— Что видишь, то и получаешь, — сказал он ей с дьявольским мужским блеском в глазах.

— Уж вне всяких сомнений, я именно на это и надеюсь. — Она глубоко вздохнула и добавила: — Можно сказать, рассчитываю.

Кончиками пальцев Джейк бережно провел по линиям лица Джейн, обрисовывая одну черточку за другой. Он начал с изящной формы уха, провел по классически высокой скуле, двинулся дальше к немного вздернутому носу, затем вверх и через арку элегантной брови вниз по овалу ее прелестного лица к противоположному уху.

А дальше?

Дальше — не слишком высокий, не слишком низкий лоб. Едва заметная складка между глазами цвета топазов, когда она хмурилась. Губы совершенной формы. Ее изысканный подбородок.

Но это было еще не все.

Ее длинная, стройная, белая шея, подобная лебединой. Ее лопатки — вовсе не костлявые и выступающие, как у многих худых женщин. Шелковые пряди ее темно-русых волос, по-особенному обрамлявшие ее затылок.

А прелестные налитые груди! Соски, совершенные во всех отношениях: не слишком большие, не слишком маленькие, безупречные по форме, совершенно особенного цвета — их оттенок находился где-то между цветами спелой красной клубники и ароматной малины, которые, кстати, были его любимыми ягодами, — и для него не было ничего более соблазнительного. Ее соски уже напряглись, сжались и были хорошо различимы под тонкой тканью ее ночной рубашки.

Джейк накрыл ладонью ее грудь, и затвердевший от страсти сосок уперся в ее центр, заставляя его пальцы заныть от желания прикоснуться к ней, подразнить ее, поласкать, захватить сосок большим и указательным пальцами и сжимать до тех пор, пока у нее от возбуждения не прервется дыхание…

Насколько он помнил, первое, что вызвало его восхищение этой женщиной, были ее длинные, прелестные ноги. Теперь он ласкал их от бедра до колена, до щиколотки и обратно.

Затем он остановился на впадинке между ее прекрасными ногами и поместил свою руку там, где горело ее тело неподражаемым женским огнем.

Джейн громко застонала.

— Мне нравится, какая ты на ощупь под моими руками, кончиками моих пальцев, моим ртом, моими губами, — пробормотал Джейк.

Джейн дотронулась до его плеч, ощущая притягательную силу его рук, мускулистой груди, напряженных мышц живота, еще более напряженных мышц бедер и, издав чисто женский крик восторга — Джейк обнаружил, что ему очень понравился этот звук, — положила руку на его джинсы, туда, где его мужское естество стремилось ей навстречу.

Джейн прикоснулась к нему — нежной и мягкой кожей к нежной и мягкой коже. Тонкие пальцы внимательно исследовали его.

Она пробормотала низким хриплым контральто, странно непохожим на ее обычный голос:

— Мне нравится, какой ты на ощупь.

Он просунул руку под ее ночную рубашку, прошелся вверх по длинной прелестной ноге и нашел шелковое гнездо. Затем он погрузил свои пальцы во влажные волосы.

Ее спина изогнулась, груди напряглись, а бедра поднялись еще выше. Именно в этот момент он стал погружаться все глубже и глубже, а затем за одним пальцем последовал и другой.

На лбу Джейка и над его верхней губой появились маленькие бусинки пота.

Значительно позже Джейк обнаружил, что может говорить.

— Мне нравится, какая ты на ощупь внутри и снаружи, — с трудом выговорил он.

— А мне нравится чувствовать тебя, твои руки на мне, внутри меня, — призналась ему Джейн шепотом. — Давай продолжим, Джейк.

— Хорошо, — пообещал он. Бог свидетель, всем своим существом стремился он именно к этому. — Но сейчас я не могу войти в тебя так, как мне того хотелось бы, дорогая. Я пока не готов к этому.

Джейн испытывала сильнейшее искушение сказать, что это ничего не значило. И мысль ее мгновенно передалась ему.

Но это все же имело значение.

Они были слишком зрелыми, чтобы отдаться на волю случая, любого случая, какого бы то ни было случая.

— Тогда что же нам делать?

— Мы можем целовать и ласкать друг друга и окунемся в огромное удовольствие и наслаждение.

Джейк целовал и ласкал ее. Своими руками, пальцами, ртом он доводил ее до вершин экстаза, заставляя Джейн стонать, в мольбе выкрикивать его имя, умолять о пощаде, о продолжении.

В свою очередь, Джейн своими прикосновениями и поцелуями не раз принесла ему облегчение.

Они были счастливы, измождены, насыщены. Никогда не знали они ночи, подобной той, что провели вместе в гамаке под тропическими небесами, в гуще тропических деревьев.

Бледно-розовый рассвет пробирался на Карибское небо, когда Джейк обнял Джейн в последний раз, положил ее голову под свой подбородок и заснул так безмятежно, как никогда прежде.

В силу давней привычки да еще из-за случавшегося порой приступа бессонницы Рэйчел всегда просыпалась первой, первой вставала, первой покидала свою постель из числа всех обитателей имения Мейфэр. Она обычно уже успевала умыться, одеться, причесаться и возилась с чайником на кухне к тому моменту, когда еще только первый искристый лучик рассвета едва показывался на карибском небе.

Это утро не было исключением.

Рэйчел заполнила свой любимый медный чайник водой из-под крана, поставила его на плиту, зажгла спичку и протянула ее к конфорке. Она могла делать это не глядя, ибо один и тот же ритуал неизменно совершала вот уже много лет.

Затем по утренней привычке Рэйчел направилась к кухонным окнам и окинула взглядом покрытую густой яркой зеленью лужайку, белый песчаный пляж, раскинувшийся далеко внизу, и голубые, как небо, воды Карибского моря.

Ее взору открывался и вид на два сдаваемые в аренду коттеджа — «Самсона» и «Далилу», — а также небольшую рощицу между домиками-близнецами, в тени которой мерно покачивался старый гамак.

В это утро она заметила, что в гамаке кто-то был. Вне всяких сомнений, Джейк Холлистер. Уже не в первый раз он засыпал там или даже на самом берегу.

Она, конечно же, никогда не спрашивала его.

Она никогда и не помышляла о том, чтобы совать нос в чужие дела.

Но она подозревала, что Джейк иногда страдал от кошмаров и бессонницы, которая часто становилась их продолжением.

Вот что обычно было причиной ее бессонницы: ночные кошмары.

Теперь уже, конечно, не так часто. В конце концов прошло двадцать лет, и, конечно же, бог Авраам умел прощать.

Со временем боль утихла. Некоторые образы стерлись. Хотя и сейчас случалось, правда, не так часто, что Рэйчел просыпалась среди ночи. Сердце громко билось в ее груди, и она никак не могла отдышаться, не в силах избавиться от ужасающего чувства, будто ее отравили. Она была вся в липком поту, а перед глазами ее вновь и вновь возникало лицо ее дорогой сестры, прелестной Марии Магдалины, милой Марии Магдалины, невинной Марии Магдалины, лежащей на земле в ожидании смерти, с широко открытыми невидящими глазами, устремленными в ее глаза.

Прижав руки к груди, Рэйчел зажмурилась от этого мучительного воспоминания. Когда она открыла глаза снова — Боже милосердный, как долго они были закрыты? — солнце уже поднялось, а вместе с ним и Джейк Холлистер поднялся со своей импровизированной постели.

Он был не один.

В гамаке был кто-то еще.

Рэйчел наблюдала за тем, как Джейк наклонился и поднял кого-то на руки. Это была молодая женщина.

Это была Джейн Беннет.

Он убаюкивал ее с величайшей осторожностью и нежностью, направляясь с ней на руках к бунгало «Далила»; спустя всего несколько минут он появился вновь и не спеша направился к «Самсону».

— Не судите да не судимы будете, — пробормотала Рэйчел еле слышно.

Возможно, сей мир был бы лучшим местом, если бы больше его обитателей, включая самых благочестивых, помнили эти слова. Не только помнили их, но жили с ними.

Конечно, удача была бы более благосклонна к семье Мейфэр, если бы она не только зачитывала эти слова в Великой Книге, заучивая их наизусть и мгновенно забывая, но и проживала в соответствии с ними каждый день.

Джейк Холлистер и Джейн Беннет — были ли они любовниками? Искали ли они силы, утешения и несколько минут забвения в объятиях друг друга?