Вспомним, что в своем большинстве и английская и французская армия состояли в своей массе из солдат, младших офицеров и даже некоторых старших офицеров и генералов, не имевших никакого военного опыта. Им еще многому предстояло учиться, а, как известно, школа войны самая суровая, и экзамены в ней или сдаются или проваливаются.

Пока же ничего страшного не случилось, нужно было только продвинуться вперед, принять пополнение, сдать на корабли новых раненых и больных, и двигаться по следам отступающей русской армии. Куда она денется? У нее остался единственный путь — в Севастополь. Не к Перекопу же бежать, в конце концов.

Можно долго искать логику в решениях союзников, где буквально, сколько людей, столько и мнений, но очевидно одно и главное: и французы, и англичане были просто напуганы перспективой штурма укреплений. Из их памяти еще не выветрился свист русской картечи на Альме и умение русских артиллеристов устраивать «кровавые бани» любому, кто пожелает практически проверить их выучку. А если русские уйдут в Севастополь, где стоит во всей своей красоте и силе славный Черноморский флот, совсем недавно в Синопе убедительно доказавший, что воевать он умеет? С одной стороне мышь в мышеловке, но с другой стороны эта мышь, совсем не мышь, а какой-то огромный кровожадный хищник, справиться с которым теперь стало еще труднее.

Поэтому решили идти на Качу, принять там подкрепление, с уже подходившего к берегам Крыма второго конвоя, после чего действовать сообразуясь с обстановкой. Кача должна была стать второй базой снабжения. Выбор пал на нее по двум причинам: близость к Севастополю, как к цели кампании; близость к Евпатории и прикрытие ее двумя естественными водными рубежами.^{128}

Евпатория с этого момента переставала быть главной базой,[3] превращаясь в резервный пункт, с которого можно было создавать видимость угрозы северному Крыму и Перекопу, оттягивая таким образом русские войска.

Что касается Перекопа. Вскоре после начала кампании, когда всем стало ясно, что она затягивается на неопределенное время, в Англии и Франции подвергли обструкции своих главнокомандующих, которые после успешного Альминского сражения не блокировали Перекоп и не лишили русских возможности получать подкрепления и снабжение.^{129} В военной истории это распространенная ошибка, когда военачальник, видя ближайшую цель, кажущуюся ему слабой, не предпринимает мер по изоляции части театра военных действий, и в результате вместо того, чтобы вдосталь «насладиться» уничтожением загнанного в угол противника, вскоре вынужден отбиваться от неприятельских войск как с фронта, так и с тыла или фланга. Последний тому пример — действия грузинских войск во время войны «08.08.08» в августе 2008 г. Тогда вместо того, чтобы заблокировать Рокский тоннель, они кинулись на, как им казалось, беззащитный Цхинвал, там увязли в уличных боях и попали под сокрушительный удар Российской армии.

Гарнизон Евпатории решили не увеличивать, ограничившись несколькими турецкими батальонами. В их поддержку провели мобилизацию добровольцев из числа местных крымских татар, которых союзники решили использовать в своих интересах. Число таких пособников интервентов было ограничено милицией — до 800 чел. (им были выданы «пики, пистолеты, сабли и частью винтовки»), организованной для защиты мусульманских деревень от мародеров, гарнизонной службы в Евпатории и для разъездов вокруг города. Татары проявили серьезную активность, записываясь в ряды этой милиции («множество верховых и пеших татар успели уже, как вороны, слететься в Евпаторию… десятки их вписывали имена свои в списки волонтеров»), питая надежду на то, что им дадут пограбить. (Эту «кость» союзники с турками — сами охотно занявшиеся мародерством и насилиями — татарам и бросили, также велев окружить город конной цепью, дабы вылавливать беженцев.)

Но одно дело чистить дома обывателей, а другое — гоняться по степи за уже обчищенными жителями, удирающими от бесчинств и прочих сомнительных «удовольствий» оккупации. Потому, при первом удобном случае, «…когда их стали учить, то большая половина татар разбежалась».^{130}

23 сентября ранним утром громкий бой французских барабанов и пение английских горнов разбудили окрестности бивака. Французы были на ногах с первыми лучами солнца, склонность же англичан опаздывать, и при этом всегда приходить вовремя, становилась системой. Армия Ее Величества не тронулась с места, пока не собрала все свои пожитки и не попила утренний чай. Союзники смеялись, но терпели.

В 7 утра марш начался.^{131} Хорошему настроению способствовала чудесная погода, установившаяся в эти дни, которую Мендс считал божьим провидением.^{132} В России это время года называли (и называют) более прозаично: «бабье лето».

К устью Качи подтянулся флот, прикрывая подходившие в походном порядке пехотные дивизии и поджидая подходившие из Варны транспорты. Действий в сторону Севастополя моряки не производили, ограничиваясь дежурством разведывательных кораблей, в том числе самого лучшего военно-морского «спринтера» — «Терибль».[4] В результате никто не покушался на вылетевший на камни 9(21) сентября русский «Святослав», а пароход «Тамань» не просто спокойно вышел из Севастополя, но и «набезобразничал» в море, уничтожив по пути в Одессу турецкий бриг.

Офицер парохода «Нигер» Леопольд Хейт был удивлен, что почти все французские и английские корабли стоят у Качи, Альмы или в Евпатории, а блокады входа в Севастопольскую бухту как таковой нет, и русские корабли едва ли не свободно сообщаются с Николаевом.^{133} Только 10(22) и 11(23) сентября Дандас отправил «Самсон» на разведку к Севастополю,^{134} откуда тот вернулся в тот же день. Командир «Самсона» кептен Джонс доложил, что в крепости происходят серьезные изменения. Русские интенсивно укрепляют северную сторону, устанавливая там тяжелые орудия, обстрелявшие корабль с дистанции 4000 ярдов, и вход в бухту.^{135}

От Альмы до Качи союзники сохраняли предбоевой порядок, ежеминутно ожидая столкновения с русским арьергардом. У британцев он оставался прежним, у французов несколько изменился. Турок, видимо убедившись после сражения на Альме в их высокой боеспособности, подтянули вперед и поставили на ближний к морю фланг в колоннах батальонов для связи с флотом. Рядом с ними, немного левее, шли два эскадрона кавалерии: спаги и африканские егеря. Далее в колоннах батальонов шли в линию 2-я, 3-я и 4-я дивизии. За ними обоз, артиллерия, саперы. Арьергард — 1-я дивизия.^{136}

15–16 км. марша не представляли особого труда, весь путь был усеян тем хламом, который всегда указывает путь отступления потерпевшей поражение армии: брошенные обозные телеги, имущество, снаряжение, раненые, больные, умершие. Именно таким увидел пространство до Качи офицер штаба генерал-майора Лукана Уолкер.^{137} Именно таким его описывают почти все офицеры и солдаты союзных армий, шедшие в эти дни по крымской земле вслед за уходившей на юг русской армией.