Ее план был весьма прост: она не выйдет замуж до тех пор, пока не закончится траур. А пребывать в трауре Элисса собиралась столько, сколько потребуют ее цели. Ее родители скончались более восемнадцати месяцев назад, и официально траур был уже закончен. Она лишилась и отца, и матери по милости необычайно свирепой лихорадки за какие-нибудь несколько недель. И хотя давно уже холодным зимним днем 1877 года отпели в церкви Анну-Марию и Томаса Грея, Элисса до сих пор отчаянно тосковала по ним, а сейчас еще больше, чем прежде.

По-видимому, даже до королевы дошел слух о привидении, которое появилось в окрестностях родового дома Элиссы. Только на прошлой неделе Элисса получила письмо от одной из фрейлин ее величества: из Лондона было отправлено доверенное лицо, чтобы исследовать странные явления в аббатстве Грейстоун, и этим доверенным лицом королевы оказался не кто иной, как маркиз Корк.

— Боже милостивый! — пробормотала сквозь зубы Элисса, с усилием вонзая садовую тяпку во влажную землю. Меньше всего ей хотелось видеть здесь лондонского денди.

Она тут же вообразила себе этого маркиза: в безукоризненном дорожном костюме, несомненно, в атласном или бархатном жилете, обязательной черной шелковой шляпе — щеголь, причесанный волосок к волоску, благоухающий макассаровым маслом, с тщательно выхоленными ногтями и в сапогах, начищенных до зеркального блеска. Никуда не годный человек!

— О папа, если бы только ты был здесь и спас меня от этого безвыходного положения! — взмолилась Элисса, чувствуя, как жгучие слезы внезапно наворачиваются на глаза. — Мама, я еще так мало знаю, так неопытна! Если бы ты только могла наставить меня!

Но ее родители были мертвы и покоились на фамильном кладбище за часовней Богоматери. Они не могли избавить Элиссу ни от настойчивых притязаний сэра Хью, ни от утомительного пребывания в аббатстве Грейстоун, ни от слухов о мятущихся духах и древних проклятиях, которые время от времени возникали в округе, ни от исчезновения ее дяди по дороге домой из Индии, ни от никчемного визита маркиза.

Вытерев слезы, Элисса пришла к выводу, что ей нужен не паркетный щеголь, пресыщенный икрой, жаворонками и шампанским, а рыцарь в сияющих доспехах.

Плюх!

Буквально в дюймах от того места, где стояла на коленях Элисса, в землю вдавился огромный черный сапог, бесцеремонно смяв нежные анютины глазки и примулу.

— Критский пес! — в ужасе воскликнула Элисса.

— Какой пес? — с удивлением повторил баритон откуда-то сверху.

— Смотрите, что вы натворили!

— А что я натворил?

— Вы затоптали мои цветы! — с негодованием объяснила Элисса.

Неуклюжий мужлан попытался на цыпочках выбраться из цветочного ложа — почти немыслимая задача для мужчины с такими огромными ногами.

— Простите, мисс. Приношу извинения, — пробормотал он.

Казалось, он ничуть не раскаивается, и Элисса не приняла его извинения.

— Вы вторглись в чужие владения, сэр, — гневно заявила она, ткнув в незнакомца перепачканным землей пальцем.

— Пожалуй, — лаконично ответил он, и Элисса уловила ленивую усмешку в его голосе.

Игра света и тени в ветвях деревьев над головой мешали ей разглядеть лицо незнакомца. Он ступил на мощеную булыжником дорожку и застыл перед ней, твердо расставив ноги, положив на пояс затянутые в перчатки руки, и тут утреннее солнце засияло изо всех сил, вырвавшись из-за облаков.

Элисса начала осмотр с ног незнакомца. На нем были черные кожаные сапоги, перепачканные грязью, но Элисса заметила, что их стачал из первоклассной кожи искуснейший сапожник.

Его бриджи для верховой езды также были черными, заляпанными грязью, но, тем не менее, наилучшего качества. Элисса никогда прежде не замечала, как хорошо пара обычных бриджей для верховой езды может подчеркнуть достоинства фигуры джентльмена.

Она подняла глаза выше: ноги незнакомца оказались очень длинными и мускулистыми, а бедра узкими. Элиссе невольно вспомнились классические статуи в парке близ аббатства — те самые, которые родители начали собирать еще во время своего медового месяца на островах Греции и с великим трудом доставили домой. Боги и богини, навечно заключенные в мраморе и камне: младший из титанов, Кронос, в момент кастрации Урана — из отсеченной плоти затем возродились к жизни гиганты; фурии, нимфы, богиня Афродита; Аполлон в расцвете своих сил и Арес, безжалостный бог войны, с занесенным высоко над головой мечом.

В отличие от своих знакомых джентльменов, Элисса обладала богатым воображением. Она почти представила себе стоящую перед ней фигуру без одежды. Элисса могла поклясться Герой: этот мужчина был сложен, как греческий бог, до мельчайших подробностей!

Ну, может быть, не до самых мельчайших. Элисса проглотила ком, застрявший в горле. Она почувствовала, как кровь приливает к ее лицу, и вскоре ее щеки уже пылали.

Что за глупости приходят ей в голову! В этом мужчине не было ничего уродливого или бесформенного, просто он сложен так, как и подобает мужчине. Она быстро подняла глаза. На незнакомце не оказалось сюртука, только белая рубашка с расстегнутыми у ворота пуговицами. На груди виднелась полоска бронзовой кожи, покрытая вьющиеся волосами.

Элисса перевела взгляд вверх, на твердо выступающий вперед подбородок незнакомца, его рот со сжатыми губами — вероятно, он не стал бы сжимать их так сильно, будь он очарован женщиной — и аристократический нос, достаточно заметный, чтобы сделать лицо незнакомца интересным, нет, даже привлекательным; крылья черных бровей, высокий лоб, масса темных кудрей — длинных, буйных, слегка встрепанных и влажных; и наконец, не в силах избежать этого, Элисса взглянула незнакомцу в глаза.

Если глаза и вправду зеркало души, то перед Элиссой стоял самый удивительный человек. Ибо его глаза светились умом, юмором, силой, непоколебимой решимостью, любопытством и опасностью.

Это был опасный человек.

Кроме того, он казался удивительно соблазнительным и чертовски привлекательным.

Странная дрожь прошла по телу Элиссы от кончиков рабочих туфель до кончиков волос, старательно упрятанных под нелепую косынку. Воистину это был сам дьявол.

А она была ангелом.

Ее внешняя красота сочеталась с красотой души. Она излучала внутреннее очарование, выглядела одновременно невероятно хрупкой и удивительно чувственной.

Она обладала скульптурными чертами лица. Ее скулы были высокими и плавно очерченными, нос — тонким, идеальной формы. Высоко поднятые, изящно изогнутые дуги бровей — в них не чувствовалось ни намека на краску — придавали ей выражение постоянного удивления, как у настороженного олененка.

Ее кожа казалась ослепительной, рот был слегка приоткрыт. Губы от природы имели нежно-розовый цвет, нижняя губа была заметно полнее верхней. Ей не хватало только улыбки. Тем не менее, Майлсу удалось заметить ее маленькие, ровные белые зубки.

Ее глаза были нежно-серыми и бархатистыми, как анютины глазки, которые он нечаянно затоптал. Эти огромные, умные, наблюдательные глаза осенялись длинными темными ресницами. Она была так молода и свежа, что повергла бы в стыд летнее утро. Ее лицо притягивало к себе взгляд.

В сущности, только одно лицо и мог разглядеть Майлс. Густые тени скрывали эту часть сада, даже когда солнце выскальзывало из-за туч, обещающих дождь, и огромное ветвистое дерево бросало тень как раз на то место, где стояла на коленях девушка, не позволяя разглядеть ее фигуру.

— Вы вторглись в чужие владения, сэр, — повторила она.

На мгновение его отвлекло, пятнышко земли на ее щеке — оно подчеркивало белизну ее кожи гораздо успешнее, чем это сделала бы любая мушка.

— Пожалуй, — наконец признал он.

Девушка вздернула подбородок.

— Похоже, вы не слишком огорчены этим.

— Нет.

Она сложила руки на груди, переплетя пальцы жестом кающейся грешницы.

— Это частные владения.

Он поднял голову и оглядел безлюдный сад.