капнула ему немножко прямо на пол, а после наполнила пару фужеров.

Они выпили все вместе.

Шампанское оказалось не таким уж хорошим. Может, перележало, а может, испортилось из-за того, что им собирались отметить скверное дело? Бен и Фонтанна не стали об этом раздумывать, а постарались как-нибудь исправить вкус.

Бен открыл морозилку и нашел там сокровище.

— Водка с шампанским! — воскликнул он и поставил на стойку заиндевевшую бутылку водки.

Все стекла в доме содрогнулись.

Бен сделал смесь в бокалах, и они снова выпили.

— Теперь что надо! — сказала Фонтанна.

— Пошли посмотрим дом, — предложил Бен.

Не выпуская фужеров, они, рука об руку, отправились осматривать свое новое жилище. Мелкими-мелкими шажочками прошлись по кухне и столовой, истоптали вдоль и поперек, отодвигая все, что попадалось по пути, весь первый этаж, чтоб ни один квадратный сантиметр не остался неисхоженным.

Потом опять наполнили бокалы и собрались идти наверх.

Не пропуская ни одной ступеньки, они взошли по лестнице до самой двери, но, прежде чем открыть ее, вдруг обнаружили, что их фужеры снова опустели… Они вернулись, живо их наполнили и вновь взбежали по ступенькам. Толкнули дверь и очутились в спальне с ванной.

Обход продолжился. Фонтанна улеглась на пробу в ванну, Бен постоял в душевой кабинке, а потом они сделали первые шаги по своей новой спальне, ступая очень осторожно, поскольку места было мало. Почти всю спальню занимала стоящая впритык к окну огромная, широкая кровать — собственноручно сконструированная архитектором, которому ужасно надоело все время падать ночью на пол при каждом вираже.

Бен и Фонтанна сели на кровать, в изножье, напротив открытой застекленной двери на балкон.

Они отставили бокалы и посмотрели друг на друга.

Но что-то им мешало.

Дом слишком пропитался духом бывших хозяев.

Тогда они решили устроить генеральную уборку и очистку и вернулись на первый этаж.

Бен старыми газетами разжег огонь в камине, чтоб сжечь все то, что, на их взгляд, тут было ни к чему. Заметим в скобках: было очень справедливо, что полагались они именно на свой, а не соседский взгляд.

Ведь это они поселились в доме, они тут устраивались, и незачем им было думать, что выкинул бы вон и что оставил их сосед, чтоб переделать дом на свой, соседский, вкус. Не говоря уже о том, что:

1) они не знали этого соседа;

2) но если бы и знали, и даже очень хорошо, то все равно, никто не может знать другого человека настолько, чтоб сказать, что бы он выкинул и что оставил, устраиваясь ночью в заброшенном доме;

3) и если даже, предположим, они смогли бы это угадать, то не смогли бы сделать, поскольку были заняты шампанским с водкой;

4) а их сосед не долго был бы их соседом.

Они еще разок хлебнули для храбрости, налили по фужеру про запас и принялись за дело.

Поначалу действовали методично: вещи, вызывавшие сомнение, до времени откладывали в сторону, а те, что точно шли на выброс, собрали в две большие кучи, внизу и наверху, и притащили обе к самому камину.

В тот вечер были сожжены три зонтика, пять сотен чертежей, косметичка, шесть пар пуантов (седьмую Фонтанна пощадила), здоровенная кипа журналов, коллекция карликовых кактусов, стол, который Фонтанна сочла «безобразным» — чтобы засунуть в камин, его пришлось разобрать на части, — сувениры, привезенные из поездки на Ближний Восток (Бен обругал их «пошлой дрянью»), десяток мышеловок, книга о религиях мира, гора одежек и много пачек разных хлопьев, просроченных, но даже не открытых (они так славно горели!)… Бен с Фонтанной сидели у камина, глядели в огонь и потягивали водку с шампанским.